Меня научил один знакомый. Дело было в местечке под названием Дубовый кряж, это в Теннеси. Как-то связано со звуковыми волнами, и к свету тоже в какой-то мере относится. Сам толком не разобрался, но так можно измерить расстояние до звезд.
Гармошечник, нахмурившись, задумался.
Радар, что ли?
Я покачал головой.
Нет, механизмы тут ни при чем. На этом просто основан принцип. Его придумал один иностранец, Допплер Кристиан Допплер.
Как, Христиан? Ну, значит, не ведьмовство, проговорил гармошечник.
Почему тебя это волнует?
Когда мы в песне про черный поезд сменили тональность, чтобы он казался ближе, я посмотрел сквозь проход посреди дома. Вон там, глянь сам.
Я посмотрел и понял, что он имеет в виду. Долину прорезали две яркие полосы. Две сияющие полосы в безлунной ночи. Это выглядело так, будто снятые рельсы до сих пор на месте: там, где лежали раньше.
А второй куплет, который спела мисс Донни Он что, о
Да, ответил гармошечник, не дожидаясь, пока я закончу. Во втором куплете говорится о Коббе Ричардсоне. Как он молил Бога о прощении в ночь перед смертью.
К нам подошла хозяйка и взяла меня под руку. Крепкая выпивка уже ударила ей в голову. Донни Каравэн смеялась по поводу и без.
А ты, улыбнулась она мне насмешливо, в любом случае, не уходи.
Так мне особо и некуда идти, ответил я.
Оставайся здесь на ночь, прошептала она мне на ухо, поднявшись на цыпочки. К полуночи все разойдутся.
Вот так просто приглашаешь мужиков ночевать? Я заглянул в ее голубые глаза. Даже совсем незнакомых?
Уж в мужиках-то я разбираюсь будь здоров. Продлевает молодость. Она провела пальцем по гитаре у меня за плечом, и струны зашелестели в ответ. Джон, спой мне что-нибудь.
Хочу все-таки разучить эту песню про черный поезд.
Я тебе уже спела оба куплета.
Ладно, а я тогда исполню то, что сам сочинил, и повернулся к гармошечнику. Подсобишь?
Мы заиграли дуэтом, постепенно повышая тон, и я, не сводя глаз с Донни Каравэн, спел новые куплеты:
Скажи той, что смеялась,
Гордячке деловой,
Что черный поезд едет,
Возьмет ее с собой.
Вагончик черный, паровоз
Багаж весь увезут
Слова, дела из жизни всей
Отправят в высший суд.
Закончив, я оглядел тех, кто еще остался. Их было не более десятка, и они жались друг к другу, словно коровы в бурю. Почти все, ну, кроме здоровяка Джета, который стоял в стороне, глядя на меня так, будто хочет убить взглядом, и Донни Каравэн, с усталым видом прислонившейся к плакучей иве.
Джет, растопчи его гитару, приказала она.
Я передвинул гитару под мышку.
Даже не думай, предупредил я его.
Он улыбнулся, обнажив свои редкие квадратные зубы. И выглядел он вдвое шире меня.
И тебя раздавлю вместе с гитарой, пригрозил он.
Я положил гитару на землю. Джет ринулся, наклонившись, к ней, а я врезал ему в ухо. Хорошо все-таки, что я ограничился одной порцией самогонки. Он еле удержался на ногах, отшатнувшись на два шага.
Потом ему досталось еще пару раз покрепчея бы никому не позволил так себя обзывать. Расквасил ему нос как следует, аж юшка потекла.
Только чур по-честному! неожиданно громко заорал гармошечник, подхватив мою гитару. Хоть он Джету и не ровня, но пусть дерутся по-честному! Один на один!
С тобой я потом разберусь, прорычал ему Джет.
Со мной сперва разберись, усмехнулся я и встал между ними.
Джет кинулся на меня. Я ушел вбок и снова врезал ему в челюсть. Он развернулся, и я заехал ему кулаком в солнечное сплетение, взболтав всю ту самогонку, которую он потребил. Затем с другой руки снова ударил в ухо, а потомв челюсть и расквасил ему губы, а послеопять в ухо и по сломанному носуи так с десяток ударов от всей души и со всей мочи. На ударе девятом он обмяк, а на последнем растянулся ничкомбудто пальто с гвоздя упало. Я стоял над ним, ожидая, но Джет не шевелился.
Ух ты! воскликнул мой пьяный провожатый. Ишь ты, Джета завалил! Вот уж не думал, что доживу до такого. Может, этот чужак по имени Джон и впрямь сам Сатана!
Донни Караван медленно подошла к Джету и пнула его в ребра остроносой туфлей:
Вставай!
Застонав, он промычал что-то нечленораздельное и открыл глаза. Потом медленно, с трудом поднялся, как раненый бык, и попытался зажать нос своей широченной клешней. Донни Каравэн посмотрела на Джета, затемна меня.
Убирайся, приказала она ему. Пшел вон.
Он и пошел, будто калека: ноги согнуты в коленях, руки бессильно висят, спина сгорблена, будто под непосильной ношей.
Кажись, и мне лучше убраться, икая, пробормотал мой пьяный провожатый себе под нос.
Ну и вали! крикнула ему Донни. Давайте, все сваливайте, прямо сейчас, сию же минуту! Я думала вы мои друзья, но теперь вижу, что здесь у меня нет ни одного друга. Давайте, чего вы ждете! Выметайтесь! выкрикивала она, подбоченись.
Народ потянулся прочь. Шли они заметно быстрее, чем недавно Джет, но я остался на месте. Гармонист вернул мне гитару, и я машинально взял какой-то аккорд. Донни Каравэн крутнулась волчком и пронзила меня своими голубыми глазами.
Ты остался, ее голос звучал так, словно в этом она находила что-то смешное.
Еще не полночь, ответил я.
Но уже скоро, встрял гармошечник. Всего несколько минут осталось, а в полночь проходит маленький черный поезд.
Пожав пухлыми плечами, она опять попыталась хохотнуть, но ничего не вышло.
Все кончено. Даже если что-то было на самом деле, теперь это в прошлом. Рельсы разобрали
А вы гляньте через проем, оборвал ее гармошечник. Вишь, полоску из двух рельсов в долине?
Донни, повернувшись, глянула. В свете угасающих костров мне показалось, что она пошатнулась. Небось увидела эту полоску.
И прислушайтесь, продолжал он. Неужто не слышите ничего?
Я услышал, и Донни Каравэн тоже, ее аж передернуло. С дальнего края долины донесся захлебывающийся одинокий гудок, тихий, но отчетливый.
Твоя работа, Джон? визгливо вскрикнула она неожиданно высоким, но вместе с тем слабым и каким-то старческим голосом. Затем побежала в дом и, встав в проходе посредине здания, уставилась вниз в долину на то, что очень напоминало железные рельсы.
Я последовал за мисс Каравэн, а гармошечникза мной. Пол внутри прохода был земляной, утоптанный как кирпич. Донни повернулась к нам. В свете из окна ее лицо выглядело мертвенно-бледным, а накрашенные красным губы казались на его фоне почти черными.
Джон, ты меня разыгрываешь, подражаешь
Нет, это не я, уверил я ее.
Снова раздался свист: «Туууу-тууууу!» Я глянул на рельсы, огибающие долину. В темноте безлунной ночи они прямо светились. «Тадатада, тадатада, тадатада», секундой позже загрохотали колеса, и мы услышали еще один протяжный гудок.
Мисс Донни, позвал я, подойдя к ней сзади, вам лучше уйти, и попытался сдвинуть ее с места.
Нет! Она подняла кулаки, и я увидел крупные вены на тыльной стороне запястийруки отнюдь не молодой женщины. Нет! Это мой дом, моя земля и моя железная дорога!
Но попытался возразить я.
Если он проходит здесь, перебила она, куда мне от него бежать?
Гармошечник потянул меня за рукав:
Ну, я пошел. Доигрались мы с тобой, накликали черный поезд. Думал, дождусь, погляжу, чтоб было чем похвастать, да кишка тонка.
Уходя, он извлек из своей гармошки полусвист-полустон и другой свист ответил ему, на этот раз громче и ближе.
А еще выше тоном.
Настоящий поезд едет, сказал я Донни, но та покачала своей золотистой головой.
Нет, каким-то безжизненным голосом сказала она. Поезд прибывает, но это не настоящий поезд. Он идет прямо к нам. Посмотри, Джон. На пол.
И точно: рельсы пролегали прямо по нашему проходу, как в тоннеле.
Возможно, всему виной просто странное преломление света, но они шли близко друг к другу, будто это узкоколейка. Не хотелось проверять их реальность ногой, но я их отчетливо видел. Одной рукой, зажав гитару под мышкой, второй я взял Донни Каравэн за локоть.
Нам лучше уйти, повторил я.
Я не могу! ответила она громко, резко и явно испуганно.