Я смотрю на плейер и слушаю голос Куцего.
Я все тщательно проверил. Тачка на ходуаккумулятор, топливо, все двери на месте, исправно работают все внутренние замки. Я заводил, и даже успел немного проехать на ней. В общем, этот вариант на сегодняшний день самый лучший.
А что мы будем делать, если не успеем? Если на нас нападут? Мы-то на Апекс и обратно, а тачка на место не уже вернется, спрашивает Медный, почесывая слишком уж отросшую бороду.
Будем искать другую. Но лучше не тупить и сделать все, как надо, с первого раза.
Тройка согласно кивает, Медный чешет свою бородищу, а я смотрю на них и думаю, до чего же очевидно их состояние. Странно, но мне кажется, можно прочесть каждую эмоцию, каждый отзвук их мысленного монолога, каждое эхо отражающихся мыслей.
Нужно будет еще раз все проверить, говорит Куцый. Вобла?
Я перевожу на него взгляд:
Что?
Ты пойдешь со мной.
Куда?
К «Омеге». Еще раз проверим тачку, чтобы быть уверенными, а на обратном пути зайдем в аптеку. У нас закончился антацид.
Хорошо, тихо отвечаю я.
Я думаю, что надо было брать больше в прошлый раз. А еще я думаю, что ему даром не нужен антацид. Это провокация. Мы уже одной ногой в пути, а потому нам не нужны большие запасы чего бы то ни было. Нам вообще запасы не нужны. Я думаю, что Куцыйединственный, кто заметил, что со мной что-то не так. Думаю, это проверка на вшивость. Кстати, о вшах
Перевожу взгляд на Медного, и замечаю разваливающееся по его венам бессилие. Смотрю на Тройку и вижу женщину, желающую житьотчаянно, неистово, так же сильно, как и в первый день гребаного конца света. До чего же сильная женщина Смотрю на Куцего и вижу молодого парня, который вот-вот скинет непомерную ношу со своих плечмы осточертели ему до изжоги, и он отсчитывает реверсы до того момента, когда сможет передать кучку людей большому, организованному клану. Он мечтает влиться в общий поток людей и уже не думать за всех и каждогоон мечтает встретить конец света с наушниками в ушах, банкой пива в руке и без обязательств перед теми, с кем свела его судьба. Куцый видит, что я стала другой. Куцый замечает, что во мне что-то изменилось. Куцый понимает необходимость следить за тем, кто вернулся с того света живым, в то время как Медный, этот огромный косматый увалень, может и понимает, но предпочитает вообще ни о чем не думать, а Тройка слишком привыкла полагаться на мужское плечо, и полностью доверяет мужской половине нашего недоотряда.
Куцый смотрит на меня, я прячу глаза. Да, Куцый, я действительно очень плохо сплю. Да, мне все время снится один и тот же сон, и все чаще я просыпаюсь в холодном поту, и все реже мне удается уснуть заново. Да, мне мерещатся странные вещи, и порой я боюсь, что медленно теряю рассудок, потому что в те дни, когда я сплю три часа в сутки, я начинаю видеть людей насквозь. Не в переносном смысле, в прямоммышцы, кости, внутренности. Я не знаю, чем это объяснить, не знаю, что происходит, но точно знаю, что раньше такого не было. А самое забавноене так уж сильно меня это пугает.
И кстати, о вшах
А где Вошь? спрашиваю я, обращаясь ко всем.
На мгновение абсолютно все бросают быстрый взгляд на аудиоплейер, лежащий посреди стола, а потом в воздухе рождается мертвая тишинапоследний раз его хозяйку мы видели около двух суток назад.
Мне никто не отвечает.
Разговор окончен и после нескольких бессмысленных фраз, призванных разрядить обстановку, но не справляющихся с этой пустяковой задачей, мы поднимаемся. Медный, вопреки привычному ходу вещей поворачивается к Тройке, тянет к ней ручищу:
Иди сюда, Троечка, басит он, и от нежности в грубом голосе мне становится неловко. Я поднимаю голову и смотрю, как Тройка кивает и подходит к нему, ныряя под его руку, обнимая его за талию и прижимаясь головой к тяжелому плечу. Сколько же прошло времени с тех пор, когда они последний раз спали друг с другом? Сотня, две сотни лет назад. В прошлом веке, в прошлой жизни, когда мы не еще не знали, что обречены, они, возможно, успели полюбить друг друга. Правда потом забыли об этом. А теперь теперь они идут в выходу из подземной стоянки, обнимая друг друга, словно так было всегда. Словно не было всех тех дней и ночей, когда они с радостью разбредались по разным углам, лишь бы не видеть друг друга. Как крысы. Тройка по понятным и совершенно логичным причинам ищет успокоения в сильных мужских рукахнесколько часов назад она чуть не сдохла, и теперь ей все кажется ярче, острее, слаще, и возможно, она даже получит удовольствие от процесса. А может, и нет. Может, в самый неподходящий момент она вспомнит, как теперь уже мертвый Отморозок в приступе психоза выхватывает Апекс из её рук и, не глядя, отбрасывает в сторону два приборасвой и её билет в обратный конец, с диким хохотом: «Давай сыграем, Тройка!» Он орет, и его глаза искрятся безумием: «Давай посмотрит, кому из нас повезет?» А за спиной топот лап Красного, и Тройка в приступе немого подчинения впервые в жизни думает: «А давай!» Но лишь ненадолго, лишь на пару секунд, потому что огромный Красный в поле зрения очень быстро возвращает вкус к жизни
Перевожу взгляд на Куцегоон смотрит вслед Медному и Тройке. Наверное, думает о том же, о чем и я, с поправкой на то, что Куцый не просто перебирает мысли в голове, пробует их на вкус, перекатывает на языке, как конфетыне всегда сладкие, не всегда вкусные. Куцый всегда задает главный вопросчто с этим делать? Мы смотрим, как двое поднимаются по лестнице, ведущей наверх, и думаем об одном и том жекак же ярко светится в Медном бессилие. Но я просто думаю, позволяя грустной мысли пуститься по венам, отравляя меня тоской, а вот Куцый И хоть никто никогда не говорил этого вслух, но на него легла непосильная ноша, и теперь, всякий раз видя бессилие, он думаетчто же ему с этим делать? Бедный Куцый. Родись он чуть раньше, прожил бы жизнь, полную беспечных радостей молодого парнядевушки, машины, выпивка, ненавистная учеба, не менее ненавистная, но приносящая доход, работа, позволяющая иметь девушек, машины, выпивку. И в этом замкнутом круге, бегая внутри пластмассового колеса, как хомяк, возможно, был бы счастлив. Но тут, с одной стороныМедный, с другойВошь, с третьейя, а посреди этого великолепияодна единственная Тройка, которая все еще хочет жить. И ради неё одной он все еще рвет на себе волосы и в сотый раз перебирает вариации бесполезных попыток выжить. Ради неё он все еще трепыхается, рвется в бой, старается изо всех сил. Не потому что любит её, не потому что она ему дорога, а потому что онаединственный носитель редкого дараистинного, искреннего, первобытного желания жить. Он искрится, горит в ней, и, возможно, благодаря этому свету мы до сих пор живы. Сейчас, глядя на монолитное лицо, застывшее в угрюмом молчании, мне приходит в голову отвратительная мысльполагаю, он был рад избавиться от Отморозка. Да, звучит кощунственно Да что уж там!? Звучит омерзительно! Более того, вовсе не по-людски, но подумайте сами, сколь сложно решить длинное уравнение, напичканное множеством неизвестных, непредсказуемых в своем поведении переменных, которые так и норовят перескочить с места на место, а то и вовсе изменить полярность. В свое время Отморозок был гарантом безопасности и Куцый без него практически не выходил из здания. Гораздо проще сложить дважды два, а не маяться с формулой суммы геометрической прогрессии. Куцый переводит взгляд на меня, и в секундном замешательстве я просто смотрю ему в глаза. Хочешь вычеркнуть меня?
Он поднимается:
Иди спать.
Он идет к лестнице, и скрывается из виду, ни разу не обернувшись. Я смотрю ему вслед.
Дважды двагораздо проще.
За моей спиной закрывается дверьтихо, с еле слышным щелчком замка, входящего в паз. Какое-то время просто стою, прислушиваюсь, принюхиваюсь, и, Бог знает чем, пытаюсь уловить присутствие других людей. Нас всего четверо (или все еще пятеро?) в огромном здании торгового комплекса. Каковы шансы на то, что именно здесь окажется одна четвертая (или пятая?) всех представителей рода людского на этом крохотном клочке земли? Один из четырех (или пяти).
Есть кто-нибудь? кричу я.
В ответ тишина, временно разбавленная эхо моего собственного голоса. Делаю несколько шагов и снова кричу. Как и в первый разтишина, и жуткое эхо моих слов. Я медленно иду вперед, ловя себя на мысли, что человеку, орущему во все горло, странно красться на цыпочках. Одергиваю себя и перехожу на нормальный шаг. Коридор ведет вперед, раскрывая передо мной мертвые павильоны магазиновпамятники загнувшейся эпохи потребления. Половина пусты, прочиенаполнены, и вот они-то внушают неконтролируемый ужасвещи, аккуратно разложенные по полочкам, так и не покрывшиеся пылью, словно обрели голоса и тихо шепчут из каждой открытой двери. Словно призраки людей, которых они ждут, вот-вот появятся, поползут из щелей и темных углов, как гребаные зомби. За секунду до начала хода времени мир застыл, и ты мучительно ждешь, когда же пустые коридоры заполнятся гамом тысяч людских голосов. Временами, когда это ощущение предвкушения доводит тебя до иступленной чесотки, когда зудит само ожидание где-то под кожей, кажется, что все произошедшеетвоя вина. Неизвестнокак, непонятнокаким образом, тыпричина того, что сейчас происходит. Раньше чувство вины было иступленным, самозабвенным и таким осязаемым, словно живет внутри тебя, дышит, разрастается, опутывая красными нитями твое нутрооно пульсирует где-то за сердцем, обвивает его, сдавливает, и ты чувствуешь, как оно перекрывает кровеносные сосуды.