Кстати, референдум. Вы ведь человек, я подозреваю, партийный. А не ваша ли партия демонстративно сожгла тысячу шлемов, когда были выборы?
Положим, сожгла. Представим, что не тысячу.
И как же теперь вы, скажем так, с репутационной точки зрения, эти каски снова на головы людей наденете?
Но, но, Василий Геннадьевич, давайте не будем мешать апельсины с помидорами. То было военное время, военная реальность. А люди не хотели идти Родину защищать, выросло поколение, как его там, жалких пацифистов. Надо было народ из домов вытаскивать, из конур, куда все попрятались. Но сейчас другое дело. Графика будет новая, радужная, будущее, которого вы себе и представить не можете! Программу уже почти написали, ваш выход! Феликс Анатольевич щелкнул пальцами.
Феликс Анатольевич, я ведь уже давно ни при делах, я на пенсии
Вы, Василий Геннадьевич, счастливый человек. Вы знаете, сколько жителей столицы ежедневно падает из окон? А я вот сводки читаю.
А вы их не читайте.
Да куда уж мне, я по долгу службы обязан. Я обязан жить в этой вашей, как вы говорите, реальности. А людям-то за что такое наказание? Их реальность должна быть лучше. Желание житьвот что надо вернуть людям. А для этого надо побороть внутреннего врага, внутреннего Змия.
Феликс Анатольевич встал и возбужденно зашагал по кабинету, грациозно размахивая руками, будто дирижер перед оркестром, и продолжая вещать что-то о будущем России. А может, Василию Геннадьевичу все это показалось. Он уже плохо слышал.
Ну так что? Вы подпишите? закончил наконец свою речь чиновник.
Мне надо посоветоваться, позвонить, можно? отчего-то Василий Геннадьевич стал смелее, сам подошел к стационарному телефону, который лежал у края стола возле окна, и поднял трубку.
Теперь уже Феликс не совсем понимал, что происходит, но кивнул. Ему стало интересно, кому будет звонить старик. Клавиши на телефоне залипали, и Василию Геннадьевичу приходилось сильно давить на них, но он делал это уверенно, будто от этого зависел вопрос всей его жизни.
Варя, Варенька, протянул весело Василий Геннадьевич.
Папа! Я даже не поняла, где звонит, так давно телефон не звонил, не представляешь. А ты откуда звонишь, что случилось? голос дочери стал тревожным.
Я получил работу.
Ты о чем? Какую работу? Пап, ты где?
Ничего не случилось, говорю же: меня снова берут на работу. В Комитет. Ну, дома объясню. Давай. Люблю тебя.
Это «люблю тебя» Василий Геннадьевич, обращаясь к дочери, быть может, произнес впервые в жизни. Только сейчас, положив трубку, он подумал над этим и усмехнулся.
Так что, все, значит, вы решились? по-доброму спросил Феликс Анатольевич, приготавливаясь пожать руку.
Решился, ответил Василий Геннадьевич.
Затем он повернулся, поправил костюм и вышел в окно.
Тело Василия Геннадьевича лежало бы на асфальте до следующего утра, пока дворник не уберет его. Но Василий Геннадьевич был хитер: Комитетчуть ли не единственное здание в городе, лежать под окнами которого было непозволительно. Поэтому дворнику со сломанной лопатой, который оказался неподалеку, пришлось в тот день отработать сверхурочно, как всегда, без оплаты.
Ууу, вот так вас и спасай от хулиганов, вот и вся благодарностьсказал уборщик, принимаясь за работу.