«Удивительное м-э дело чего тут удивляться, нашёл чему удивляться м-э как там дальше-то?.. удивительное дело забыл
чепуха какая-то удивительное дело, что такой серый валенок» Это ты меня имеешь в виду?
Воробьёв настолько точно воспроизвёл всё, о чём я успел за минуту подумать, что я покраснел до слёз.
Ну, а о том, как ты второй раз повторил, и говорить не стоит, безжалостно и в то же время добродушно продолжал Виктор Васильевич. Там пошли чьи-то удивительные глаза и вообще личные дела, которые меня не касаются
Я готов был провалиться под парту.
Это, Андрейчик, помехи. Если ты не в состоянии удержать такую пустяковую фразу, что же говорить о серьёзном? Ну-ка, постарайся ещё три разика, только, пожалуйста, без помех. Я понимаю, слово «удивительно» тебя волнует, но ты не волнуйся, а удивись. Удивись! Я удивился.
Нет, ты не удивился: ты вытаращил глаза, глупо скривил рот, как двухлетний младенец на горшочке, да ещё пожал при этом плечами. Не гримасничай, дорогой, я в кино тебе сниматься не предлагаю. Ведь это действительно достойно удивления: человек занимался математикой два часаи какие два часа! и при этом совершенно не устал. Странно и удивительно: совершенно не устал.
Я как раз устал, и даже очень, и фраза не лезла мне в голову.
Ну да, ну да, закивал толстяк, математика утомляет, потому и удивительно. Ну-ка, три раза.
«Удивительное дело, подумал я небрежно. Я совершенно не чувствую себя усталым. Странно, я совсем не устал. А ведь действительно»
И тут произошло первое чудо: звон в моих ушах затих, цифры перестали прыгать перед глазами. Я сидел спокойный, лёгкий, довольный и удивлялся самому себе.
Только рука затекла: я держал карандашик без нужды слишком крепко.
Да, рука, ручоночка, озабоченно проговорил Воробьёв. Мы писали, мы писали, наши пальчики устали Которая? Ну, разумеется, правая. Положи её на стол и подумай: «Моя рука лежит на столе».
Я подумал.
Превосходно! возликовал Виктор Васильевич. Стол жёсткий, холодный и гладкий, а рука тёплая и мягкая. Ей нравится отдыхать на столе. Она намного мягче пластмассы, не правда ли?
Я кивнул.
«Моя рука намного мягче самой мягкой пластмассы». Подумай так. Хорошо.
«Она тёплая и мягкая».
Наверно, я заулыбался от уха до уха: рука отошла, пальцы благодарно зашевелились.
Вот видишь, с удовлетворением сказал Воробьёв. И это сделал ты сам.
Одной своей мыслью и ничем больше.
«Ну прямо сам! подумал я. Обыкновенный гипноз».
Ах, Андрюша, Андрюша укоризненно произнёс Виктор Васильевич. Ну разве я похож на гипнотизёра? Это очень простое упражнение. Надо только подумать. Но подумать без помех. Настойчиво подумать, сосредоточенно. Нет, нет, не так, зачем ты бычишься и пыжишься? Сосредоточеннововсе не значит упрямо. Вот учитель тебе говорит: сосредоточься. Ты сделал озабоченное лицо, глаза твои опустели. В головесалат из картинок, слов и даже отдельных звуков. А почему? Да потому, что нельзя сосредоточиться вообще. Можно сосредоточиться на чём-то, заставить себя думать в данный момент об одном, запретить себе думать о постороннем. А как?
Действительно, как?
Дело вот в чём, Андрей. У каждого человека есть своё назовём его так:
«запретительное слово». С помощью этого слова, мысленно его произнося, человек гонит от себя ненужные мысли. У тебя тоже есть такое слово. Я его знаю, но необходимо, чтобы ты осознал его сам. Вот ты уже десять раз мысленно произнёс одну неприятную для тебя фразу и всякий раз выключал её одним и тем же словом.
«Какую ещё фразу? подумал я. Что он мелет? Господи, какой же я тупица!
Ай, ладно»
Воробьёв быстро поднял указательный палец.
Вот, вот.
Я понял.
Ну-ка, проверь себя, всегда ли ты пользуешься этим словом. Подумай о чём-нибудь неприятном.
«Не так он со мной занимается, подумал я. Как с дурачком, по облегчённой программе. Ай, ладно»
Теперь так, продолжал Воробьёв. Этим ключом ты можешь пользоваться для самоконтроля. Допустим, тебе надо ответить на вопрос
Довольно быстро я понял, как надо обращаться с «ключом», как прерывать себя в уме, как возвращаться к тому, что подумал раньше. Мы поиграли в забавную игру «А собственно с чего это пришло мне в голову?». Всё это было легко, я бы сказалслишком легко для начала.
Именно для начала, успокоил меня Виктор Васильевич. Потом я научу тебя, как избавиться от этого слова. А не то в голове будут сплошные ладушки: «ладно» да «ладно». Ну, утомился? А теперь повтори: «Удивительное дело, я совершенно не устал».
«Удивительное дело ай, ладно!.. я совершенно не устал!»подумал я.
Это было несложно, но до полётов под куполом ещё ой как далеко!
11
В столовой после уроков я наконец увидел всех ребят вместе. Славка и Лена сидели за одним столом с круглой толстенькой девчонкой, которую я раньше не видел. Как я понял, это и была та самая невидимая Рита Нечаева. Её внешность меня разочаровала: было бы намного лучше, если бы она была похожа на Соню или хотя бы на Лену. Я сразу прозвал про себя Риту «Черепашкой». А она, увидев меня, порозовела и низко наклонилась над тарелкой. Славка с Леной переглянулись и стали смеяться. Бедная Черепашка, она не умела блокироваться! Ей не помогло бы, даже если бы в эту минуту она стала невидимой.
Соня Москвина сидела с двумя переростками, которых я тоже видел впервые.
Один из них, широкоплечий, со светлыми глазами и наголо остриженной головой, усердно кушал. Другой, кудрявый, с русыми волосами до плеч («сердцеед», сказала бы моя мама), разглядывал меня с любопытством.
Я подошёл к столу, назвался:
Андрей Гольцов, и протянул руку сперва стриженому (он мне показался заводилой), потом кудрявому.
Олег Рыжов, сказал стриженый.
А кудрявый манерно привстал и произнёс:
Боря.
Ну что, Софья, попало? спросил я.
Соня пожала плечами.
Мой вопрос ей, как видно, не понравился. Но не обязан же я подлаживаться под любое настроение.
Сесть рядом с ними мне никто не предложил, поэтому я устроился за отдельным столиком. Это было, разумеется, неприятно, но я не люблю напрашиваться.
В столовой было тихо, все ели молча, время от времени вопросительно поглядывая друг на друга. Потом вдруг Славка сказал что-то вслух Черепашке.
Лена фыркнула, а Черепашка расстроилась.
Вредина ты! сказала она Славке, взяла свою тарелку и встала.
Я решил вмешаться, и у меня были на то причины.
Я поднялся, подошёл к Черепашке и сказал:
Садись ко мне.
Она колебалась.
Садись, чего там, повторил я и помог ей перенести вилки-ложки и стакан с компотом на свой стол.
Меня зовут Андрей, сказал я, когда мы сели. А тебя?
Она недоверчиво посмотрела на меня, но, в конце концов, я не так уж и фальшивил: я же не видел её в лицо, всё были только догадки.
Рита, ответила она. Рита Нечаева.
Давно ты здесь?
С мая.
Нравится?
Ничего.
Что-то у вас здесь ребята недружные, заметил я.
Почему? тихо отозвалась Рита. Мы дружим.
На каникулы домой ездила?
А у меня нет никого.
Мы помолчали. Рита, потупясь, ковыряла вилкой в тарелке. Я испугался, как бы она не заплакала.
Послушай, а что они все как в рот воды набрали?
Это они так разговаривают.
А ты?
Я не умею, призналась Рита.
Ну и что? Зато ты другое умеешь, утешил я её.
И дёрнуло же меня за язык! Я ей напомнил, сам того не желая, как в неё кидали численником.
В смыслеу каждого свои способности, поторопился я объяснить. Я тоже не умею пока. Вот мы и будем с тобой как люди. А они пускай хоть на пальцах разговаривают. Ты в какой комнате?
В пятой.
А я в седьмой. Заходи ко мне после обеда, поговорим. Кстати, здесь это можно?
Что «можно»?
Ну, вместе собираться.
Конечно, можно.
Тогда приходи. А то скучно.
Лучше ты ко мне, сказала Рита.
Ладно.
В это время Соня встала и быстро пошла к выходу. Борис и Олег переглянулись и продолжали есть.
Славка и Лена тоже поднялись.
Совет да любовь, сказал нам Славка.
Послушай, ты, мотылёк Я приподнялся.
Андрей, не надо. Рита положила руку мне на локоть. Не обращай внимания. И тоже встала.