Все вытянули шеи в нашу сторону. Люди выглядели раздосадованными, смущенными, а порой, и не скрывали своего отвращения. И тогда я задался вопросом: почему эту песню нельзя упоминать?
Но тут от дома, где стоит бочка, раздались крики. Мой пьяный провожатый орал на почти столь же пьяного мужика, и каждый пытался вырвать у другого тыквенную бутылку. Еще пара-тройка болельщиков с каждой стороны подначивали их криками.
Джет! крикнула Донни Каравэн громиле. Давай, прекратим это, не то весь самогон разольют.
И они с Джетом направились к мужикам у бочки, остальные тоже подобрались, чтобы поглазеть.
Джон, тихо позвал кто-то тот человек с губной гармошкой. Отсветы костра четко вырисовывали морщины на его худом лице и волосы «соль с перцем». Джон, и все-таки, что ты тут делаешь?
Смотрю, ответил я, наблюдая, как громила Джет разнял двух пьяниц и Донни Каравэн принялась их распекать.
И слушаю, продолжал я. Любопытно, какое отношение черный поезд имеет ко всей этой вечеринке. И что это за рассказ о проклятии. Знаете что-нибудь?
Знаю, ответил он.
Мы отошли с едой подальше от костра. Народ с хохотом и криками продолжал стягиваться к бочке.
Донни Каравэн была замужем за Тревисом Джонсоном, начал гармошечник. Тот владел в Верхней Развилке железной дорогой и занимался перевозками здешней древесины. Человек с тугой мошной, потому Донни за него и вышла. Но Он сглотнул. Ее любил еще один парень, Кобб Ричардсон. Он работал машинистом на ее мужа. И убил его.
Из-за любви?
Люди считали, что Донни Каравэн подбила Кобба на убийство мужа. Дело в том, что Тревис завещал ей все деньги и имущество: железную дорогу и прочее. Но Кобб в своем признании сказал, что Донни никоим боком не причастна к убийству. Закон ее отпустил, а Кобба казнили в столице штата.
Ну и дела, присвистнул я.
Во-во. И мать Коббамиссис Аманда Ричардсоннаслала проклятие.
О, так это она ведьма
Да никакая она не ведьма, перебил он, просто наслала проклятие. Пообещала, что наследство выйдет Донни боком и поезд Кобба станет ее гибелью. А Донни только посмеялась. Ну, ты слышал ее смех. С тех пор в наших краях и появилась песня о черном поезде.
Кто ее сочинил?
Полагаюя.
Он посмотрел на меня долгим взглядом. Выждал, давая свыкнуться с новостью, и добавил:
Вероятно, именно из-за песни Донни Каравэн согласилась на сделку с железной дорогой Ореховой Речки. Эти ребята выплачивают ей содержание, а она больше не гоняет поезд из Верхней Развилки.
Я доел жареную свинину. Мог бы сходить за добавкой, но уже как-то не хотелось.
Понятно, мисс Каравэн решила, что нет поезданет и гибели.
Мы с ним выбросили бумажные тарелки в костер. Я особо не рассматривал людей, но с приходом ночи они вроде как стали смеяться потише.
Вот только поговаривают, что поезд все же ходит по той дороге. Или, по крайней мере, ходил. Иногда в полночь появляется черный поезд, и тогда умирает какой-нибудь грешник.
А ты сам этот поезд когда-нибудь видел?
Нет, Джон, но Господь наверняка его слышит. Одна Донни Каравэн над этим смеется.
Она тут же залилась смехом, подшучивая над обоими драчунами. Все мужчины повернулись в ее сторону, и, сдается, женщинам это не понравилось. Да я и сам чуть изогнул шею.
Двадцать лет назад она была в самом соку. Глаз не отвести, поверь, продолжал гармошечник.
А что значит, нет больше проклятия?
Донни обтяпала еще одну сделку. Продала все рельсы Верхней Развилки, что двадцать лет пролежали без дела. Сегодня были сняты и увезены последние. А вот этот дом она построила на том месте, где когда-то пролегала железная дорога. Глянь-ка туда, через этот проход в середине здания. Там как раз и проходили пути.
Итак, темная насыпь среди деревьевэто бывшая железная дорога, подумал я. Сейчас она кажется не такой уж широкой.
Нет рельсовзначит, нет и никакого черного поезда в полночь, как считает Донни, продолжал он. А люди явились по ее приглашению по разным причинам: кто-то арендует у нее землю, кто-то должен ей денег, а некоторыемужчиныпросто рады плясать под ее дудку.
И она больше не выходила замуж? спросил я.
Если она это сделает, то потеряет землю и деньгинаследство Тревиса Джонса. Таковы условия завещания. Она живет с мужчинами безо всякого брака, меняет их, как перчатки. Некоторые, знаю, даже покончили с собой из-за того, что она к ним охладела. В последнее время Донни со здоровяком Джетом, но сегодня ведет себя так, словно выбирает нового хахаля.
В свете ламп и костров к нам вернулась хозяйка.
Джон, гости хотят танцевать.
На пару с гармошечником я сыграл «Сгинувшие тысячи», и гости скакали так, будто их самих тут не меньше. В разгар кадрили Донни Каравэн сделала несколько проходок с каким-то блондином, а Джет выглядел так, словно кислятины наелся.
Когда я закончил, ко мне, шурша юбкой, снова подошла Донни Каравэн.
Пусть губная гармошка одна поиграет. Станцуем?
Не умею я всякие шейки вытанцовывать. Я бы сейчас с удовольствием разучил песню про черный поезд.
Она посмотрела на меня с прищуром.
Ладно. Играйте, а я спою.
И спела.
Гармошечник подвывал моей гитаре на своей дуделке, а окружающие слушали, таращась на нас, будто лягушки.
Но дерзкий лишь смеялся,
Он не поверил в рок.
Вдруг поезда услышал
Пронзительный свисток.
«О, Господи, помилуй,
Прости, я грешен был.
О, смерть, прошу пощады»
Но поезд прикатил.
Пропев пару куплетов, Донни рассмеялась, как прежде, глубоко и насмешливо. Джет изверг какой-то странный горловой звук, зародившийся где-то в его бычьей шее.
Что-то я никак не пойму, начал он, как это у тебя получается, что звук поезда кажется все ближе и ближе.
Просто меняю музыку, объяснил я. Перехожу на тон выше.
Во-во, поддержал гармошечник. А я под него подстраиваюсь.
Наверное, так и есть, нервно рассмеялась одна женщина. Поезд приближается, и его свисток звучит все выше. Затем он проходит мимо и удаляется, и звук все ниже и ниже.
Но я не слышал в песне, как поезд уходит, заявил мужчина рядом с ней. Наоборот, приближается и приближается. Он передернул плечами, а может, и вздрогнул.
Донни, снова подала голос женщина, я, пожалуй, пойду.
Побудь еще, Летти, не столько просительно, сколько требовательно начала Донни Каравэн.
До дому, чай, неблизко, да ночь безлунная, заладила женщина. Рубен, и ты, пошли вместе.
И она пошла прочь. Мужчина поплелся за ней, кинув через плечо взгляд на Донни Каравэн.
Затем ушла еще одна пара, потом за ней потянулась еще одна. Возможно, толпа у костра поредела бы и больше, но Донни фыркнула, что твоя лошадь, и таким образом удержала остальных.
Давайте выпьем, предложила она. Хватит всем, ведь те, кого я числила в друзьях, нас бросили.
Возможно, на пути к бочке испарилось еще двое-трое гостей. Донни Каравэн опрокинула в себя самогон из горлышка тыквенной бутылки. Затем, глядя на меня поверх нее, глотнула еще и протянула мне.
Выпьешь после дамыполучишь поцелуй, прошептала она.
Я выпил.
Вкусно.
Самогон был хорошим.
А поцелуй? хихикнула Донни Каравэн.
Но ни распорядитель танцев, ни гармошечник, ни я не смеялись.
Давай танцевать! воскликнула она.
Я заиграл «Вересковую гору», и губная гармошка поддержала меня своими стонами.
Прошло не так много времени, но танцоров поубавилось, а вот деревья, среди которых они танцевали, словно выросли и стали гуще. Мне это напомнило одну историю, услышанную еще мальцом. В ней рассказывалось, что дневные и ночные деревьяэто отнюдь не одно и то же. Ночные могут столпиться вокруг дома, если тот им не нравится, стучать по дранке на крыше, ломиться в окна и двери, и в такую ночь наружу лучше ни ногой
Под конец «Вересковой горы» рукоплескали уже не так сильно. Да и кричали «Еще!» куда меньше. Гости потянулись к бочке с самогоном за добавкой, но гармошечник меня удержал.
Расскажи, как ты до этого додумался. Ну, менять лад, когда поезд подходит.