Когда минул полдень, кроны сомкнулись над тропой, и в лесу стало мрачно и беспросветно, как в сумерках. Колеса стали чаще наезжать на корни деревьев, отчего Паласара качало на облучке. Двигались медленно, но без остановок. К вечеру лес стал странен. На ветках деревьев солдаты замечали зеленые почки, а на земле, где не было даже травы, росли одинокие цветки. То ли ветер так искусно качал цветы, то ли обман зрения преследовал людей, но многим казалось, что их куцые головки поворачиваются вслед за идущими.
Мне кажется, что цветы следят за нами, пожаловался Петерфинн, когда караван остановился на ночлег.
Покажи, которые из них следят за тобой, и я буду рубить им головы, по одной за грош, предложил Дамис.
Тогда уж померимся силами, кто из нас больше одолеет! не принял такую сделку Петерфинн.
Несмотря на шутки, тревога в отряде нарастала. Странности леса, цыгане, неизвестность маршрута не поднимали духа. Не дожидаясь захода солнца, Каспар скомандовал остановку на ночлег.
Конные спешились. Солдаты развели костры и стали готовить еду. Ответственные за лошадей начали распаривать в котле овес. Того мха, что можно было найти на полянах, не достало бы и одной лошади.
Все время приготовлений Паласар провозился в кибитке с курицей, но когда поспела еда, он, так ничего путного от нее не добившись, вышел и подсел к костру Каспара и десятников. Он взял круглый край черствого хлеба, как на тарелку, покидал на него куски мяса из котелка с непонятной похлебкой, которую сварили наемники, и стал пытаться жевать крупные куски мяса, временами отламывая от края куски хлеба, чтобы ими протолкнуть жесткие комки волокон в горло.
Послушай, обратился Дамис к Паласару, мы все: я, Вильямсон, Петерфинн нанимались к тебе, но ты всем отказал и выбрал Каспара. Почему?
Я отвечу, только мой ответ будет правдив и поэтому не придется по душе каждому, предупредил Паласар.
Мы же не против правды, друзья? не смутился Дамис. Мы иногда бываем против того, кто, когда, кому и в какой форме ее излагает, но не против самой правды как, так сказать, высокой идеи тонкой материи. Можешь говорить и ничего не стесняться.
Я отказал Вильямсону, потому что он слишком труслив. Если бы я взял отряд с ним во главе, то мне потребовался бы второй отряд, чтобы охранять первый. Я отказал Дамису, потому что он слишком зол и жаден. Если бы я шел с отрядом с ним во главе, то мне потребовался бы второй отряд, чтобы охранять меня от первого. Петерфинну я отказал, потому что он слишком много врет и сочиняет. Если бы я шел в его отряде, то мне потребовался бы второй, чтобы видеть свет и знать, куда идти. А потом мне было знамение, что вести меня должен некто Каспар, и я стал дожидаться его возвращения.
Что за знамение? спросил Дамис.
Звезды подсказали, соврал Паласар.
И что ж это за звезды? упорствовал Дамис.
А ты поймешь мой ответ? не уступал Паласар.
А чего ж нет?
А чему ж нынче равен параллакс субсолярной эклиптики Альдебарана? ввернул Паласар. А коли не знаешь, то что тебе до звезд!
Уел! признал поражение Дамис, поняв, что если Паласар захочет, то в вопросах наблюдения звезд обведет его вокруг пальца.
Вильямсон выслушал свою отповедь спокойно, но уличенный Петерфинн в гневе вскочил на ноги, как только Дамис закончил свой разговор.
Это ложь! Я не лгал тебе! набросился он на Паласара.
Повисло короткое молчание. Паласар раздумывал, что следует ответить. Разбить ли Петерфинна с помощью неопровержимых доказательств из его собственных реплик. Так можно нажить врага. Или сгладить «форму изложения» правды. Смех, которым наемники встретили защиту Петерфинна, избавил Паласара от выбора. Он попал в точку, и никаких доказательств не требовалось. Под общий хохот ирландца усадили обратно. Стараясь перекричать спадающий смех, Дамис пытался привлечь к себе внимание:
Нет, нет, послушайте! Конечно, он много сочиняет. Но при этом не все, что сочиняет брат Петерфинн, настолько вранье, как полное вранье. Вот один раз, вернувшись из какой-то сомнительной авантюры, он рассказал, что на обратном пути повстречал заколдованный замок, который охранял тролль, который заставлял всех путников играть с ним в шахматы. Тех, кто проигрывал, он, тролль то есть, а не Петерфинн, сжирал, разумеется. Наш герой обыграл его, отчего бедняга так ошалел, что задохнулся и умер, проглотив собственный язык. В замке Петерфинн нашел и ублажил ни много ни мало сорок прекрасных девственниц. Я решил, что это обычные выдумки, не стоящие и кружки эля, но через неделю до меня дошел слух, что на женский монастырь, что днях в нескольких не таких уж многих от перевала, епископ наложил епитимью за то, что какой-то бродяга за игрой в кости подпоил вратников сонным зельем и сорок не сорок, но, видно, от души пожеребил Сведения о приметах бродяги
Это вышло случайно! Я уже покаялся в этом! подорвался на защиту своей чести Петерфинн.
Мне-то что. Я просто рассказываю.
Дьявол завладевает душой на время, а Бог живет в ней вечно!
Пускай, мне-то что. Я историю рассказал.
Отступник!
Трепло!
Антихрист!
Враль!
Гори в аду!
Зашей рот!
Тысяча чертей!
И что?
Тебе в грызло!
Кукарекало законопать!
Паласар выслушал перебранку, нашел ее милой и отложил в памяти для будущих времен. Приятно поежась от вечернего холодка, алхимик протянул ноги вплотную к костру. Он казался вполне умиротворенным, хотя забавное словечко «кукарекало» навело его мысли на бедную куру, что ни жива, ни мертва валялась в его мешке в повозке.
Знатная обувка, похвалил сапоги Паласара Вильямсон, когда остальные затихли.
Да, редкость. Сшиты царским сапожником в Киренах из самой необыкновенной кожи на свете. Какой год ношу без сноса.
Должно быть, это крокодил или бегемот? предположил Вильямсон, на что Петерфинн неприлично фыркнул.
У бегемотов нет чешуи, влез Каспар. Для змей эта чешуя слишком большая. Это крокодил. Однажды я ходил в караване купца, у которого были крокодиловые перчатки вточь как эти.
Сказать по правде, улыбнулся Паласар, это дракон. Мои сапоги из шкуры дракона.
А ты не думал, что тебя надули? усмехнулся Каспар.
Зачем меня надувать? Паласар опять улыбнулся, думая про себя, когда же всюду лезущее всезнание Каспара насытится унижением своего хозяина. Я сам видел, как плоть чудовища сдирают с остова, как вырезают зубы и когти, как пилят и дробят кости, как вертят в мотки двужильные связки, как собирают в прозрачные сосуды желчь, соки и черную кровь, как запечатывают в кувшины драгоценные органы, как оборачивают в шелка глаза с бездонными щелями. А уж кожи у нас тогда было столько, что достало бы на шатер для ста человек, и никто не ушел без доброго куска. Мой сапожник не стал бы менять ее на крокодила и рисковать головой ради мелкой наживы.
Ты видел, видел как убивали дракона? Петерфинн с трудом сглотнул. Его глаза вылезли из орбит. Он ни на миг не усомнился в правдивости Паласара. Для старого барда дракон отличался от крокодила главным образом размером, а вот бегемот был несусветной выдумкой сказочных болтунов, в которую человек, имеющий хоть каплю рассудка, никогда не смог бы поверить.
Нет, конечно! Как убивают живого дракона, я не видел. Хотя почему конечно? задумался Паласар. Я достаточно насмотрелся на него живого, а потом на мертвого. Но убит он был в тишине своего убежища глубоко в пустыне, куда не смела ступить нога смертного, пока чудище было живо.
Драконы бессмертны. Они могут спать веками в своих пещерах, охраняя сокровища. Какому же герою под силу убить страшнейшее из порождений дьявола? Петерфинн оправился от удивления, вначале сразившего его, как удар молнии. Сейчас и он вслед за Каспаром почувствовал, что у него есть что-то общее с отстраненным чужеземцем. В кои-то веки кто-то, а не он, рассказывает про драконов.
Кому под силу? Да всякому, кто умеет, под силу. Наш герой носил имя Тед Карвер. Имя вроде саксонское. Паласар поймал взгляд заерзавшего в предвкушении Вильямсона, но отрицательно покачал головой. Он был родом не с вашего острова.