Тридцать шесть. Скоро состарюсь, невесело уточнил я. Особенно если ты станешь доставать меня слишком сильно.
У вас даже седины нет почти, Тьехо явно извинялся и старался меня утешить. Что ж, он славный парень, и я на него не в обиде. Пожалуй, это еще один урок для нас обоих.
Но последнее время меня что-то слишком часто и сильно вот так «заносит». Я так устал; мне нет покоя. Я хочу одногоневыносимо, до боли! повернуть наконец на юг, к Долине Виттов и Сканов. Там закончится наш путь, там я снова обрету радость и силы.
Прошло почти два года с тех пор, как я покинул Ланские горы. Мы с Тьехо ездим по разным краям и странам. У нас хорошая команда. Тьехо для менянезаменимый помощник и друг, да и я для него не самый худший наставник, и он, похоже, не очень жалеет, что оставил родные места.
Мы медленно движемся на юг. Останавливаемся, лечим больных, набираемся опытаи продолжаем свой путь. Поэтому я и не оставляю попыток научить моих пациентов самим заботиться о себе. Доктор из меня вышел неплохой, но быть одновременно в нескольких местах я не способен. Даже моему Наставнику еще никого не удавалось вылечить при помощи телепатии. Обидно, когда усилия идут прахом из-за невежества. Я лишь хочу помочь им жить спокойно, без лишних бед.
Но я уже не раз убеждался: с высоты Ланских гор все выглядело гораздо проще и идеальнее. То, что кажется естественным и понятным мне или Тьехо, для других может стать открытием, иногда весьма странным и неприятным. И наоборот.
Наверное, наставник смог бы объяснить лучше но время моего ученичества завершено. Я выполнил обещание, данное Учителю: перед тем как вернуться на родину, я два года лечу больных в чужих краях. Восемь лет я жил и учился в Ланских горах. И вот наша повозка, запряженная парой низкорослых ланских лошадок, и прицепленный сзади возок с запасом лекарственных снадобий и инструментами оставили позади скалистые тропы последнего горного перевала. Щедро награжденный проводник повернул назад. Тьехо во все глаза рассматривает живописные холмы, пока я уверенно правлю. Мы в двух днях пути от Иллинора.
Глава 3
Мы остановились на лучшем постоялом дворекоторый назывался, конечно, «Герцогская корона» статус обязывал. Я редко надеваю синюю мантию, которую носят ланские врачи; в моем арсенале достаточно средств леченияфизического и душевногодля обычных нормальных людей. Но к персонам чрезмерно заносчивым и скандальным, привыкшим к особому обращению, приходится применять и столь сильнодействующие методы, как пара фраз на ланском для ученика (а он уже научился удерживаться от смеха и почтительно кивать головой, слыша от меня нечто вроде «ку-ку, Тьехо, сделай умное лицо»), проницательный взгляд в глаза и иноземное одеяние. Эффект обычно потрясающийбезо всяких отваров, настоек и притираний (опять жеэкономия ценных средств). Но этотак, к слову
В Иллинор мы приехали под вечер, и являться во дворец Великого Герцога было уже поздно. Уснуть я и не надеялсяно, однако, спал, видя во сне обрывки чьих-то недугов, ланские пейзажи, знакомые и незнакомые лица, говорящие на разных языках. Сон, разумеется, не принес никакого отдыха, и проснулся я, по неутраченной привычке, с первыми рассветными лучами и с чувством некоторого облегчениянаконец-то утро Так как на дворе была поздняя осень, оказалось, что уже совсем не так рано, и я решил не давать Тьехо повода для справедливого возмущения и встал.
В своей синей мантиивсе-таки официальный прием, да и ожидают при дворе иноземного доктора, а не пропавшего графа де Ангилемая шагал по знакомым коридорам, через галереи вслед за лакеем (новый, я его не знаю), и вот так бодро маршировать стоило мне неимоверных усилий; гораздо легче было бы забраться на самую высокую вершину в Ланских горах. Как и там поначалу, сердце бешено колотилось и ноги подкашивались. Лакей скрылся за дверьюдоложить обо мнеи я позволил себе прислониться к стене и несколько раз глубоко вздохнул, задерживая дыхание. Определенно, успокоиться мне не удавалось; более тогохотелось тихо сползти по стене вниз.
Великий Герцог просит к себе доктора Ауробиндо!
Лакей почтительно распахнул дверь, и я послал себе мыслеформу в виде пинка.
Твой кабинет по-прежнему располагался в самой высокой, восточной башне, откуда был виден практически весь город и поля за ним. Наверное, ими ты и любовался, глядя в окно. Перевести дух я так и не смог. Мгновенно охватив взглядом тебя и обстановку вокруг (почти ничего не изменилось), я вежливо произнес совершенно чужим голосом:
Приветствую Вас, Монсеньор!
Ты вроде бы и не вздрогнулно я совершенно отчетливо почувствовал это внутреннее движението, что называют «душа ухнула», куда-то там вниз. Впрочем, для этого мне и не понадобилось бы никакой специальной подготовки. А ты ответил:
Я наслышан о вас, докторо вашем искусстве, о том, как вы спасаете совсем безнадежных больных. Возможно, и мне вы сможете помочь
Ага, смогувот сейчас дуну, плюну, махну рукавом!.. Тут меня слегка понеслосамообладание отказало напрочь, и черный юмор вырвался на свободу:
Это зависит не только от моих возможностей, но и от вашего желания, Монсеньор
Да повернись же ты ко мне лицом, черт побери!
Я уже готов был упасть, и оглядывался в поисках опоры. Но в подтверждение того, что передача мыслей на расстоянии все-таки существует, я услышал:
Черт тебя возьми, де Ангилем, ты читаешь проповедь каждому пациенту или через одного?
Глава 4
Я, глупо и счастливо улыбаясь, пробормотал:
Через одного, Франсуа, и мы бросились друг другу в объятия.
Не стыдно? спросил ты, когда первые эмоции утихли. Лишь по слухам я узнавал о тебе, и топоследние два года, а до этоготишина, словно ты умер, исчез, сгинул Неужели нельзя было дать о себе знатьхотя бы пару слов?
Нельзя, Франсуаправда, абсолютно невозможно, я вздохнул и покачал головой. Я все тебе расскажу, но только не сразу, не сейчас Я в себя не могу прийти, честное слово!
Ты обнял меня за плечи:
Значит, ты все-таки нашел то, что искал? Ты счастлив?
Пожалуй, да, я улыбнулся. Вот сейчас я точно счастлив!
За дверью кабинета между тем слышались возня и шушуканье. Дверная створка чуть приоткрылась, и взволнованный приглушенный голосок, который я узнал бы везде и всегда (теперь уже мое сердце ухнуло вниз), быстро зашептал:
Что я тебе говорила? Давай же, иди!
Дверь распахнулась и тут же снова захлопнулась, втолкнув в кабинет молодого человека лет шестнадцатисемнадцати, смущенного и слегка запыхавшегося.
Отец, начал он и запнулся, переведя взгляд с тебя на меня.
АвгустФранциск! воскликнул я, поднимаясь. Юноша вспыхнул:
Здравствуйте, доктор Здравствуйте, граф, пробормотал он, исподлобья взглянув на меня, и неловко поклонился.
Дальше мне полагалось произнести идиотскую фразу о том, как он вырос и изменилсячто я и сделал. Тут в дверь просунулась темная головка, и я наконец увидел Лайни, тоже здорово повзрослевшую за три года нашей разлуки. Маленькая барышня в изящном платьице сделала реверанс и серьезно произнесла:
Доброе утро, отец! как будто простилась со мной только накануне вечером! Я слегка обалдел, но не стал разбираться, что этодемонстрация благородных манер или врожденная сдержанность маленькой ланкиа просто подхватил ее на руки. В ее карих глазах заплясали веселые искорки, счастливая улыбка осветила лицо, открыв четыре новых зуба, выросших уже без меня. Отбросив придворное воспитание, дочка обхватила меня за шею, прижалась лбом к моему лбу и прошептала:
Я раньше всех знала, что ты вотвот приедешь! Мне никто не рассказываля просто знала, хоть никто и не верил. Ты-то мне веришь?
Конечно, я серьезно кивнул. Способность Лайни предвидеть будущее давно перестала быть для меня чудом. Она просто видела его во сне или в трансе. В самом деле, если я могу предчувствоватьотчего бы моей дочери его и не видеть?
Мы с Августом поспорили, и он проспорил, Лайни удобно устроилась у меня на коленях. Надо будет подумать, что с него взять: конфеты он мне и так даст, а вот прогулку в, тут Лайни осеклась, с опаской взглянув в твою сторону. Видимо, взрослым о прогулке знать не полагалось; и она сменила тему с очаровательной светской непринужденностью.