Довезите Тройку до «Северных», а дальше можете торжественно подохнуть, если вам так хочетсятот, кто хочет жить, должен жить.
Вот ключи от машины, Куцый кладет связку на широкую ладонь.
Медный бросает быстрый взгляд на ключи, а потом его глаза снова поднимаются на невысокого парня, ставшего частью его жизни. Наверное, он мог бы снова завести шарманку о том, что ему совершенно необязательно оставаться здесь. Возможно, он мог бы найти новые аргументы и весомые, неопровержимые доказательства того, что опыт, смелость и честность очень пригодятся «Северным». А может, просто стоит схватить этого мелкого ублюдка, перевесить через плечо, да и потащить? Апекс забрать, выдать ключи от этого гребанного RAV-4 и снова взвалить на его плечи груз ответственности. Да чтоб его посильнее, покрепче прижало, чтобы вздохнуть нормально не смог. Так же, как и всё время, что они живут здесь. Да только один взгляд на Куцего обезоруживал бородатого рыжегопарень стал легким, почти воздушным, и вроде даже вырос на пару сантиметров. Стоит, улыбается, и легкость собирается тонкими морщинками в уголках его глаз. Все. Он отпустил. Никуда он не поедет.
Спасибо, говорит Медный.
На заднем плане снова начинает поскуливать Тройка.
«Спасибо» Медного гораздо больше, чем он может сказать вслух. В этом «спасибо» благодарность за грубость там, где она была нужна, за жестокость в моменты, когда она была необходима, за рукоприкладство трезвости ради, в общем, за все то говно, что он взвалил на себя, не обращая внимания на вопиющих о доверии, человечности и лояльности. В этом «спасибо» была благодарность за «Трава у дома» и «Город золотой». В этом «спасибо» такое горькое «прощай».
Точно не хочешь поехать с нами?
Куцый машет головой:
Нет, говорит он, и легкая тень улыбки касается его губ, я здесь останусь.
Слушай, Медный в неловкости трет шею. Там ведь уже не Вобла, понимаешь? Хрен знает, что там теперь, но точно не
Вот я и разберусь.
Медный смотрит в глаза Куцему и видит всю бесполезность этого разговора. Тогда к чему он снова завел этот разговор?
Ладно, поехали, говорит Медный.
«Будь, как будет» добро пожаловать тебе в этот Богом забытый кусок мира!
***
Открываю глаза. Я не спала, просто лежала с закрытыми глазами, но приятное покалывание в кончиках пальцев заставляет мои ресницы вздрогнуть. Рука медленно перебирает пальцами, лениво потягивается, за ней следует все тело. Губы растягиваются тонким полумесяцем, и в раскрытых глазах сужается зрачок, когда тонкое покалывание поднимается по руке, скатывается по плечу и расцветает в горле тонкой, томительной жаждой. Переворачиваюсь со спины на живот и вытягиваю вперед грязные руки, рассматриваю запекшуюся кровь. Никто не предоставил мне неосторожную возможность принять душ. Всматриваюсь в темноту коридора:
Привет, сладенький мой.
Он выходит в круг света, отбрасываемый моей тюрьмой:
Какие мы разговорчивые.
Я смеюсь, глядя на бледное лицо:
Оказалось, возможность вспороть человеку брюхо, развязывает язык.
Он прячет глазане может смотреть на запекшуюся кровь вокруг моего рта. Останавливается напротив, в полуметре от стекла, и все-таки делает над собой усилиесмотрит на меня:
Что ты собираешься делать?
А у меня есть варианты?
Допустим, я задумаю сводить тебя в душ?
Очень неудачная затея.
Медленно поднимаюсь на ноги, подхожу вплотную к границе моей тюрьмы, кладу ладони на стекло и улыбаюсь кровавым ртом:
А так я тебе не нравлюсь?
Подмигиваю, а он кривится:
Хреновая из тебя женщина-вамп.
Что, даже грим не помогает?
Мой рот открывается, и язык скользит по губам, покрывая блестящей слюной засохшую кровь.
Да можешь хоть с ног до головы дерьмом вымазаться.
О! Тогда заходи.
Своим обойдешься. Тебе тут долго сидеть.
То есть, душ отменяется?
Он замолкает, и я вижу, как предательски блестят его глаза. На какое-то мгновение я возвращаюсь в то время, когда он выворачивал меня наизнанку. Мой голос еле слышен из-за стекла:
Хочешь, я расскажу тебе, как мне страшно? Как мне больно
Яединственная, кто знал, насколько страшно и больно ЕМУ. Мои воспоминания стирают ехидство с его лицаточно помню, это момент был самым ярким из тех, последних, когда я почувствовала себя человеком.
Мне страшно, говорю я.
Он молчит. Смотрит на меня блестящими глазами, поджимает губы, брови хмурятся, пытаются спрятать отчаянье. Он говорит:
Когда мне все это окончательно надоест, я открою это чертову хрень и заберу тебя в душ.
Почему не сейчас?
Потому что он придет к тебе, а я очень хочу узнать, что эта ряженая тварь задумала.
Тут человек внутри меня отключается, растворяется в мерзкой твари, которая не брезгует человеческим нутром. Эта тварь распускается во мне кровавым бутоном, заполняет собой весь мир, застилает пеленой глаза, и вот одежда и кожа Куцего растворяются, обнажая скелет и внутренности. Я говорю:
Заходи. Я все расскажу.
Куцый разворачивается и уходит, а я бросаю ему в спину смех, в котором уже нет ничего человеческого.
***
Быстро! Быстро! орет Медный.
Тройка и Вошь бегут впереди. Медный мог бы бежать быстрее, но ему приходится подстраиваться под ритм женщин, бегущих впереди. А нужно подстраиваться под тех, кто бежит сзади.
Шевелитесь!!! орет он.
Земля вибрирует под ногами, топот Красных оглушаетони уже близко, совсем рядом. Грохот сотен лап, гулкий рокот десятков глоток и пронзительный визг циркулярных пил.
Широкая улица стремительно заканчивается, и её хвост изгибается аппендиксом небольшой стоянки. То, что им нужно, стоит третьим с концатемно-синий RAV-4, чей покатый зад уже вырисовывается на фоне острова заброшенных машин.
Возвращаться нельзя! Никакого Апекса. Возвращаться некуда!
Медный ускоряется, обгоняет Вошь, Тройку и вырывается вперед. Гул бессловесных глоток, резонанс земли усиливаютсяогромная стая Красных приближается, и это заметно усиливает желание жить, а потому Вошь и Тройка прибавляют, залезая в долги там, откуда уже нечего братьпоследние крупинки надежды, последние граны адреналинаих тела отдают последнее. Если ничего не выгорит сейчас, никто больше не рискнет Апексануть этот номер. Подохнут все трое, потому как никто не захочет повторить эту вылазку на «бис». Баста, карапузики, кончилися танцы.
Медный подлетает к авто, трясущаяся левая рука помогает трясущейся правой затолкать ключ в личинку замка. В какой-то момент Медный очень четко и ясно представляет, как ключ ломается, навсегда забираясь в металлическое ложе. Но нетглухой щелчок, и дверь открывается. Рука Медногок центральному замкувверх, и остальные двери по команде снимают блокировку.
Внутрь, глухо рычит он, когда Тройка и Вошь оказываются за его спиной.
Медныйза руль, Тройка прыгает на пассажирское переднее, Вошьна заднее. И вот настало то мгновение, которое решает всеключв замок зажигания, поворот.
Мотор заурчал.
Внутренние замки закрывают двери. Послышались выдохи и мелодия натянутых до передела нервов с тихими матами.
RAV сорвался с места как раз в тот момент, когда улица заполнилась Красными до самой стоянкипоток красно-коричневого месива, живого, неразумного, но беспощадного, наводнил широкий проспект и теперь разрывал просветы между машинами отдельными фигурами, бесформенными телами с безлицыми головами. Машина взвизгнула колесами и понеслась по широкому проезду парковки. Зеркало заднего вида заполонили Красные. Медный бросил беглый взгляд по боковым зеркаламтам все пестрело алым.
Сука, стиснул зубы и вошел в поворотдорога выезжала на главную, а дальше перед ними открывалось относительно свободное полотно широкого моста, главной аорты, соединяющий правый и левый берега города. RAV въехал на мост, Медный впился глазами в дорогу, педаль «газа» в пол. Автомобиль помчался вперед, лавируя между брошенными автомобилями. Дорога широкая, почти полностью свободна, и лишь редкие бугры металла и стекла преграждали им путь, но не критичновероятно, дорогу расчистили уже после Апекса те из людей, которым было жизненно необходимо иметь возможность беспрепятственно перебираться с одного берега на другой. «Северные». Медный вцепился в руль, костяшки огромных кулаков побелели, тонкие, бледные губы рыкнули: