В МВД, заявил Ефим. Всегда его на чернуху тянуло.
Каждому свое, философски заметил Илья.
Это точно! мужик убрал телефон в карман. Никогда не знаешь, куда ниточка приведет, а от судьбы не убежишь.
Вагон качнуло вбок. Что-то скрипнуло под днищем.
Последний раз общались, рассказывает, какой-то киллер у них в городе объявился. Не слышал?
Да, что-то такое, краем уха
Я-то в районе обитаю. Мне ваши городские проблемы до фонаря. Ну вот. Он, Пашка мой, значит, в следственную группу включен. Живет там, в своем комитете, на страже общественного порядка. Как у него в любимой песне поется: «Атас! Да веселей рабочий класс!»
Очень правильные слова.
Да уж. Но работка у них там не сахар. Чистка была недавно, сокращения. Дерут их как сидоровых коз, он мне жалуется, что с утра до вечера там торчит, и по выходным, и дежурства еще. Говорит, у них тесное сотрудничество с дружинниками началось и тем вроде как помогают. Говорит, за последнее время стало полегче.
Может, и наведут порядок, вставил Илья.
Давно пора! А то всякой мрази повылезало, проходу нет.
И не говорите
Помолчали. У обоих на донышке пустого стакана болтался осадок.
Ну что, пора заваливаться на боковую, сказал Ефим.
Спрятав пожитки на верхней полке, мужчина методично разделся, аккуратно сложил свои вещи и ловко вскарабкался наверх. Мгновенно затих, не подавая признаков жизни.
Илья тоже лег. Он смотрел в потолок, прислушиваясь к ворчанию поезда. Глаза налились тяжестью, но сон все не шел. Илья впал в дурацкое пограничное состояние дремоты. Спальное место было тесным и приходилось извернуться, чтобы лечь поудобнее. Илья закрыл глаза. Лениво, по кругу, закружились картинки, как на самой медленной в мире карусели.
Поезд летел в ночь. Вагон качало. Изредка машинист давал гудок. Илья открыл глаза. Лампы тускло освещали проход между полками. Он сел на своей постели, огляделся. Взялся за страховочный поручень, но не почувствовал холодного касания металла.
Медленно, тихо он опустил ноги на пол, нашаривая большим пальцем ноги обувь. Побрел в конец вагона, мимо торчащих на пути рук и ног. Его преследовало чувство чего-то неправильного. Он шел по вагону, разглядывал пассажиров, а когда почти дошел до конца, зацепил плечом чью-то свисавшую руку. Рука со стуком упала на пол. Илья тупо смотрел на нее: пластиковое запястье, с чуть согнутыми пальцами, раскрашенными ногтями, которые никогда не вырастут и не придется их стричь. Мертвое, стерильное нечто. А потом взгляд его переполз к пассажиру. Вместо человека на полке лежал манекен. Он посмотрел на соседнюю полку, на другие, слева и справа, внизу и вверху. Повсюду на полках, укрытые одеялами, в разных позах, лежали манекены. Весь вагон был наполнен пластиковыми человеческими куклами, которые покачивались от движения поезда. Что-то стучалось в окнане то дождь, не то морось, словно в стекло сыпали горсти песка.
Илья шагнул в предбанник. Тут же открылась внешняя дверь, и в вагон протиснулись двое людей в форме. На груди у них красовались жетоны линейного отдела транспортной полиции.
Ваши документы, сказал один. Его лицо было молодым и серьезным, сдвинутые к переносице брови словно пытались слиться в одну.
Илья стал шарить в карманах. Каждый раз в таких ситуациях он чувствовал себя виноватым. Пусть он не нарушил закон, но в присутствии таких людей возникало ощущение уязвимости: ты уже виноват, неважно, в чем.
Куда едете и зачем? продолжал молодой.
К родственникам.
Второй полицейский подмигнул Илье. Был он ниже, старше и круглее лицом.
Имеются при себе наркотики, оружие, иные запрещенные к обороту вещи и предметы?
Нет, сказал Илья. Паспорт не желал находиться. Полицейские ждали.
Кажется, я оставил его на полке. Сейчас, Илья хотел вернуться, но добряк придержал дверь рукой.
Представьтесь.
Он выполнил требование.
Место проживания?
Он ответил. Они продолжали спрашивать. Наконец молодой сказал:
Пройдемте.
Они провели его в тамбур.
Руки к стене, сказал молодой.
Зачем? У меня с собой ничего нет.
Разберемся, сказал толстяк и стал быстрыми, профессиональными хлопками ощупывать одежду Ильи. Ловкие пальцы сразу наткнулись на рассованные по карманам вещи. Илья и моргнуть не успел, как они оказались у полицейского на ладонях.
Так-так.
Это мои личные вещи.
Посмотрим, полицейские склонились над находками, как археологи, раскопавшие древнюю заколку. Илью охватила тревога.
Верните их мне.
На секунду добряк отвлексяв сумраке тамбура его глаза сверкнули фосфорическим, как у кота, блеском, и улыбнулся.
А вы в курсе, что провоз таких вещей запрещен?
Каких таких?
Таких, строго и с нажимом сказал молодой, и Илья заметил, что глаза у него стеклянные. Которые могут навредить окружающим, заставят их думать о посторонних, бесполезных, ненужных вещах.
Да, подтвердил добряк, и Илья понял, что это вовсе не улыбка, а судорога. В их дворе жил один старый татарин, который тоже так «улыбался», отчего детям казалось, что он очень добрый. Такие вещи опасны.
Не понимаю.
Почему вы не лежите? Почему вы нарушаете общественный порядок?
Мне только в туалет выйти надо было
Куда? полицейские удивленно переглянулись.
Илья подавленно молчал. По личному опыту он прекрасно знал, чем кончаются споры с правоохранителями. У молодого рука уже тянулась к наручникам.
Гражданин, сказал добряк, нам придется задержать вас по подозрению
В этот момент что-то сильно ударило по крыше вагона, словно сверху упала большая толстая сосна. Вагон сильно дернулся, завизжали тормоза. Инерция бросила всех троих на стенку. Илья еле удержался на ногах, а вот полицейские упали. Не дожидаясь, пока они очухаются, он схватил разлетевшиеся вещи и бросился в вагон. Поезд продолжал тормозитьсо стоном, рывками. С полок падали манекены, а он бежал, загребая руками, продираясь сквозь воздух, словно водолаз на глубине. Он пробежал мимо своего места в другой конец вагона, распахнул дверь и метнулся к тамбуру.
Стой! сильная рука сгребла его за воротник, но Илья вырвался и прыгнул в переход между вагонами.
Там была пустота.
Из которой он вынырнул и с размаху ударился о верхнюю полку. Оглушенный, он просидел так несколько минут, растирая шишку. Вагон продолжал движение. Кругом сопели, ворочались. Живые.
Он успокоился и снова лег. На этот раз сон пришел быстро. Ему снились овцы в тюремных камерах. Причем сам он был надзирателем. Животные блеяли. Один раз он проснулся и увидел, как в потемках, вынырнув из-под маминой руки, на него смотрит малыш: пара зеленоватых огоньков. Илья отвернулся к окну и больше ему уже ничего не снилось.
26
Илья продрал глаза, когда вагон умывался и одевался, напоминая коммуналку на колесах. Плавали запахи: растворимые супы, пюре, выпечка, рыба и что-то еще, рыночно-буфетное. Ныл ребенок. Женщины в «трениках» мотались по проходу. В туалет вытянулась внушительная очередь с полотенцами наперевес. Добравшись до туалета, он выплюнул в раковину отвратительные комки желтоватой густой мокроты вперемежку с кровавыми сгустками. Плохой знак.
Илья вернулся обратно. Посмотрел на место попутчика. Никакого Ефима сверху не оказалось.
Послушайте, спросил Илья у проходящей мимо проводницы, а где верхний пассажир?
Сошел, процедила та. Чаю будете?
Илья покачал головой. Куда точно мужик направлялся, он, растяпа, и не спросил. И телефонами не обменялись. Взгляд его упал на сверток, валявшийся в углу сиденья. Офисная белая бумага, с написанным на ней адресом и какими-то словами. Рука сама потянулась к бумаге. Рассудок отбрыкивался как-то вяло, нехотя. Сверток был небольшой, на ощупь там находилось что-то плотное, продолговатое. Илья прочел: «Будь другом, завези! Спасибо».
Илья опять задумался над целью своей поездки, и вообще, над сложившимся положением: сидит в вагоне поезда, который следует в Москву, где его ожидает полнейшая неизвестность. А все почему? Потому что его привел на вокзал черный пес с оборванным ухом. Скажешь комупокрутят пальцем у виска.