Проснулся он рано, когда первые солдаты очнулись ото сна и потянулись на улицу сливать то, что не было слито вечером. Можно было еще поспать, но на душе стало тревожно за лошадей, и Каспар поднялся проверить. На конюшне все было цело. Солдаты почти все на месте, точно их можно будет сосчитать только во время сборов. В кибитке Паласара тоже все в порядке. Баркарна огромных размеров молчаливый вояка мирно спит на соломе, привалившись к таинственному сундуку. Отправить его сюда было светлой мыслью Вильямсона. Никому не захочется проверять, крепко ли спит человек с топором в руках и крепко ли заперт сундук, привалившись к которому он спит.
Взглянув на табор, Каспар увидел, что цыгане кончают запрягать повозки. Если бы не фырчание и храп лошадей, их сборы были бы бесшумными. Со стороны табора шел Паласар. Каспар обратил внимание, что теперь, на свету, он на самом деле выглядит моложе, чем казался в полутемных харчевнях постоялых дворов.
Недоброе утро, произнес Паласар, подойдя к своей кибитке.
Мы обычно говорим доброе утро, поздоровался Каспар.
Да, но оно в самом деле недоброе! Не для этих бедняг.
Меня не касаются их заботы, если они не касаются нас.
Боюсь, касаются. Лачо, их барон, я рассказывал о нем вечером, говорит, что в лесу дьявол.
Дьявол? Вот прямо с рогами и копытами? шутливо переспросил Каспар.
Бэнга. Вэшитко бэнга, что на их языке означает лесной дьявол, хотя какое представление имеют цыгане, говоря о дьяволе, для меня скрыто. Не думаю, что тот твой с рогами и, как ты говоришь, с копытами. У них была женщина, мудрая женщина, сведущая в Искусстве. Она сказала, что в лесу живет дьявол, и отправилась в лес, чтобы учиться у него. Но третьего дня ее нет, они думают, что дьявол убил ее, и им опасно ждать. Ночью ее ученица гадала на ее смерть. Она разрезала курицу, но когда она просила дьявола отпустить ту женщину, выпотрошенная курица ожила. Теперь они боятся и уходят. Пойдут за Хундретвассер, подальше от этих мест.
Разрезанная курица ожила! Какая редкость. Они что, никогда не режут кур? отмахнулся от предостережения Каспар.
Она кое-что знает, ученица, о том, про что говорит. Я могу свидетельствовать об этом. Паласар посмотрел на Каспара со снисходительной менторской улыбкой и вытащил из-под плаща мешок. Не хотелось выпускать ее раньше времени. Улыбка Паласара стала печальной, и он перевернул мешок, из которого выпала перемазанная кровью курица.
У нее не было ни головы, ни ног, но крылья продолжали биться, пытаясь поднять безголовое тело.
О боже! воскликнул Каспар, присев рядом с птицей. У нее же нет внутренностей и головы! Сколько она провела в мешке?
Ее закололи в полночь, сообщил Паласар. Ты, видно, зарезал немало кур. Может, ты можешь это объяснить? Цыгане ждали, что колдовство растает с первыми лучами солнца, но курица жива. Тогда они позвали меня, но я мало смог им помочь. Я не ведаю тайн их колдовства. Жертва не была принята, и это предупреждение всем нам мне ясно не более этого.
Здесь уже нечего проткнуть или разрезать. Это кусок мяса. Каспар достал нож и пригвоздил им тушку к земле, но крылья не переставали беспомощно биться. Никогда не видел ничего подобного.
Вечно такая беда с вами: вы такие самоуверенные, смелые, всезнающие, но покажи вам безголовую курицу, и куда эта бравада пропадает? Куда девается? Сейчас ты в замешательстве, но пройдет полдня, и ты будешь говорить об этом как о незначительном. Тебе пора собирать людей.
А что делать с курицей? Закопаем ее, предложил Каспар.
Если бы я хотел от нее избавиться, то не забрал бы у цыган, не согласился Паласар. Курица была ему нужна. Если вокруг нас сильная магия, то эта курица поможет нам следить за ней. Как движение воды в запертой трубке предсказывает непогоду, поведение курицы поможет мне видеть, что творится вокруг. Я оставлю ее. Нам нужно торопиться.
Перед дверью Одноглазого Марка начали собираться солдаты. Каспар отправился к ним и приказал седлать лошадей и запрягать повозку. Привычная работа отвлекла его от тайны цыганского гадания.
Скоро все были построены в походный порядок: тридцать девять человек, Каспар и Паласар.
Теперь нам нужно направление, потребовал Каспар, подъехав к Паласару, сидящему в кибитке на месте возницы.
Туда указал Паласар в сторону леса, повертев в руках небольшой стеклянный шар.
Его наниматель выглядел тревожно, и это напомнило Каспару о необычных обстоятельствах сегодняшнего утра.
Там нет дороги, заупрямился Каспар. Это поле, а за ним непроходимый лес.
Я вижу примятую колею прямо у нас под ногами.
Это не дорога. Это кто-то вез сено с покоса, Каспар не был уверен насчет сена, но на то, что тут не было дороги, он был готов поставить весь свой заработок.
Но моя повозка тут пройдет.
А что дальше? не понимал Каспар. Это не дорога. Какой-то крестьянин или сам Марк проехал ночью срубить себе леса. Идея с лесом выглядела более убедительно, чем сенокос. В самый лес она не ведет. Марк сказал бы мне, если бы тут был путь куда-то да чьи-то замки.
Посмотрим, равнодушно ответил Паласар, понимая, что Каспар, может, и силен в убеждениях, но под тяжестью дубовой упрямости в конце концов уступит.
Хорошо. Ты же заплатил за наше время.
Отправив десять человек под началом Петерфинна вперед, Каспар расположил свой десяток с двух боков кибитки, отряд Дамиса должен двигаться сзади, а еще в ста шагах позади замыкали караван десять Вильямсона. Повозка медленно покачивалась на кочках, оставляя в топкой земле глубокие следы. Вскоре Петерфинн, далеко оторвавшийся от Каспара, достиг леса. От него вернулся гонец, передавший, что нашли дорогу в лес. Каспару, который ждал других известий, пришлось смириться с тем, что продвижение грозит затянуться, и они не будут ходить кругами вокруг двора Одноглазого Марка. Гордость Каспара была уязвлена второй раз утро, но только крохотным уколом. Он был готов сменить тон и принять правоту Паласара. Не всегда же оказываться правым. Главное, чтобы Паласар не стал язвить, но алхимик был мудр и не стал.
Четверо пусть разведают лес, но недалеко, на двести шагов. Передай! Каспар отослал гонца обратно, и караван пополз следом.
Тропа, произнес Каспар, когда караван подошел к опушке и соединился с отрядом Петерфинна. Она ведет куда тебе надо? спросил он у восседающего на месте возницы Паласара.
Будем уповать, с фатализмом, к которому окружающие начали привыкать, ответил Паласар. Другой тропы окрест я не вижу, а эта тропа проторена, как для нас.
Цыганка с картами,
Тропа тореная,
Стезя исхожая,
Сырой чертог.
Быть может, черная
Темница княжия
Младого витязя
Наново ждет.
Затянул Петерфинн что-то тоскливое.
Много он знает этих песен? вполголоса спросил Паласар.
О, тысячи! поделился печалью Каспар. У вальхов или, как они себя называют, кельтов он был бардом, музыкантишкой навроде северных скальдов.
Песнопевец? с грустью уточнил Паласар. Каспар почувствовал, что наконец нашелся предмет, дарующий ему с чужеземцем согласие сердец.
И былиносказитель, со всей возможной скорбью присовокупил Каспар. Он читает наизусть Беовульфа, Нибелунгов, Сноррову Эдду и без счета песен про сидов и гаэлов. Только его лучше об этом не спрашивай, потом не заткнешь. Но давно уж старина Петерфинн променял арфу на кольчугу и теперь пробивает сердца не метким словом, а острым мечом.
Выбрал достойное занятие, стал человеком, но не избавился от старых привычек, удрученно закончил Паласар. Хотя я и сам был известен как рассказчик историй, но тут совсем другая материя!
Именно, согласился Каспар, после чего отъехал к герою разговора: Дорога проходима? спросил он у песнопевца и былиносказителя.
На первые двести шагов, доложил со слов разведчиков Петерфинн, и Каспар приказал заходить в лес.
Среди деревьев пришлось принять строй плотнее. Дорога петляла. Чтобы не теряться из виду, отрядам спереди и сзади пришлось подойти вплотную к повозке. Кроме того, дорога была узкой. Рядом с повозкой мог иди только пеший, конный же рисковал в любой момент наткнуться на ветку и оказаться на земле. Пришлось отрядам вытянуться в колонну. Вначале лес был редок, но они продолжали спускаться с гор, и чем дальше они шли, тем плотнее становился строй деревьев.