Апекс хм Если обратиться к словарю (а мы делали это неоднократно), получаем весьма впечатляющий список всевозможных значений, от людей, до деревьев. Но нас интересует то значение, что идет вторым сверху, согласно которому:
Апекснаиболее удаленная от основания вершина фигуры или тела.
Иными словамипик, вершина, острие. А потому Апекс очень сложно говорить без мата! Так вот, если бы словарь выпускался уже после 17.09.02, данное слово обязательно обзавелось бы еще одним альтернативным значением, которое было бы сформулировано как-то так:
Апексдаром не нужная человечеству хренотень, которая, стараниями мудозвона по имени Марк Яковлевич Сельтцер, стерла на хрен с лица Земли девяносто восемь процентов населения, оставив остальные два медленно и мучительно умирать в постоянных муках реверса, задираемых Красными, как овцы на пастбище.
Как-то так.
Ну, да ладно, давайте будем беспристрастными (мать его!) и попробуем еще раз. Итак
Апексустройство, позволяющее замыкать временную петлю на конкретной дате, образуя открытую временную бесконечность, которая становится замкнутой только в момент нажатия кнопки прибора. Ход событий внутри временной петли цикличен, но вариабелен. Каждая ветвь события параллельна предыдущим и будущим вариациям. Знания, события, физическое воздействие на тело, полученные в ходе временной петли, сохраняются (доказано исследованиями) и имеют накопительный характер с физиологической, эмпирической, психоэмоциональной точек исследования. Основные составляющие прибораполая сфера из углепластика, компонент Апекса (микрочип), аккумулятор, гироскоп (электронный), пипетка, «бассейн», вода.
Это не мои словаподобные научные изыскания посетили Медного, и он записал это определение на клочке бумаги. Он говорилдля потомков. А потом, когда мы поняли, что потомков у нас не предвидится, клочок бумаги был выброшен, за ненадобностью, но само определение прочно засело в наших мозгах. Конечно, будь среди нас математики, физики или иные представители точных наук, мы бы получили необъятное, непонятное определение, напичканное сложными, трудновыговариваемыми терминами и кучей никому не нужных, кроме самих математиков, диких математических формул. Но у нас их нет. У нас есть лаборант, бухгалтер, помощник юриста, бармен, расклейщик объявлений, автомойщик и ябез памяти, а значит и без профессии, соответственно. Хотя, может и была она где-то, да затерялась в закоулках мозговых извилин. Теперь уж не найти. Сколько же там еще всего того, что затерялось и никем не ищется? Сколько же там мусора
Надо возвращаться, говорит Куцый.
С трудом отрываюсь от полки с медикаментами и смотрю на него:
Сейчас?
Он молча кивает.
Я долго не решаюськусаю губы, сжимаю кулаки и бессильно хмурюсь, выискивая нужные слова в моей пустой голове. Все это бессмысленноон и так знает, что я скажу. Знает, но ждет, ведь невысказанных мыслей бесчисленное множествовсего лишь океан потенциальной вероятности, бездна бесформенной потенциибез людской решительности оно совершенно бесполезно.
Хочу остаться здесь. Ненадолгоговорю я.
Он смотрит, останавливает правую руку и та прижимает конец бинта к повязке на его левой руке. Куцый поднимается, делает несколько шагов и встает напротив меняпротягивает левую руку. Даже в нашем мире, чтобы завязать два конца марлевого бинта по-прежнему требуются двое. Послушно принимаю её и под тихий, вкрадчивый голос разрываю свободный конец повязки надвое.
Зачем?
Две лоскута опоясывают его ладонь и переплетаются между собой, образуя узел. Медный не зря сравнил нас с крысами.
Вдруг что-нибудь найду?
И что тогда?
Тогда конец.
Свободные концы переплетаются еще раз, сливаются в новый узел, как веревочные змеи.
Вот этого-то я и боюсь.
Поднимаю на него глазав них нет ничего, кроме честности:
Не хочешь, чтобы все это закончилось?
Он смотрит на меня сверху вниз и его зрачки расширяются, чтобы не порезать меня:
Я боюсь, что всё это закончится, узел завязан, концы бинтов спрятаны в переплетения повязки, но его рука по-прежнему в моих ладонях, и я чувствую влагу, покрывающую грубую кожу рук. Вообще всё, говорит он, и пальцы еле ощутимо вздрагиваютэто бессилие. О, это точно оно. Оно пробивает нас короткими судорогами, оно вспыхивает в нас неловкими движениями и обрывками неуместных фраз, оно, нет-нет, да и блеснет где-то там, за радужкой, на самом дне колодца расширенного зрачка, словно монетка, брошенная в воду, чтобы вернуться. Бессилие внутри каждого из нас, и оно зажимает рот, пережимает аорту, бьет по костям, зубам и суставам, проникает в вены, разливается по всему телу, обвивает сердце и сжимает его холодной, когтистой лапой. Бессилие ненавидят, потому что оно заразностоит одной крысе зарыдать в голос и вздернуться у всех на виду, как её примеру неукоснительно последует каждый десятый. А нас и так осталось семеро. Каждый из нас носит в себе бессилие в разных формах, как разные штаммы гриппа. Даже наша сволочь. Устал, недоело ему до смерти и он, возможно, был бы рад выйти к первому же красному и принять от него смерть, как дар. Дар, избавляющий от необходимости убегать и прятаться. Дар, избавляющий от страха.
Но у него есть мы. Нас всего семеро осталось.
Он качает головой и говорит «нет», ведь я маленькая и худая, а значит полезная. Одна седьмая всей нашей стаи, поэтому он и говорит «нет». Если я останусь здесь совсем одна, черт знает, что я могу откопать, а ему нужно быть там, где большая часть наших, потому что мы и правда, слишком похожи на крысв нашем распоряжении огромный торговый центр, но мы не поднимаемся выше подземной парковки. Мы не жмемся плечом к плечумы разбредаемся по углам, чтобы не сожрать друг друга. Чтобы не опуститься до каннибализма, ведь все остальное с нами уже случилосьмы больше не хотим есть, спать, пить, принимать наркоту и заниматься сексом. Поэтому Куцый больше всего боится в один «прекрасный день» найти кого-то над раскуроченным телом одного из нас, пожирающего кишкижадно, с мерзким чавканьем и хлюпаньем, с лицом, вымазанным густым и красным, рукамипо локоть в крови и с совершенно безумными глазами на фоне забитой разными консервами, неработающей морозильной камеры. За это-то Медный и получил в тот раззакрой рот. Есть знания, которыми нельзя делиться, даже если тебе очень хочется, знания, которые нужно держать внутри, чтобы они перегнивали только в тебе одном, а не распространяли заразу на всех остальных. Знаешьмолчи. Потому есть еще те, кто блаженно не знает. Мы похожи на первых колонистов, что затеяли обжить пустующую планетумы прилетели на огромных, блестящих космических кораблях, пролетев миллиарды световых лет, миновав сотни безжизненных галактик и выбрав одну-единственную, где собрались жить. Мы заново колонизируем Землю. Мы прилетели, полные надежд, тупого энтузиазма и нездорового альтруизмамы были абсолютно уверены, что делаем великое дело. Да только вот оказалось, что наша новая планета не особо-то рада нам. Да и мы, честно говоря, ждали большего. Неудачное свидание вслепую закончилось полным разочарованием. И мы бы рады стартовать, да и улететь обратно, но топливо в бакахна нуле, последний автобус давно ушел, метро закрыто, а на такси у нас нет денег. Вот и сидим, смакуя неловкую паузу.
Идем, говорит Куцый, и его ладонь сжимается, обвивая мои пальцы.
И в этом странном калейдоскопе отчаявшихся лиц, только мое не свело судорогой тоски по прошломуя единственная, кто не притворяется, а ест, я единственная, кто получает удовольствие от ду́ша, и кто был бы очень даже не прочь заняться сексом. Я единственная, кто хочет жить отдельно и способен спать на самом верхнем, девятом этаже, где огромные окна офисного кабинета открывают передо мной вид на городна мир, замерший в ожидании: смерти, жизни, перемен. В ожидании, когда серое тусклое небо, наконец, сменится предрассветными сумерками, а затем раскинет бархат ночи над нашими головами. В ожидании восемнадцатого сентября две тысячи сто второго года. Они говорятмне повезло.
Послушай, я
Вобла, говорит он мне, и я морщусь. Раньше меня звали Полуторка, но с легкой руки Медного, я обзавелась гораздо более емким, красочным именем, которое прилипло ко мнене отдерешь. Он это понимает, он это видит и говорит. Знаешь, если бы никто не слышал, я звал бы тебя Пятница.