А потом она действительно уехала и больше не возвращаласьдаже ради клада.
Кошки еще заглядывали иногдасверкали зелеными глазами-фонариками, прятались от ночного ветра в углах и на перекрытиях, ловили исчезающих мышей.
«Ты мнея тебе», - думал сарай.
Блейк подобрал уголек, нарисовал на стене котакривоватого, но самодовольного и наглого. Кот моргнул и прошелся по камням туда-сюда, разминая лапы. Изогнул слишком длинный хвост.
Кот очень долго был ничемждал, пока сможет воплотиться хоть кем-то, на самой границе реальности. Иногда даже приходил к людям в снахбезымянный и бесформенный, но они забывали о нем к утру.
Кот не был привередлив. Его устраивала нынешняя форма.
«Он умеет мурлыкать?» - спросил сарай.
- Наверное, - Блейк пожал плечами, подошел ближе и погладил кота по чернильной изогнутой спине.
Тот моргнул круглыми глазами, встопорщил усы, мурлыкнул на пробу.
- Надо дать ему имя.
«Том. Пусть будет Том. Когда-то здесь жил один такойрыжий и полосатый».
- Пусть будет Том.
Хорошее было имяосновательное и в меру добродушное.
Блейку оно нравилось.
Сарай скрипнул покосившейся дверью, хрустнул чем-то деревянным.
Блейк зашел внутрьна полу, под сломанной старой половицей, поблескивал металлическим углом ящик.
Сарай очень гордился им, берег до последнего, пока еще надеялся, что в этом есть хоть какой-то смысл.
В ящике лежала старая тряпичная куклаодин пуговичный глаз почти оторвался и уныло свисал внизнесколько стеклянных бусин, рассыпающийся на части пластиковый цветок, посеревший от пыли и времени, и письмо «мне через десять лет».
«Оставь меня», - сказала куколка с истинно королевским достоинством.
Блейк не стал ее трогать, взял только письмо.
«Нравится?» - спросил сарай с затаенной гордостью и в тайной надежде на похвалу.
- Королевский клад, - соврал ему Блейк. Не хватило духу ответить честно.
«Тогда, может, доплатишь еще стишком? Хотя бы коротким».
Сараю не нравилось выпрашивать, и он делал это коряво и неуклюже.
- Доплачу.
Стихов Блейк почти не знал, и вспомнилось ему только одно:
Тигр, о, тигр, светло горящий,
В глубине полночной чащи...
Он вернулся к Саймону, разворачивая письмо на ходу.
- Нашел сокровище?беззлобно усмехнулся тот.
В письме были мечты о большом городе, и девочка с красивым, каким-то цветочным именем - Эмили, наверняка мертвая уже. И упоминание о Зеленой Заводисовсем короткое, но оновпервые за долгих три последних года, пахло безопасностью и жизнью. И прохладой.
- Королевский клад.
- Ну-ну. Ты вообще думал, что будешь делать, когда доберешься до воды? Останешься жить в горах?в вопросе звучало искреннее любопытство, и Блейк ответил. Не было смысла скрывать:
- Нет. Отдам, что отжило, и двинусь дальше.
- Куда дальше? Умирает же все.
- Не все. Есть еще оазисы.
Жизнь, которую Земля все еще держала в ладонях, но об этом Блейк говорить не стал. Побоялся, что Саймон станет смеяться.
- А ты дойдешь до них вообще?
- Не знаю.
Он умел находить остатки воды: по запаху, по слухам, которые выспрашивал у ветра, и едувыторговывать у осыпающихся зданий. Но случиться могло всякое.
- Какой-то ты совершенно неправильный человек.
- Почему?
- Я даже не знаю, с чего начать.
Дальше они долго шли в молчании.
В канаве возле небольшого высохшего перелеска они нашли маленькую тень, умиравшую под палящим солнцем.
Обычно такие как Саймон своих мелких ели, если находилите были для них лакомством.
Блейк, в общем-то, не собирался ему мешать и лезть со своими порядками и своей моралью.
Хотя маленькую тень было немного жаль. Все вокруг умиралоиногда медленно, иногда мучительно, иногда и то и другое сразу. Громадный веник смерти мел по земле, сметая воду и жизнь, и оставались крошечные островкизерна, чтобы прорасти в будущем.
Ну или не прорасти.
Блейк достаточно в жизни посадил семян, чтобы пониматьпрорастали далеко не все.
Саймон тень не съелбережно поднял, покачал в ладонях. Он боялся коснуться ее собой настоящим, она была слишком для этого слаба. Ей нужно было наесться, отоспаться где-нибудь, где ее не тронуло бы солнце.
Но Саймон ее нести не мог.
Он смотрел на Блейка совсем как человек: с затаенным страхом, с отчаянием.
Блейк не заставил его просить:
- Положи ее в мою тень. Подождем немного, может, оклемается.
Саймон передал ее, как величайшую драгоценностьтак обычно Блейку отдавали птенцов. Как правило, тоже умирающих.
Они ни разу у него не выживали.
Маленькая тень ворочалась, хрипела где-то за границей слышимости.
Блейк накрывал ее ладонями, капал на нее каплями пустотувсю, которую мог в себе найти: память о друге, который ушел, и о мире, которого больше не было.
Маленькая тень благодарно вздыхала в ответ. Пустота унимала ее боль.
Саймон сидел рядом, угрюмо молчал, почти полностью втянувшись в тело и свесив на грудь светловолосую голову.
Блейк молчал тоже, и ждал.
- Спасибо тебе, - сказал ему наконец Саймон.
- Не за что пока.
- За участие.
Странно, что он его ценил. И вообще мог говорить спасибо.
- Я слишком долго прожил с людьми. Очеловечился. Знаешь, мы врастаем друг в друга. Все мыузнаем понемногу, по чуть-чуть. А когда узнаешь кого-то, он становится твоей частью. И получается, что ты состоишь уже не только из самого себя. И в тебе, например, восемьдесят процентов тебя, а еще десять процентов родственников, плюс еще пять любимой собаки, ну, и друзей по мелочи.
- В тебе не восемьдесят процентов тебя.
- Ага. Пожалуй, намного меньше.
Маленькая тень захрипела и задергалась, но потом успокоилась снова.
- Она слишком слабая, не может даже уйти за Грань, - шепотом сказал Саймон. Голос был как шуршание песка в пустыне.Она просто умрет. Исчезнет.
Блейк не перебивал его и ни о чем не спрашивал.
- Как думаешь, там - после смерти - для таких, как мы, что-нибудь есть?
- Я не знаю.
- Соври что-нибудь, - попросил Саймон.
- Там ночь. Безграничная и беспросветная, и в ней только маленькие пятнышки звезд. И можно простираться насколько захочешьдля этого совсем не нужен свет. Там прохладно, тихо, спокойно. И Пустота поет колыбельную.
Блейк говорил долго и вдохновенно, и Саймон слушал его, не дыша.
А потом он закрыл лицо ладонями и разрыдался.
Маленькая тень умерла, так и не дожив до заката.
***
От нее ничего не осталосьтакие, как она, умирали бесследно. И у других теней провожать их было не принято. Но Саймон, видимо, действительно слишком долго жил среди людей.
- Спой ей что-нибудь. Напоследок, - попросил он.
Блейк спел что-то из Боуи. Путаясь в словах и наверняка безбожно фальшивя, но никто не жаловался.
Даже ветер, присевший отдохнуть на мертвую ветку.
Саймон молчал, не перебивал, и только когда Блейк закончил, сказал:
- Пойду пройдусь.
Он оставил тело валяться у дороги, как бесполезный мешок, метнулся в ночь, в темноту, охватив горизонт краямивскипел угловатой, беспокойной чернотой где-то на самой границе гор.
Блейк не слышал его вой и его плаччеловеческое ухо не различало, как плачут тени, он просто чувствовал: больную, безнадежную пульсацию. Горечь в воздухе.
Блейк ждал и не жаловался на остановку.
Привычно огородился веревкой и лег.
Мертвецы заскочили совсем ненадолго, покружили рядом и разошлись намного раньше обычного.
Саймон вернулся за час до рассвета. Неуклюже влез в телоугловато и дергано поднял его на ноги и, шатаясь, побрел к кругу.
- Впусти.
Блейк без слов расцепил веревку.
Саймон подгреб его к себе, обернул чернотойласковой и прохладной, и задрожал.
- Ненавижу эту вашу человечность. Хуже заразы. Живешь, даже не думаешь, что подцепишь. Игнорируешь симптомы, утешаешь себя, что все в порядке. А потом - р-рази становится поздно. От нее даже не лечат.
Блейк вздохнул, вывернулся в его руках и погладил по краешку.
Угольки глаз чертили в черноте светлые дорожки.
Саймон-тень плакал, истекая болью.
- Время лечит, - сказал ему Блейк.
- И много его надо?Саймон свернулся вокруг него плотнее.
- Не знаю.
- Я тоже когда-нибудь умру.