Посмотрел фото. Отец мой, Николай Семёнович Савин, оказался статным офицером с тонкими благородными чертами лица и небольшими усиками. Судя по снимкам, он был некоторое время женат, но детей (кроме меня), кажется, не имел.
В личных вещах я не обнаружил ничего примечательного: того, что я хотел найти, тут не оказалось. Впрочем, если дом кто-то прошерстил до меня (а всё указывало именно не это), то тут и не должно было остаться ничего важного.
Нахлынуло разочарование. Я ожидал найти информацию, но взаментолько старый фотоальбом, книжки и пыль. Единственным результатом моего путешествия стал просмотр фото покойного родителя.
«Да нет же, не может быть всё так просто», убеждал я себя. Что-то должно найтись, обязательно должно. Мой отец обладал силой, он знал об этом, и даже не попытался оставить хоть какую-то весточку своим потомкам? Задыхаясь и кашляя от пыли, я принялся двигать мебель и тщательно осматривать полы и стены каждой комнаты.
Уже стояла глубокая ночь, когда за шкафом в гостиной на первом этаже я обнаружил шатающийся кирпич. Найдя нож, я его поддел и вытащил. В стене оказалась пустое пространство. Просунув руку в дыру, я нащупал железный ящик. Вынул, открыл. Сверху лежал короткоствольный револьвер с массивным гладким барабаном, украшенным гравировкой. Это была старая модель раздельного заряжания: спереди в барабан закладывались порох и пуля, а в задней части крепились капсюли. Такие револьверы в моём мире были в ходу в середине 19 го века и являлись переходной формой между капсюльным оружием и оружием под унитарный патрон. Видимо, в этом мире подобные пистолеты использовались ещё совсем недавно. К нему прилагался мешочек с капсюлями и пара коробок с патронами в бумажной гильзе, в которую заворачивался порох и пуля.
Под револьвером покоились пять толстых исписанных тетрадейдневники. Вот оно! Это наверняка именно то, что я искал! Не зря же отец так хорошо спрятал их. В записях обязательно должна иметься информация, которую он хотел скрыть от посторонних глаз.
Я тут же принялся просматривать тетради, устроившись за столом в гостиной. Чтоб прочитать всё, понадобилось бы несколько дней. Сейчас я не имел столько времени, но, не смотря на это, был полон решимости найти хоть какую-то зацепку и полезную информацию.
Большинство записей касались армейского быта. Сделаны они были лаконично, но иногда поражали скрупулёзностью, с которой отец описывал самые обыденные вещи. Имелись упоминания и о паре сражений, в которых ему довелось участвовать. Но в целом, тут не было ничего интересного, так что большую часть я просто пролистывал.
И вот, наконец, в третьей тетради я наткнулся на запись, повествующую о встрече моего отца в Крыму с некой Еленой, с которой у него был давний роман. И тут всю чёткость и лаконичность словно рукой сняло. Последовал ряд расплывчатых формулировок. В нескольких местах говорилось о ребёнке, который должен быть зачат и вырасти в знатном семействе, и о том, что это очень важно для Отечества. Почему, сказано не было. Отец побоялся доверить это даже дневнику. Да и вообще, всё, что связано с этой Еленой (видимо, моей матерью) и ребёнком, упоминалось лишь вскользь. Основную же часть записей по-прежнему занимали скучные бытовые дела.
Больше ничего необычного я не нашёл (или не заметил в куче ненужной информации). Под конец дневника во многих записях чувствовался страх. «Они придут за мной и убьют, писал отец. Они узнали, теперь остаётся только ждать смерти». Почти год отставной офицер жил, предчувствуя собственную кончину. И, как оказалось, не напрасно. И снова никакой конкретики. Кто придёт? За что убьют? Впрочем, ответы на эти вопросы я уже знал. А вот почему рождение ребёнка (то есть меня) было так важно для Отечества, я не понял. Отец знал о пятой школе? Он был из тех, кто желал возродить её? Это его инициатива, или кто-то стоит за этим всем? Очень мутная история, одним словом.
Уже светало, когда я закончил просматривать дневники. Стряхнув пыль с кровати, я лёг и уснул. А когда проснулся, в окна било полуденное солнце. Я решил перед отъездом прогуляться по городу, проветрить голову и обдумать всё, что узнал.
Дневники и оружие я сложил обратно в ящик, а ящикв тайник. Брать с собой ничего не стал. Пока я обитал в поместье и не имел собственного жилья в городе, нельзя держать при себе такие вещи. Если всё пойдёт по плану, если я выживу в битве, стану дружинником и получу некоторую независимость, обязательно вернусь и подробно изучу все записи строчка за строчкой и придумаю, что делать с домом. А пока пусть остаётся, как есть.
Едва я вышел из калитки, как ко мне подошёл мужчина. Одет он был неброско, по-простому: коричневый сюртук, сильно поношенные штаны, кепка-восьмиклинка. Невысокий, с худым тревожным лицом он производил впечатление человека болезненного и замкнутого.
Здравствуйте! произнёс он с вежливой натужной улыбкой. А вы, наверное, наш новый сосед? Позвольте представиться, Георгий.
Михаил, очень приятно, ответил я, пожимая протянутую руку.
Этот дом долго простоял без хозяев, семь лет уже как. Здорово, что тут снова будут жильцы: хороший дом. Его бы в порядок привести только.
Да, если прибраться и отремонтировать, жильё очень даже ничего, согласился я.
Слушайте, а вы случаем не родственником будете покойному Николаю Семёновичу?
Состою в некотором родстве, верно.
Я знал покойного. Хороший человек был. Офицер в отставке. Судьба у него только сложилась трагически. А вы, Михаил, надолго к нам?
Нет. Заехал не денёк имущество глянуть. Вечером уезжаю. Дела зовут.
Жаль. А то бы заскочили в гости. Про родственника вашего поведал бы. Мы ж с ним знали друг друга. В одной части служили. Ну да ладно. В другой раз, значит. Приедете же ещё.
Человек этот мне показался странным и подозрительным. Но он знал что-то о моём отце, и я подумал, что шанс упускать не стоит.
У меня есть несколько часов до отъезда, сказал я. Я мало знаю о своём родственнике. Было бы интересно о нём послушать.
Что ж, тогда пойдёмте. Вон мой дом.
Дом находился ниже по улице на противоположной сторонеобычная, ничем не примечательная изба. Георгий, судя по всему, жил один: ни супруги, ни детей, ни родственников. Он пригласил меня за стол, поставил самовар, баранки и печенья.
С Николаем Семёновичем я служил в Казахстане, начал он рассказ. Он был капитаном, а я в денщиках у него ходил. А как в отставку после ранения Николай Семёнович вышел, я служил ему ещё почти пять лет. Под Боранкулом он был ранен в Казахстане. Меня тогда тоже слегка задело. Николай Семёнович был особенным человеком, необычным. И такого человека сгубили.
Что вы подразумеваете под словом особенный?
А то и подразумеваю. Да ты лучше сам расскажи, в каком родстве состоишь с покойным? Похожи вы чем-то. Сын у него вроде как есть твоего возраста и зовут так же. не он ли?
Тон Георгия изменился. Прежде он говорил слегка заискивающе, а сейчас я ощутил себя, словно на допросе. Но ещё больше поразило, что он знал о сыне (обо мне, то есть), хотя эта информация скрывалась даже от членов рода, в котором я рос. Никто об этом не должен был знать. А Георгий знал.
Вы правы, я и есть сын покойного, признался. Что ещё вы знаете?
Немного, очень немного, к сожалению Но почему ты здесь? Насколько мне известно, ты рос в боярском роду. Но ты не выглядишь, как знатный человек.
Скажем так, обстоятельства сложились не лучшим образом.
Понимаю Главное, что тебя не убили. А вот Николая Семёновича сжили со света.
И меня пытались.
Вот как? Что ж, значит, тебе повезло. Пока что.
Что вы имеете ввиду?
Знаешь, почему отца твоего убили?
Знаю. А вы?
Это касается его силы. Чар пятой школы. Он владел ими. Из-за них весь сыр бор.
Расскажите поподробнее. Что вы знаете об этих чарах?
А что я могу знать? Я мелкий человек, слугой почти всю жизнь ходил. Знаю только, тут Георгий понизил голос, словно нас кто-то мог услышать, что этоспасение для всех нас.
Для кого? Выражайтесь яснее.
Для России! Ты же тоже владеешь ими? Должен владеть. Для этого всё было. Понимаешь? во взгляде Георгия появился безумный огонёк.
Простите, мне мало что известно, сказал я, решив не выдавать свои способности. Я слышал легенды о пятой школе, но не более.