- Это ты! Ты сделал меня такой! - неслось ему в лицо. - Упрямой, не хуже тебя. Какой я еще могла стать при таком отце? Тихой и безответной, будто мама или Мария-Елена? Ну уж нет! Ты всегда хотел мальчика, и воспитание мне давал не такое, как всем остальным девицам на выданье. Я и стала - не такой. И море любила всегда. И ценным самым считала свободу. Или не ты говорил мне, что каждый имеет право на лучшую жизнь? Я и выбрала ее - жизнь, лучшую для меня. Сама выбрала. И ничуть не жалею. И даже счастлива. Только... простите, что доставила столько волнений. Этого я не хотела.
Она замолкла, так же быстро потеряв запал, как и найдя его. Отец смотрел неотрывно, сказал с горечью в голосе:
- Да. Ты мое дитя.
Но что-то еще звучало в том голосе... гордость?
* * *
Ночь, вступая в свои права, глушила цвета на земле, рассыпая щедрой рукой звезды на небе...
Все это было, было уже. Выходя в сад, Лючита вдохнула глубоко воздух, напоенный ароматом роз и жасмина, и почувствовала наконец, что вернулась.
- В довершение должен быть бал и некий сеньор, который покорит мое сердце, - сказала задумчиво девушка. Перехватила взгляд Энрике, полный любопытства, пояснила, - я не о Мигеле, не думай. Хотя именно здесь мы познакомились. Мадре де дьос! Как я глупа была и молода.
Покачала головой, улыбаясь мыслям и удивляясь самой себе. Что, если бы сеньор Сперасе оказался человеком более благородным и пришел тогда за ней? Или же, наоборот, вовсе не встретился на балу? Что бы было тогда? Лючита не знала, да и знать, по сути, не хотела.
- Братец, поедем домой. Отца я предупредила.
Еще одно место, которое тянет магнитом - дом, в котором выросли оба, в котором бегали и шалили, нагоняи получали и учились прилежно. Дом. Родной.
Ночные улицы Пинтореско шумели и кипели в центре, по окрестностям сводя активность на нет. В вилле, вскарабкавшейся на предгорья, царила тишина. Жили здесь, как сообщил дон Хосе, лишь кто-то из родственников - пара вдовых тетушек, да мелкие еще племянники, - часть прислуги, няня Ампаро.
Ее-то и встретила Чита первой, улыбнулась, заслышав квохтанье далеко не молодой уже женщины.
- О-ох, Мария-Лючита, золотая девочка наша, вернулась! Счастье-то, счастье какое. Ансельмо! Ансельмо, старый дурак, смотри, кто приехал! Дочка-то дона Хосе. Да не Морена, чего ей тут делать, а Лючита, нинья, солнышко наше. Милая, а ты отца видела-то? Да? О-ох, а как он зол был, как зол... помирились? Ну и отлично. О, а кто это с тобой... Энрике! Иди, обниму, шалопай!
Няня, невысокая и крепко сбитая, сгребла Кортинаса так, что тот от объятий закашлялся.
- Няня, тебе на фрегат наш - цены бы не было! Сильная женщина.
- Это что ж за фрегат-то, ребятки?
Лючита раскраснелась от гордости, говоря:
- Вьенто. Мой фрегат, самый быстрый во всем Мар Карибе. Он чудесный, няня!
- Ох, все бы игрушки ей. А что ж жениха, приглядела себе?
Кортинас, чувствуя, что Чита готова вспылить, перебил:
- Нянюшка, разговоры-то разговорами, а может найдется чего пожевать?
- Так что ж, вы не кормлены что ли?
- Кормлены. Только, - быстрый взгляд на сестру, - проголодались уже.
Женщина засуетилась, раздавая команды прислуге и создавая ненужный шум.
- Сейчас-сейчас, - приговаривала она, - скоро все будет.
- Вы идите, а я прогуляюсь чуть-чуть, - ответила Чита, которая и есть-то не хотела.
- Долго-то не гуляй, темно уже.
Не отвечая, кивнула и, обняв по пути Ансельмо, направилась в сад. Там, возвышаясь над городом, стояла с давних времен беседка, пронизанная ветром и запахами. Видно из нее и дома, и горы, и лес, и - море.
Ночь полнилась шорохов, небо хвасталось блестками-звездами, ветер играл с волосами.
- Хорошо-то как.
Лючита распахнула объятия, принимая в них весь мир. И тут же вздрогнула от голоса.
- Сеньорита Альтанеро, у меня сообщение от вашего отца.
Разглядеть лицо говорящего не получилось, поняла лишь, что закутан он в плащ и высок. Голос знакомым тоже не показался.
- Это важно. Он хочет вас видеть.
Мужчина на пороге беседки протянул что-то, она шагнула ближе, взяла письмо и тут поняла, что смутило в первый момент. Отец не стал бы писать ей, а просто позвал, на словах.
- Вы...
...уверены? - хотела спросить, но по голове чем-то ударили, чужие руки схватили запястья, мешая достать оружие. Ускользающим сознанием увидела, как из кустов выскакивают люди и направляются к ним.
- Кто-нибудь... Энри-ке...
Ладонь закрыла рот, мешая кричать.
* * *
На груди ворочалось и попискивало что-то теплое и тяжелое. Сознание включалось частями: сначала она услышала звук, потом в нос ударил затхлый запах подвального помещения и резкий - чего-то животного, и после уже Чита поняла, что грудь-то ее. И на ней кто-то шевелится.
Коротко взвизгнув, девушка стряхнула с себя лишнее. Голова от резкого движения закружилась, дернуло кисти, громыхнуло железом, и она с удивлением осознала, что рукам мешают двигаться тяжелые кандалы. Застонав от отчаяния и злости, она вспомнила ночь в доме, где родилась.
- Вот и попалась птичка, бедная птичка моя, - пришла на ум строчка из детской песенки.
Ощупывание себя большой радости не принесло: да, цела, на затылке лишь шишка намечается, да, больше не болит ничего, но исчезло оружие, шляпа, сапоги и колет. Хорошо хоть штаны и рубашку оставили.
Ощупывание помещения радости принесло еще меньше: голые стены, в углу соломенный матрас, кандалы продеты через кольцо в полу. Двигаться далеко не получается, рассмотреть что-либо - тоже. Усевшись обратно на ложе Лючита принялась ждать.
В голове крутились мысли одна мрачнее другой: от "убьют-изнасилуют" до "отберут фрегат". И второе почему-то вызывало ужас гораздо больший. Перебирала имена врагов, которые хотели бы отомстить, и имен этих получалось много. Вздыхала, понимая, что она не случайная жертва, как тогда в случае с мистером Хоуком, и все эти вести якобы от отца и пленение затеяны против нее, Марии-Лючиты Альтанеро де Контильяк, прозванной сеньоритой Фелис. Подумалось вдруг, что все это повредить может репутации отца, ныне губернатора Хаитьерры, и она ощутила укус совести. Сбегая из дома и совершая поступки, не оглядывалась на родных. А, возможно, стоило бы.
Вспомнился Энрике, который сейчас, наверное, с ума сходит, разыскивая сестру. Отец, мудро наступивший на горло принципам, дабы не потерять вновь свободолюбивую дочь, и все же ее потерявший. Мать, которая, услышав новость, наверняка сляжет с мигренью. Няня Ампаро, которая... о, мадре де дьос, пожалей ее сердце!
Команда вспомнилась. Мистер Нэд, суровый, но не злой, болтливый Чуи, задиристый Йосеф, немного зловещие братья - Марко и Мануэль, Унати, сильный и невозмутимый, здоровяк Бартемо и волшебник сеньор Сорменто, Амори Бри - человек, полный достоинства, и Уберто Димаре...
На этом лице сердце споткнулось и застучало дальше, а Лючита выгнала прочь лишние мысли.
На другом конце помещения осветился прямоугольник, загремели ключи, проворачиваясь в замке, скрипнула дверь, и девушка сощурилась, не в силах сразу разглядеть вошедшего.
Мужчина оказался невысок и худ и страшен лицом. Но не успела его рассмотреть, как следом в затхлую обитель ступил еще один, с оружием, и после только - сеньор. В том, что это сеньор, даже благородный дон, с землями и имениями, сомневаться не приходилось. Все в нем говорило о достатке и власти: манеры, голос, которым велел охране подождать снаружи, лицо, породистое и высокомерное, одежда, дорогая, хоть и лишенная тонкого вкуса, пальцы, толстые и в кольцах все.
- А, вижу, сеньорита наша очнулась, - проговорил он, и девушка сразу почувствовала приступ ненависти к этому холеному сеньору.
Или это сказались кандалы?
- Очнулась, - ответил сам себе.
- Что вам от меня нужно? - спросила Лючита, принимая горделивую позу, что в ее положении далось нелегко.
- От вас?
Вопрос, казалось, немало развеселил сеньора.
- От вас ничего. Хотя...
Для немаленькой фигуры двигался он поразительно быстро. Подскочил, так что успела только отпрянуть, наступил ногой на цепь от кандалов, одной рукой хватая за волосы на макушке, а другой сдирая с шеи камешек на цепочке. Возмущенная таким воровством, Чита ударила кулаком повыше коленки, сеньор дрогнул. Обрушилась на лицо оплеуха, щеку ожгло болью.