- Я это так не оставлю!
И протискивается через проулок на улицу.
Но на него уже не обращают внимания, мужчины здороваются и хлопают друг друга по плечам, скаля зубы. Все через тот же черный ход вваливаются в таверну, распугивая служанок и заставляя бледнеть хозяина. Сдвигают столы и рассаживаются, требуя громко вина и сочного мяса, но поглядывая при этом на тех самых служанок.
- Я так погляжу, моя милая леди, вы в полном здравии.
Питер, как и раньше, мил и обаятелен, словно дьявол. Голос бархатный, вызывает непонятный отклик в груди. Девушка отнимает ладонь, которую целовал чопорно и церемонно, торопится сесть, а у него в глазах пляшут искорки смеха.
- Как видите, сеньор Стоун.
Улыбка на прекрасных губах и благодарный кивок Беккеру, наливающему вина. Энрике, сидящий наискосок, смотрит пристально то на нее, то на инглеса, хмурит брови, тиская кружку.
- И какими судьбами здесь, в Порт-Артуре? Да еще в столь очаровательном виде?
Проходится взглядом по шитому золотом колету, подчеркивающему талию, задерживается на груди, вдоль кружева рубашки поднимается к изящной шейке и небольшой головке, лучшему творению естественного скульптора - природы. Волосы цвета шоколада рассыпаются по спине и плечам, приковывая восхищенные взгляды мужчин и завистливые - женщин.
Девушка смущается, а говорун Чуи начинает вдохновенно:
- Это же наша сеньорита Фелис, прекраснейшая и удачливейшая из капитанов! Муза наших свершений и славных побед! Вот как она тогда инглесское судно взяла на абордаж, они даже пикнуть не успели. И не сопротивлялись-то толком, сукины дети, испугались видать. А она...
Девушка вздыхает, кружка касается губ, льется из нее напиток, столь похожий на кровь. Чуи слышал лишь половину историй, но рассказывает их, как собственные, будто бы свидетелем был.
Питер слушает и все улыбается, и смотрит упорно, словно сказать что-то хочет.
- Милая леди, вижу, вас любят столь многие, что мне и надеяться не на что, - говорит, наклоняясь, тихо, ей одной. - Но возможно ли верить, что вы проявите благосклонность и сообщите мне, куда направляетесь после решения здешних дел. Поверьте, это не праздный интерес.
Лючита вспыхивает сначала от смущения, а после от досады - что подумала лишнее. Чтобы он услышал, приходится грудью ложиться на стол, взгляды мужчин, сидящих напротив, обращаются к вырезу, и девушка поспешно оправляет ворот рубашки. Жест ее вызывает улыбки и добродушные шутки, мол, нужно оно нам, если вокруг столько кругленьких и аппетитных - шлепок по заду, вскрик, усмешки - девиц.
- Я... мы еще не решили.
- А возможно ли... впрочем, к чему говорить о делах здесь и сейчас? Ведь вы не покинете нас столь поспешно, как в прошлый раз?
Чита кривит губы, приподнимая их уголки.
- Как знать, сеньор. Судьба прихотлива.
- Но вы, говорят, с ней играете.
- Не слушайте чужих сплетен, в них мало правды.
- Даже если сплетни эти распускает ваша команда?
- О, особенно они. Болтуны жуткие.
Фраза ее, сказанная громко, заставляет Чуи умолкнуть с полуоткрытым ртом, не донеся до него ножку курицы и не договорив и половины новой истории.
- К тебе, Чуи, сие не относится.
И вновь - усмешки и добрые шутки. Вино и крепкий ром, зажаренные в собственном соку барашки и курочки, и черепаший суп, и картофель, и фрукты, и...
Дверь распахнулась, впуская людей вида потрепанного, но несущих свою потрепанность с изрядным достоинством. Встречают таких, да еще с инструментом, восторженным ревом и хлопками.
- А это что за чудо?
Лючита цепляет за рукав сидящего рядом Беккера, тот хекает удивленно и поясняет:
- Так то ж виолина. Э, неужто не знаете? А ну-ка, музыканты, играйте!
А они и играют. Виолина то рыдает и плачет, то начинает выводить такое, что ноги в пляс пускаются, гитарист перебирает струны в непривычной манере, еще один вторит, а последний из музыкантов отбивает на странном ящике ритм.
- Вот!
Беккер взмахивает кружкой, выплескивая содержимое ее на стол. Девушка морщит лоб.
- И как под это танцевать?
- Счас... - начинает матрос, но оказывается перебит Питером.
- Юная леди разрешит пригласить на танец?
- Э! Да чтоб у Якоба Беккера увели даму из-под носа? Да еще какой-то инглес!
- Вы имеете что-то против моей нации или лично против меня?
- Да я...
- Молчать!
Удивленные взгляды обращаются на сеньориту Альтанеро, рык ее непривычен, девушка оправляет кружево рубашки и продолжает уже спокойнее:
- Я буду танцевать с вами обоими. В порядке живой очереди, сеньоры.
Улыбка, самая обаятельная из арсенала, и мысль: "знать бы еще, как это делается".
Танец оказывается простым, но масштабным, для него освобождают центр зала, широкую полосу от двери и до стойки. Прыжки и хлопки, и снова прыжки, взяться за руки, кружась, разойтись и - все заново. Улыбки и смех, толкотня, все новые и новые участники, матросы встают в линию, хватая пищащих служанок, что подчиняются покорно - им не впервой - и танцуют.
- Забавный... танец, - выдыхает Лючита, ловя прыгающие волосы и пытаясь убрать их за уши.
И так отличается от хистанских - всем. Вместо страсти единичной, сольной - общий задор. Вместо плача и пения - радость и смех. Вместо гитары и оттеняющих ритм хлопков - скрипка.
- Уф, - вздыхает она, когда музыканты кланяются и начинают играть другое, медленное и лиричное, позволяя отдохнуть танцующим.
Тянется через стол за кружкой, осушает половину едва ли не залпом.
- Сестрица, ты так сопьешься, - громко шепчет Энрике, но во взгляде нет ни грамма осуждения. Он и сам пьян не меньше ее. - Доставишь мне удовольствие потанцевать с тобой? Заодно украду тебя у воздыхателя, иначе он рухнет, но не отступится.
- Дай отдышаться хоть!
- С каких это пор ты просишь поблажек?
Девушка ахает, осушает остатки вина.
- Так, значит?! Ну-ка, пойдем.
Выходят на центр зала, юные и прекрасные. Распрямляются горделиво спины, смотрят из-под прищуренных век. Музыканты, чувствуя настроения, ритм наращивают, не ломая, но добавляя иные нотки. Девушка велит:
- Васко, пой!
И Васко поет, дергая сердце, а двое посреди зала танцуют, будто бы бьются, кто лучше и краше, кто ярче выразит то, что творится в душе. Юноша перехватывает за талию, кружит, кружит, отпускает, подошвой и каблуком отбивает ритм, но девушка не сдается, лишь вздергивает выше нос, руки взлетают, словно крылья, а ноги не отстают от партнера-соперника. Страсть и красота, и вино все голову кружит, разжигая кровь.
Крики и будто бы даже хлопки, и восхищенные взгляды.
Дверь распахивается, впуская людей потрепанных, с хищным взглядом и сталью в руках.
- Это все он! - вопит чернявый малый, недавно обиженный Питером, и тыкает в причинное лицо пальцем.
Девушка смотрит, как втекают в таверну люди. Фигуры в дверях перевернуты, потому как сама она прогнулась едва ль не до пола в объятьях кузена. Выпрямляется резко, ладонь лапает привычно левое бедро, но там пусто - оружие, мешавшее в танце, вместе с перевязью осталось на столе, там же и пистолеты.
- Отличненько! - вопит Чуи, хватаясь за саблю.
Девушка смещается из центра залы, наметив целью шпагу и пистолет. Таверна взрывается шумом: звоном сабель и стонами, едва ли не плачем, хозяина. Странно, но страха нет, и может, причиной тому вино и зажигательный танец, но есть лишь легкая злость и шальная радость, что найдется, куда выплеснуть все то бурлящее в жилах, что давно уже рвется наружу.
- Ррррааа!
Кто-то кричит, и вроде бы, даже она, и прыгает вперед, скрестив шпагу с саблей, заглядывая противнику в глаза, в которых тоже отвага, но нет того безумия, что сокрушает.
Выпады и финты, отскоки и обманные удары, отступление лишь для того, чтобы напасть на противника, провалившегося в защиту. Острие настигает цель, поражает плечо, сабля падает из слабеющих пальцев. Радость и торжество в груди. Рядом бьется, хекая и сразу же протрезвев, Беккер, Питер изящен и точен, и неотвратим, словно гроза. Энрике дерется, будто играя, Чуи ругаться не перестает, Васко коварен и немного безумен, как и она, в наступлении. Бартемо смахивает двоих лавкой, а мистер Нэд ловок и хитер, словно кот, отступать и не думает.