И? Тихо спросил Гэбриэл, слушавший с напряжённым вниманием. Многие слова Моисея ему были непонятны, он не знал ни про Толедо, ни про Испанию, ни про инквизицию Многого не знал, но суть понимал; он понял, что чувствовал Моисей, очнувшись в разрушенном доме, так, как не понял бы тот, кто не пережил столько, сколько Гэбриэл, и в сердце его была боль уже за этого старика.
Они здесь: Моисей положил руку на сердце. Здесь, в этой груди, и больше нигде. Негде больше их найти. Чужая душапотёмки, добро может обернуться корыстью, помощьпредательством, любовьигрой, милосердиелицемерием. Истинно только то, что в моём сердце, только за это добро я могу сказать: да, оно существует. Только за любовь в своём сердце я могу сказать: да, она есть! А если искать их вне своего сердца, рискуешь разувериться во всём и во всех, стать жалким существом, с виду богатым и могущественным, на деле жеодиноким, озлобленным, пустым и холодным, как голем. Нет ничего в мире печальнее, страшнее и холоднее, чем пустое сердце, мальчик мой. Оно выпивает соки из живых сердец и не может наполниться, оно страдает, и уничтожает жизнь вокруг себя, даже не замечая этого. Разве понимает сердце, неспособное любить, что губит чью-то любовь?
Я знаю, что такое любовь. Прошептал Гэбриэл. Я люблю мою Алису Я так её люблю, что смог вырвать её оттуда Я не раз пытался сбежать один, но так и не смог А еёсмог вытащить Если бы только знать, если бы только знать, что не зря, если бы только я мог знать! Я думаю, что её могли поймать и вернуть, и её, такую нежную, такую хрупкую, сейчас мучают АяксОн устал, его слова вновь стали походить на бред. У меня сердце разрывается, я не могу Не могу это вынести!
Успокойся, мальчик. Моисей сжал его руку. Я напишу письмо Райя, это мой соотечественник, в Блумсберри, его семья держит банки по всему Острову, в Гранствилле, Элиоте, Блэкбурге Мы многое знаем; мы, евреи, отлично понимаем, что кто владеет информацией, владеет миром. Твоя девочка не могла выйти из замка и исчезнуть бесследно; кто-то где-то видел её, и если это так, мы это узнаем. Даже в замке барона есть уши и глаза. Через несколько дней мы будем знать всё. Наберись терпения, его ведь тебе не занимать!
А я когда смогу встать? С трудом борясь с головокружением, спросил Гэбриэл. Моисей налил ему пить, помог приподнять голову.
Думаю, скоро. Ты сильный мальчик. Вот так. Ты устал; слишком много разговоров, много волнений после такой болезни. Отдыхай.
Я хочуГэбриэл попытался повернуть голову к окну, хочу небо увидеть. Я не видел его десять лет. И когда убегал, так и не увидел путём. Голос его упал до шёпота.
Ганс! Громко позвал Моисей. Вдвоём они чуть развернули ложе Гэбриэла и приподняли его, устроив полусидя, чтобы он мог без помех смотреть в окно; Ганс раскрыл створки, чтобы мутное стекло не мешало видеть. И Гэбриэл увидел дворобычный деревенский двор, затенённый огромным клёном. Невысокая оградка отделяла его от сада, окутанного бело-розовым жужжащим сиянием; на кольях оградки сушились горшки, на длинной лавке стояли вёдра и кадушка для воды с ковшом на крышке; на столике стояли накрытые ситцем горшки и ведро. Ветви клёна наполняли двор игрой теней и солнца. Всё было обыденным, простым и уютным, но для Гэбриэла это было картинкой в волшебном фонаре, ожившей сказкой. После каменной однотонности Садов Мечты, жестоких барельефов, крови, безжалостного аскетизма во всёмэтот деревенский уют, сияние весеннего дня, цветущий сад казались волшебством, сбывшейся мечтой, наполняющей душу счастьем вопреки усталости и тревогам. Губы Гэбриэла вновь задрожали, он прикусил их, пытаясь справиться со слабостью, не смог, и сдался, позволив паре слезинок скатиться на худые щёки. Куры копошились по всему двору, рылись в земле, бродили по лавке, деловито разглядывая и склёвывая что-то, квохтала наседка, прогуливая по двору лёгкие пёстрые комочки, которые так быстро перебирали тонюсенькими лапками, что казалосьих несёт сквозняком. На столе, в пятне света сидел и умывался удивительный зверь: бело-чёрно-рыжий, с эльфийскими жёлтыми глазами, гибким хвостом. Жёлтый петух с пышным хвостом и огромными шпорами на мозолистых лапах вспорхнул на ограду и уставился на Гэбриэла яростным жёлтым глазом. «Я вышел! По-настоящему осенило Гэбриэла. Я смог! И кто теперь ничтожество, урод?! Кто ничего не может?!»
И вновь: Алиса Девочка, солнышко, любимый человечек, где она?! Видит ли всё это, как и он, счастлива ли, или вновь там, вновь в грязи и темноте Нет. Понял он. Нет, это не так. Этого не может быть, это не правильно, это страшно. Пройти всё, вынести, выжитьи узнать, что зря Нет! И, словно отвечая на его мысли, большой золотой ястреб с неожиданным шумом опустился на створку открытого наружу окна. Глянул на Гэбриэла, взъерошился. И, как тогда, у ручья, пришла спокойная уверенность: всё хорошо. Всё получилось, всё устроится Гэбриэл даже не заметил, как усталость и дрёма одолели его.
Снилась ему Алиса. Вся окутанная золотым сиянием, она стояла на каком-то возвышении, ослепительно прекрасная, в какой-то одежде, до того красивой, что Гэбриэл не смог бы найти ни единого слова, чтобы дать хоть какое-то понятие о её красоте, с красиво уложенными и прикрытыми полупрозрачной тканью, которую поддерживал тонкий сверкающий венец, волосами, сверкающими серьгами в ушах, с брошкой в виде букетика анютиных глазок на груди, смотрела на него и улыбалась, чуть испуганно, но и счастливо. Гэбриэл смутно чувствовал, что вокруг очень много людей, и все они, до одного, смотрят на него, как и Алиса, и чего-то ждут Ему было хорошо и страшно, и он шёл к Алисе, чувствуя на себе все эти взгляды, но почти не осознавая их Для него существовала на всём свете только она, только её глаза, сияющие, прекрасные, без тени боли и страха, постоянно омрачающих её дивный взгляд в Садах Мечты. Это ушло. Сказал он сам себе, так уверенно, что поверил в эти слова от всей души. Всё будет хорошо. К прошлому возврата нет.
Проснулся, не помня деталей, помня лишь сияние, исходившее от Алисы, и эту уверенность. Тильда хлопотала у столаони, оказывается, потихоньку принесли стол к его ложу и поставили свои стулья, чтобы поужинать все вместе. Улыбнулась ему торжествующе:
А мы с Гансом тебе сюрприз приготовили; он, бедняжка, за ним аж в Блуд бегал! Как спалось?
Хорошо. Шепнул Гэбриэл. Мне Алиса снилась.
Вот и хорошо! Обрадовалась Тильда, ловко выставляя на стол тарелки и что-то, накрытое чистой салфеткой и распространяющее упоительный запах. На груди Гэбриэла вдруг что-то шевельнулось, и он с изумлением увидел на себе давешнего зверя: белого, гибкого, с чёрными и рыжими яркими пятнами, который проснулся и потянулся, широко зевнул, показав неожиданно большую пасть с белыми клыками. Сел, посмотрел на Гэбриэла янтарными глазами, и стал вылизываться, прихорашиваясь.
Кто это? настороженно спросил Гэбриэл. Зубы зверя его впечатлилималенькие, но острые.
Это Мика, наша кошка. Улыбнулся Моисей. Микамаленький ночной воин. Каждую ночь она вступает в бой с огромными злобными крысюками, побеждает их, и съедает у побеждённого голову. Без неё наши припасы сжирали бы эти твари. А пока Мика здесь, они даже шуметь не смеют.
Слышал бы ты, что они устраивали, негодяи, пока её не было! Вступила Тильда. Со всей сожжённой деревни крысы к нам перебрались, ходили при свете дня, на нас шипели, со стола еду уносили! А потом пришла Мика, худая, грязная, голоднаяя ей молочка налила, она выспалась у очага, и начала! В первый день мы её трофеев пятнадцать штук насчитали, да все огромные, жирные, ужас! И шумели же они! Ей уши все покусали, мордочка была опухшая на один глаз, но Мика, вот уж точно, воин, боролась и раненая. А потом придушила такого здорового крысюка, что мы глазам своим не поверили! И веришь ли, они после этого притихли. Мы их не видим, не слышим. Видать, самого крысиного короля одолела! Теперь в день трёх, от силы пять задавит, и всех без головы под крыльцом бросает. А Ганс их связывает за хвосты и в подполье вешаетчтобы они помнили.
Гэбриэл посмотрел на Мику с уважением. Он ненавидел крыс Хотя есть ему их приходилось. Хозяин ненавидел кошек, и Гэбриэл никогда их не видел, даже не слышал о них; но эльфы любят кошек, имея с ними некое мистическое родство, и эльфийской частью своей натуры он сразу же признал Мику и полюбил кошек на всю оставшуюся жизнь. Кошка требовательно ткнулась головой в его приподнятую ладонь, предварительно обнюхав, и Гэбриэл погладил её, удивившись нежности и мягкости этого грозного воина. Лапки со спрятанными безжалостными когтями игриво поймали его руку, пнули, зубы прихватили, не причинив никакой болии Гэбриэл, окончательно покорённый, улыбнулся кошке. Впервые за десять лет лицо его осветилось настоящей улыбкой, ещё скупой, быстро погаснувшей, но уже улыбкой