Вздохнул Родим. Больше любил он биться, чем сказывать. Но время пришло. И Темелкен любопытствует, всё косится, что там разглядел Родим в пустом небе? Может, боги по с облаков ноги свесили?
Вот, смотри, решился Родим. Тот свет с неба, что над нами, это Сваргасвет белый, творящий. От него всё и пошло. Солнце, луна и звездылики его. А то, что вдруг твердь от света, так ведь и из молокатворог.
Свет из самой глубины неба идёт. А там, глубоко в небе, на берегах великой небесной Реки живут две Мёдведицы-берегиниМать и Дочь. Мы думаемМёдведицы, а кто говоритлосихи две, но они всего зверья мати, рожаницы, и то, что в нас от звереймясо, кости, от них. От того и рекам мы бережёмся. Думаем будто бы, как на небе: на высоком берегуМать живёт, на пологомДочь. Они корень наш. А иногда видят их теперь, кто умеет, как дев водяных-росных, росалок. Из вод-хлябей небесных льнут они к земной воде. Словно ближе быть к нам хотят. Водун говоритэто оттого, что люди всё меньше братьев своих понимаютбирюков, мёдведей. Сердятся берегини, какой дурной охотникмогут и утопить. А в небо вбит кол, вокруг которого лики небесные хороводят. Как мир обойдуттак год заново народится. А свет небесный чистыйон отец всему. Воля света тогоВышний Раз, бог наш. От берегинь-рожаництело наше, от Рода, что первый смог дух Сварги в людском облике вынести, род ведём. Оттого женщины молятся Рожаницам и тётке их Ярге, которая им детей родить помогает. МужчиныРоду. А водунВышнему Разу. Только кто знает, слышит ли он? Не всякого он слышит. Это потому что мясо и кости человекатоже своей жизни хотят. А духон вольный очень. Дух душой к телу, как нитками пришит. Лопнут ниткидух оторвётся и улетит в небо. Есть птица горняя, имя её настоящее не скажу, не накликать чтоб. Голубь зовут. Говорят, посмотришь на неёи лопнут нитки, и дух в Сваргу полетит, к свету. Оттого Водуну труднее всегои телу не потакать, и дух удержать на земле. Это если посолонь. А можно и против. Тывой, тебе теперь знать надо.
Как же можно против солнца идти? удивился Темелькен.
Против солнца главный секрет скрыт. Другое солнце, тёмное. От негоогонь другой, кресеный. Свет егоот света небесного рознится. О нём, ты прости, не говорят много. Он хоть земной отец мудрости нашей, разум нам дал, но пожрал бы детей своих, коли не прикрыли бы нас сверху Сварга да отец наш небесный. Онкак пожар леснойзлой да буйный, хоть и высекла его вроде искра божия. Оттого и зовут его Кресс-возжигатель. Оттогобесится он, как пожар, покуда не раскроется небо, не изойдёт на него вода берегинь материнская, не увидит он солнца ликдвукрест Сварги, что посолонь закручен. Свет-то небесный ему не дано видеть. Но и солнечный свет осердит его, тогда и закрутит он мир противусолонь. Но только тут и жизнь будет, потому что мы, люди, между. Духиз Сварги, разумот Кресса, иного огня.
Родим вздохнул, достал оберег и провёл пальцем по рисунку.
Видишь, как уложено? Крестна крест. Крестэто сполох огня живого. Один сполохот доброго огня, что очаг греет, второйот огня Крессова, злого. А вместето лик любого огня. Как и того, что в небе. А уж какой крест возьмёт силу, как покатитсяпосолонь или против, то не я ведаю. Но не страшно и противколи душой сам владеешь, он ласково накрыл солярный знак ладонью. Кресса мы не боимся. Есть в нас и своя сила. Душа наша сама взрастает, прорастает из тела сквозь дух, тело с духом скрепляет. И в том великая правда человеческая.
Помолчал Родим.
Молчал и Темелкен, удивлённый странной верой.
Значит, по вашей вере выходит, что в небе два солнца? Одно по своему ходу, а другоепротив?
Выходит. Оттого, ты видал, обереги носим и те, и эти. Но не знаку мы бережёмсясвету и ликам егосолнцу, луне, звёздам. Может, и страшно, что многие и супротив солнца обереги носят. Только водун говорил: ещё страшнее, коли стоячему кресту поклоняться начнём. В крови, говорит, умоемся. И что по с юга люди весть несут, будто Перун-бог на горе уже перст свой могучий поставилвверх дым идёт, во все стороныогонь брызжет, земля тычет горячая, красная. Значит, скоро уже. Не ведаю я, почему так? Почему огонь живородящий грудь рвёт, человеческой жертвы просит, коли тоже отец он нам? Коли разум дал людям? Без Кресса люди, словно неразумные звери, блуждали бы по лесам. Он из любви берегинь материнской душевнойниток насучил, дух Сварги, что слишком лёгок был для людей, к телам их звериным теми нитками пришил. Думалудержат людей нитки. А из них душа росная выросла. Осердился Кресс сильно, что не похож на него человек стал. И, говорят, скоро придёт он, чтобы служить нас себе заставить. Вот и думает Нетвор, может, успеем мы богов других принять: Хорса-конника, Перуна, молнией змея в человеке разящего.
Почему же начал и замолчал Темелкен.
А потому, что Сварга глубоко, а дух в людях слабнет. Душа в нас человечья растёт, крепнет, но она и отдаляет дух от тела всё дальше. Трудно росам услышать теперь свет белый. Словно бы слепые и глухие мы стали. Мечутся полечи, ищут веры, а сердцем не чуют. Вот и волков оттого среди полечей всё меньше. Волк без чутья не волк. Да и молодые вои наши уже не те. Тускнеет для них свет Сварги. Так пусть бог у нас будет бойкий и яростный, но простой! понял его с полуслова Родим. Чтобы сам, как вой, на коне! Ты не смотри, сядут теперь наши на комоней! А Кресса мы не примем. Жадный он. Коли его кровью поить
Родим замолчал и глаза закрыл. Отчего-то, видел Темелкен, побратиму страшно стало.
Твои боги, Темелька, они как люди. Пусть они будут с людьми. Кресс же силу и власть даёт великую, только
Опять замолчал Родим. Не знает, как передать свой страх Темелкену. Только чудится ему опять, что в святилище Кресса стоит он, что дышит ему в спину сильное, нечеловеческое. Такой силечто возвысить, что раздавить. Букашка Родим перед страшным богом. А богвот он, крови просит. И чем ближе кровь чистотой к Сварге, свету белому, тем сильнее проситребёнка, младенца, а самое сильноемладенца, дух коего рядом стоит, не рождённого!
Страшен Кресс. Только один раз допускают простого воя на обряд в его святилище. Всю жизнь потом помнят. Но и силу свою чуют тогда. Силу души человеческой перед могучим богом.
Видит Родимне понял его Темелкен. Хоть через все обряды положенные прошёл, а не дано ему бога увидеть. Иной он.
Покачал головой войне знает, как сказать. А не покажешь уже. Не возьмёшь за руку, не развернёшь ему ладонь к небу, как волку молодому, глупому. Не скажешь: чуешь, мол, чистый свет Сварги? Поёт твоя кровь? Ну, вот он и бог тебе.
Но нет. Не поёт кровь у Темелкена. Не светлеет во взоре его. Есть в нём ещё вера, но далёкая уже, смутная. И в глазах у него темно, как у полеча.
Как так, ведь вой же? Неужели ведение божие только растерять можно? Вернуть женикак?
Поднялся с откоса сухого, душистого Родим, ласково коснулся ладонью травысловно собаку погладил. И тут же гибкая волна приязни обдала всё его тело. Покосился недоверчиво Родим на Темелкена: неужто и теперь не чует? Сердце ж дрогнуло. И по телу пошло.
Нет, не чует Темелкен. Иначе с ним надо. Вот ведь коня же чует А как же земля-кормилица? Свет чистый, творящий? И ведь не всё так потерял он, как полечи. Чует Родим, есть и в Темелкене небесный свет Сварги. Но неужто Крессова в нём больше, чем в волках Нетвора?
Пойдём уже, сказал Родим вместо дум простое. Скоро к реке выйдем. А там и городище. Так полечи живут. С одной стороны им берег обрывистый опора, с другойлес, а с третьей, глядишь, и Своерад пожалует. Сейчас уже и частокол будетповыше лесного нашего. Вона.
Не больно-то для города высок, смеётся Темелкен.
А чем выше онотем нам же страшнее. Знаешь, как вой в самый трудный поход пойдёт? Босой да безоружный. Чтоб от берегинь не отгородиться, чтоб всё, что растёт и дышит, помогало. А с оружием в чужой лес войдёшьглядишь, и он на тебя клыки и когти выймет Ну да полечиони иначе. И у склатов ещё выше стены, я видел. Стены они из камня самодельного кладут. Леса-то там такого мало Смотри же, мы с высокого места идём: нам и городищекак на ладони. С обрыва-то, гляди, совсем не взять его. Хотя оврагом старым если пойтималым войском близко встать можно. Риск большой, однако, заметят что. Хотя Своерад злой, в запарке и сдуреть может.