- Ты что здесь делаешь?выдохнул Гера.Мы же оставили тебя дома, в деревне! Неужели ты в одиночку шла сюда через полстраны?!
- Не одна, а с купеческим обозом,пояснила Лернэ своим нежным серебристым голосом.Я так истосковалась по вам, что когда мимо деревни проезжал знакомый купец, упросила его взять меня с собой. Наверное, я поступила дурно, но у меня больше не было сил ждать. Ожидание замучило меня сильнее, чем дальняя дорога. Пожалуйста, возьмите меня с собой!
- Но тебе не место на войне,возразил Гера.
- Я не буду воевать,девушка широко распахнула синие глаза.Только посижу в сторонке.
Это был тот редкий случай, когда мнение Теньки полностью совпадало с Гериным.
- Дурища,почти ласково известил он сестру.В какой еще сторонке?
- Не знаю,растерялась Лернэ.В какой-нибудь. Тенечка, милый, придумай, как мне остаться с вами! Я так тревожусь, даже спать не могу, особенно, когда узнала, что под Фирондо ты чуть не погиб. Тенечка, мне так страшно, я осталась совсем одна, опять мама начала сниться. И Дашенька. Как подумаю, что вы тоже
Она не договорила и тихонько всхлипнула. Гера сам не понял, как оказался рядом и бережно обнял ее за худенькие плечи.
- Может, и правда пусть остается?услышал он свой голос.
- В «сторонке» сидеть будет?съязвил Тенька, поглядывая ему в глаза.Я, конечно, все понимаю, но интересненько это вы придумали!
- В Гарлее пока безопасно, если на заброшенные улицы не ходить. Первое время побудет здесь, найдем ей комнату во дворце. А к югу отсюда в паре дней пути живут мои родители.
- На Орденской стороне?
- Сегодня Орденская, завтра наша,пояснил Гера.Я договорюсь, и они приютят Лернэ. Все же ближе к нам, чем твоя деревня.
- А больше ты ничего не хочешь мне сказать?поинтересовался Тенька с каким-то странным предвкушением.
- Нет,пожал плечами Гера.
- Ну, ладно,колдун чему-то ухмыльнулся и отвел взгляд.Значит, потом. Что, Лерка, поедешь жить к родителям Геры?
Девушка горячо закивала.
Тенька вернулся к себе под вечер. Его обиталище располагалось на одном этаже с «покоями» обды, но прежде, судя по всему, служило чем-то вроде подсобки. Это было тесное помещение из двух треугольных комнатушек, одна с выходом на галерею, другаяв коридор. Тенька вымел оттуда весь посторонний хлам и натащил еще больше своего. Теперь в одном из углов стоял мешок сушеной ромашки, рядом на кривоногой табуреточке громоздился чайник, вскипающий сам по себе от хозяйского прикосновения, а в посудине, напоминающей ночную вазу с отбитой ручкой, отмокали запасные глаза, Тенькой лично синтезированные. Постель была сдвинута куда подальше, зато почетное место занимали стопка ломаных сильфийских досок и здоровенное стоячее зеркало в кованой оправе на гнутых ножках. По вертикальной стеклянной поверхности струился, перебегая рябью, слой непроливающейся воды.
Именно к зеркалу Тенька направился в первую очередь. Ему казалось, что он наконец-то сумел разгадать непростую комбинацию преломлений, благодаря которой можно будет пронзать пространство и его световую модель гораздо глубже, чем это получалось с зеркальцами Климы и Ристинки. Тенька мечтал заглянуть в такие дали, до которых не могли долететь даже сильфы. Туда, в неизведанное, таящееся за яркими точками звезд. Тенька бредил этим с пятнадцати лет.
Пальцы замерли над водяным зеркалом, не касаясь пульсирующей ряби. Вода успокоилась, разгладилась.
Небольшое усилиеи Тенька увидел горы. Самую западную их часть, туда даже горцы не забирались. Там на скалах белели снежные шапки, из впадин струился теплый парок, а за черным хребтом с обрыва начиналось море, зеленое, как трава по весне. В воде плескались крупные рыбины с алыми губами, в вышине догорал закат. Но все этопочти Принамкский край, там можно и безо всякого колдовства побывать, если постараться. Теньку манило другое.
Даже Эдамор Карей говорил ему, что это невозможно. Об этом писал в своем трактате какой-то древний колдун по имени Кейран, открывший все восемьсот девяносто три способа преломления воды. Но Теньке все равно казалось, что существует и восемьсот девяносто четвертый. Тот самый, когда вода перестает быть водой и превращается в подобие коридора.
Вода в зеркале замерзла, от нее пошел горячий пар, кованая рама покраснела от жара. Тенька ругнулся и снова поменял исходные. Преломления запутались в невероятный клубок, концы которого ушли в ничто. Стоп. Какое еще «ничто»? Где оно находится?
Тенька потянулся за нитями незримого клубка, скользнул сознанием куда-то мимо сути вещей, и
Клубок пропал, смявшись в лепешку, а потом выгнулся дугой, по которой хлынула измененная вода.
Слизнув подтекшую к уголку рта каплю пота и еще не веря своему счастью, Тенька смотрел, как багряная темнота в зеркале медленно проясняется.
По ту сторону были не горы или моря, и вообще не природа. Зеркало показывало металлически блестящую комнату, уставленную разномастными круглыми предметами, назначение которых даже для Теньки оставалось загадкой.
А еще в комнате была девушка совершенно неописуемого вида. Очень высокая, возможно, потому, что носила обувь с такими бесконечно длинными каблуками, какие принамкской моднице даже в бреду не примерещатся. Стройные ноги плотно обтягивали ярко-оранжевые штаны, а кофточка была настолько короткой, что открывала живот и драгоценный камень в пупке. Волосы у девушки были розовые с сиреневыми прядками, ресницы густые и черные, а глазазеленые.
Внезапно девушка посмотрела прямо на Теньку и подошла к той стороне зеркала вплотную. Тенька ошалело улыбнулся. И получил улыбку в ответ.
Их руки соприкоснулись, и зеркальная гладь в первый, но далеко не в последний раз отразила долгожданный радужный водоворот иных миров.
====== Глава 2. Тени прошлого ======
На свете ничего не возвратить назад,
Несчастья моего не помнит старый сад.
Тебя я никогда не встречу в том саду,
Зачем же вновь туда я иду?
Л. Дербенев
Костэн Лэй знал этот старый портрет до мельчайшей черточки. И потертую раму из мореного кедра, с зеленоватыми медными уголкамиправый нижний потерялся в незапамятные времена, еще до рождения Костэна, и дерево в этом месте кажется новее. Белая сильфийская беседка на зеленом фоне изображена схематично, ровными и крупными мазками, а вот красная сирень, фантазией художника превращенная во вьющееся растение, прописана так хорошо, что даже можно посчитать лепестки. Алые соцветия спускаются до самой земли, касаясь подола фиолетового старомодного платьяподобные наряды, приталенные, с широкими длинными рукавами и тяжелыми бархатными оборками носили почти век назад. Из рассказов прадеда Костэн знал, что женщине на портрете тридцать семь лет. Но на вид ей было не дать и тридцати. Густые волосы, светлые, как пшеница, очень похожие на шевелюру самого Костэна, совсем не вьются и чинно лежат на плечах. Шея прямая и тонкая, а взгляд одновременно добрый, гордый и проницательный. Все-таки удивительный талант у живописцатак передать мимолетный взмах ресниц, чуть заалевшие от холодного сильфийского ветра щеки, тонкие крылья носа, улыбку в уголках губ. Когда на холст падал свет, женщина смеялась. Когда в комнате, как сейчас, сгущались ночные сумеркибыла сдержанно печальна, точно глядела сквозь время и жалела, что не может обнять вдовца-мужа, оплакать сына и внучку, поглядеть, каким славным агентом стал правнук.
Словом, эта женщина была прекрасна, и Костэн мог часами разглядывать ее портрет, думая обо всем подряд. К примеру, о работе или о другой прекрасной женщине, только сильфиде, которая все же стала его женой.
Костэн безошибочно узнал еще одно изображение знакомого с детства лица, хотя оно было написано и вполовину не так талантливо, как это. И история второго портрета, совсем маленького, меньше ладони, не давала ему покоя. С большой картиной все ясно: влюбленный сильф, понимая, что переживет свою супругу из Принамкского края на многие годы, заказал ее портрет, чтобы иметь память о тех днях, когда они были счастливы. Но с чего бы людям из разведки Ордена заводить ее портрет, снабжать им убийцу и посылать к обде? Да еще спустя несколько десятков лет после того, как эта женщина тихо умерла в кругу любящей семьи. Вдобавок, такой же портретик оказался на ведской стороне у колдуна Эдамора Карея, который считает его приносящим удачу. И даже не знает, чье там лицо, лишь уверенно говорит, что это копия. То есть, где-то есть и третий портрет? С чего бы обычной человеческой женщине, не колдунье, не благородной госпоже, иметь такую известность? Спросить пока не у кого, прадед, как назло, еще с весны улетел прогуляться к кислым морям, и проще разговорить упомянутый портрет, чем пытаться прежде срока отыскать старого сильфа среди любимых им камней и дюн.