Как Соколиный Глаз? криво усмехнулся Эйвор.
Ага. Вспомни, он почти всегда был один, а у тебя есть я, отец, Дирхель и девочки. И мы будем с тобой, что бы ни случилось!
Айк снова крепко обнял брата и подхватил котомку.
Все, я пошел! Побегу тихо, как Соколиный Глаз!
Эйвор с улыбкой проводил его до калитки. Айк почувствовал облегчение, когда она закрылась за ним и поспешно углубился в лес. Но еще долго ощущал за спиной присутствие братакак будто он смотрит ему вслед робким, печальным взглядом.
Базарные днигадкое время, город наводняет пришлый народ из окрестных деревень. В такой толпе карманникам раздолье, но и Всемогущий бы с ними. Пусть воруют, пусть хоть главу магистрата обчистятплевать. Беда в том, что кто-то обязательно попадется.
Айк не бывал нигде, кроме Вьена, а вот Дирхель путешествовал всю жизнь и рассказывал, что город их не из самых крупных, встречаются и побольше. После того как триста лет назад эпидемия «белой лихорадки» погубила большую часть человечества, после Великого Исхода из Мегаполисов такие города стали обычным делом. Чтобы спастись в наступившем хаосе, люди укрепляли их и обороняли, как крепости. Вьен тоже был окружен высокой бревенчатой стеной.
Но сейчас, хвала Всемогущему, жизнь стала спокойнее. Уже лет двадцать в округе не появлялось ни одной разбойничьей банды, в деревнях жили спокойно, а в городе даже ворота на ночь не запирали. Патрули остались, но только для охраны правопорядка.
Вьен не любил Айка, и это чувство было совершенно взаимным. При одном взгляде на темные бревенчатые и каменные дома с узкими окнами, на мостовую, заваленную гниющей соломой и конским навозом, всю в рытвинах и ямах, тоска по лесу с новой силой вспыхивала в душе Айкадаже если он, как сейчас, провел дома несколько дней.
Через Вьен протекала чахлая речка; она уходила в древние подземные трубы, проложенные еще до Исхода, а на выходе из города была подперта плотиной на случай пожара и сочилась зловонной жижей. В гнилой прудик бросали объедки, дохлых собак, тряпье и всякий хлам. Сливать нечистоты в реку строго запрещалосьдля их сбора город объезжали специальные бочки. Но, конечно, находились те, кто плевал на все запретыи воздух от этого не становился свежее и ароматнее.
Да что тамв городе стояла просто убийственная вонь. Айк старался дышать ртом, но тяжелый, смешанный запах кухонь, дыма, навоза, нечистот и испарений человеческих тел заползал в нос и, казалось, въедался в него изнутри.
Айк знал, что через пару часов притерпится к запаху, но сейчас тот был ужасенособенно здесь, на главной улице, ведущей от ворот к площади.
С огромным облегчением свернул он в крошечный переулок; здесь стоял единственный дом, двухэтажный, в хлопьях черной краски. Его окружали заросли кустов и деревьев, которые Айк про себя называл «садом».
Рассохшаяся дверь поддалась только со второго рывка. В доме пахло тоже отнюдь не розами: горящим маслом, готовкой, свечным нагаром иособенно сильнокакой-то химией. Но этот запах с детства был частью жизни Айка, даже успокаивал.
Скинув сапоги, он поспешно поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж и вошел в мастерскую.
Здесь, как обычно, топился камин и химией пахло еще сильнее. Дневной свет еле пробивался сквозь закопченные стекла единственного окна, и на большом столе, заставленном стеклянной посудой, горело несколько свечей.
В мастерской Айку нравилось. Она была почти такой же, как дома, но без перегонного куба и стеклодувной печи. По стенам полки с книгами, шкафы забиты разноцветными колбами, банками, пробирками, на сундуке у окнакуча какой-то ветоши, запахи реактивов и трав, резкие, едкие, сладкие Айк глубоко вдохнул и замер на минуту, поглощенный воспоминаниямине о чем-то конкретном, а вообще, о той жизни, которая когда-то была и которую у него отобрали.
Пусть отец не доверял ему тогда дел серьезнее измельчения в ступке разных веществ и нарезания трав, все равно это было в тысячу раз лучше теперешних «поручений».
Эдвард Райни, отец Айка, склонился над столом в напряженной позе. Из-за жары он был обнажен по пояс. Мускулистый, высокий, в кожаных штанах и фартуке, он напоминал кузнеца за работой, хотя для кузнеца был слишком легкого, сухощавого сложения. Длинная черная коса змеилась по блестящей от пота спине.
Эдвард осторожно помешивал стеклянной палочкой бурый порошок в металлической чашке. Дно чашки лизал тонкий язычок синего пламени, вырывавшийся из стеклянной горелки. Порошок игнорировал и нагрев, и помешивание.
Отец и сын не поздоровались и не пожелали друг другу доброго утра. Но это отнюдь не означало, что они в ссоре. Просто утро не сулило им ничего доброго. А все из-за листа бумаги, лежавшего на столе между разнокалиберных стеклянных сосудов, пустых и полных.
Айк ощутил вязкую пустоту в груди. Он знал почти наверняка, что приказ будет, но все-таки надеялся как всегда, напрасно.
Клеймение, не отрываясь от своего занятия, произнес Эдвард, ты справишься.
Айк кивнул и сунул приказ за отворот куртки. Подождал в надежде, что отец что-нибудь добавит, но тот молчал. Айк тихонько вздохнул и пошел собираться.
Обычно клеймениемтатуировкой или раскаленным железоми изгнанием из города наказывали за повторное воровство. Во Вьене, где должен был стать Свершителем Айк, предпочитали раскаленное железо. Когда Айк наблюдал клеймение в первый раз, его вывернуло наизнанку от запаха горелой плоти, но деваться было некуда, пришлось освоить эту ужасную процедуру. Прошло три года, а он по-прежнему испытывал дурноту при одной мысли о предстоящем клеймении.
«Не думай об этом, не думай и все», уговаривал он себя, спускаясь по лестнице с котомкой в руках. Натянул сапоги, накинул плащ. Солнце пригревало, но Айку казалось, что в плаще он выглядит внушительнее.
Этой весной он достиг пятнадцатилетия и по закону был уже взрослым, но сам себя таковым не чувствовал. Особенно когда отец отправлял его выполнять приказ в одиночку.
По нежно-голубому небу плыли кучевые облака с белыми спинками и серыми подбрюшьями, в кронах деревьев оглушительно гомонили птицы. Айк невольно улыбнулся, но вспомнил, что ему предстоит, и улыбка увяла.
Он вышел на главную улицу, и на него снова обрушился слитный гул сотен голосов, скрип колес, хохот, крики и брань. К счастью, горожане, завидев массивную, облаченную во все черное фигуру, поспешно расступались, чтобы край плаща ненароком не коснулся их. Поначалу Айка это коробило, но на самом деле так было даже удобнееможно быстро дойти, куда нужно. Что же до остального если бы закон и не запрещал Свершителям общаться с обычными людьми, о чем, скажите на милость, он говорил бы с ними?
Айк обогнул здание магистрата с правой стороныздесь притулилось небольшое каменное строение с решетками на окнах.
Население города составляло около десяти тысяч человек, еще столько же, вероятно, проживало в окрестных деревнях, но тюрьму расширять не собирались, обходились тем, что есть. Магистрат настаивал, чтобы приказы о наказаниях исполнялись как можно скореепровинившиеся получали свое и отправлялись восвояси.
Айк перевесил котомку на другое плечо и начал дубасить кулаком в дверь. Охрана наверняка еще десятый сон досматривала, да и наплевать. Он хотел побыстрее с этим покончить.
Наконец за дверью послышались запинающиеся шаги, и в такт им сонным голосом выдавались ругательства. Из них складывался смысл, что солнце едва встало, все добрые люди еще спяттак какого же нужно?
Смотровое окошечко, забранное толстой решеткой, с лязгом открылось, и ругательства стихли, как по волшебству. Айк был только помощником Свершителя, но тюремная братия трепетала перед ним ничуть не меньше, чем перед Эдвардом. В глубине души он даже находил это забавным. Было невозможно удержаться и не подразнить немного оробевших служак.
Когда дверь распахнулась, он, сдвинув брови, шагнул через порог и окинул молодого охранника таким свирепым взглядом, что тот попятился.
Все готово? холодно произнес Айк, стараясь, чтобы голос звучал низко и угрожающе. При его от природы глубоком тоне это не составляло труда.
Охранник был действительно очень юн, может, ровесник Айка, в нелепой великоватой стеганой куртке и при мече.
Боюсь, еще рано, господин, пробормотал он, но мы приказ позволите?