Отчаянно хочется, чтобы эти «здравствуйте» и «до свидания» оказались последними. Но я понимаю, что если лидер васпов нарушит правила, то кто их будет придерживаться вообще?
Противоположную стену занимает большое окно, наполовину занавешенное шторами. Перед нимписьменный стол. В углу стоит журнальный столик и торшер. А рядомкресло. И в нем сидит пожилой толстяк и ест мороженое. Ложка дразняще позвякивает о стенки вазочки. «Клубничное», отмечаю про себя, а вслух говорю:
Разрешите войти?
Доктор подскакивает, будто слышал ни скрипа двери, ни тяжелых шагов. Его круглое лицо расплывается в улыбке.
Ян Вереск? Очень рад с вами познакомиться! Да вы не стойте, проходите-проходите. Я не кусаюсь.
Его лукавая улыбка и шутливый тон раздражают.
Меня направил отдел по надзору.
Доктор отодвигает вазочку с мороженым, разводит руками.
Что ж поделать, голубчик! Я ведь жду вас, жду, а вы все не идете. Да не стойте в дверях!
Он подходит, а я инстинктивно отступаю, пока в спину не упирается дверная ручка. Как пистолетное дуло.
Куртку вешайте сюда. Вам помочь?
Доктор дотрагивается до меня, и по хребту прокатывается ледяная лавина.
Я не люблю лишних прикосновений. Эта привычка сформировалась в пору ученичества, когда любой контакт означал боль. А люди не трогают васпов потому, что мало кто в резвом уме захочет погладить таракана. Это неприятие заложено в генетической памяти, как в наших заложена жажда разрушения. Но отступать некуда, поэтому я неловко снимаю куртку, от волнения и неуклюжести путаясь в рукавах, и доктор начинает мягко, но непреклонно оттеснять меня в комнату. Его жесты ненавязчивы, а я чувствую себя зверем, угодившим в капкан хищника еще более хитрого и беспощадного. И тем опаснее капкан, что выглядит на первый взгляд безобидно. В этом лукавство и подлость человека. Лучше бы меня просто огрели по затылкутак было бы честнее.
Вы, должно быть, решили, что я не ждал вас? продолжает доктор. Представляю, что вы могли подумать, когда увидели, как я втихаря уплетаю мороженое!
Он смеется, отчего его щеки наливаются румянцем. Я присаживаюсь на самый краешек дивана, и внутри весь как пружина. Но что бы ни говорил и не делал психотерапевт, придется выдержать и это.
На самом деле я страшный сладкоежка, посмеиваясь, говорит доктор. Он садится в кресло, и теперь нас разделяет только журнальный столик. Моя жена этого не понимает и всегда оттаскивает от кондитерских отделов. Однажды она послала меня за хлебом и знаете что? Я вместо хлеба купил два кило конфет. Так что здесь у меня тайное логово. Поддаюсь соблазну, когда выдается свободная минутка. Понимаете теперь, что вы своим приходом спасли меня от обжорства?
Его многословие раздражает. Но еще больше раздражает запах клубники и сливок.
Раз уж вы зашли в гости, заканчивает доктор, поможете мне разделаться с порцией? Клянусь, если я съем хоть немного, на мне разойдется халат!
Он поднимается и достает вторую хрустальную вазочку. Сглатываю слюну и слежу, как он перекладывает из початого брикета остаток. Наверное, я сейчас похож на осу, которая кружит вокруг блюдца с сиропом, но так и не решается сестьведь где-то рядом маячит мухобойка.
Угощайтесь, дружочек, доктор протягивает вазочку.
Это подкуп?
На его лице не дергается ни один мускул. Улыбка искренняя, но в глазах затаилась хитринка.
Что вы, голубчик! И в мыслях нет! Впрочем, не хотите, как хотите.
Он подвигает вазочку ко мне. Попытка установить контакт забавна но полуголодное существование не настраивает меня на веселье, поэтому произношу сдержанно и четко:
Предлагаю начистоту, док. Я не голубчик и не дружочек. Я вам не нравлюсь. Вы мне не нравитесь. Задавайте вопросы или баш на баш: вы мнештамп в диагностической карте, я вамрекомендацию. Идет?
Смотрю на него в упор, тем взглядом, от которого раньше в страхе сжимались солдаты и падали на колени люди. Но доктор лишь сокрушенно качает головой.
Боюсь, вы что-то напутали, голубчик. Ошибочно приняли меня за кого-то, и я даже знаю, за кого: за бездушного карьериста, которому нет дела до чужих судеб. Возможно, вы привыкли иметь дело именно с такими? Тогда мне вас искренне жаль.
Так что за печаль? огрызаюсь. Подпишите карту, и мы никогда больше не встретимся.
Э, нет! Так не пойдет, категорически заявляет он. Ничего не дается легко и просто, вам ли не знать? Побег от проблемы так и останется побегом, но не ее решением.
Мне нечего решать.
Вы, правда, так думаете? улыбается доктор, словно знает какую-то тайну. А я вжимаюсь в спинку дивана: очередная паническая волна накрывает с головой. Вспоминаю о своем сне, о русалке с перерезанным горлом. Когда тебя возбуждают мертвые девушкиэто определенно проблема, приятель.
Сделаем так, говорит доктор. Я больше не стану утомлять вас разговорами и расспросами. Когда вы будете готовысами скажете мне об этом. Хорошо? Но толькоя подчеркиваю! когда захотите сами.
А если я никогда не захочу?
О! пылко возражает он. Вы захотите. Ведь будь иначе, вы не появились бы здесь, не так ли? Вы и ваши товарищи. И говоря «здесь», я имею в виду не только мой кабинет, а город и общество в целом.
Не знаю, что на это сказать. Сердце бьется тревожно и быстро, а я не могу его контролировать. И это пугает.
Друг мой, я знаю таких, как вы, мягко произносит доктор. У вас внутри огонь. Вы научились прятать его очень глубоко, но поверьте, я умею разглядеть пылающие души. И вы не успокоитесь, пока не завершите начатое. Я прав?
Ежусь. От его слов что-то поднимается во мнея еще не могу подобрать этому чувству название, но мне не нравится его горький привкус. Я долго думаю прежде, чем ответить:
Так что вы будете делать теперь?
Ждать, просто отвечает доктор. И разговаривать о разных вещах. О погоде. О сладостях. О музыке. О несносных соседях. О натирающих ноги туфлях. Да мало ли найдется тем? А пока, он снова указывает на хрустальную вазочку, все-таки попробуйте мороженое. Ей богу, если не захотите, придется выкинуть. А жалко.
Он протягивает чайную ложку. Машинально беру ее и наблюдаю, как скользнувший из-под штор солнечный зайчик играет на полированной грани.
* * *
И с чего я паниковал?
Доктор не вскрыл меня ни ножом, ни словом. К тому же, встреча с психо-тера-певтом наводит на мысль, что у Пола тоже был свой куратор. Вот только разглашать информацию никто из врачей не станет. Возможно, расскажет полицейскому, но не лаборанту. Тем болеене васпе.
Значит, этот вариант отпадает. Тогда что еще? Может, Пол тоже вел дневник? Нужно узнать у Расса и попасть в опечатанную квартиру.
5 апреля, суббота. Перемены
До Перехода я почти не общался с Рассом. Пересекаясь на заданиях, мы не обменивались и словом. У каждого была своя территория и добыча. Яофицер преторианской гвардии головного Улья. Какое мне дело до приграничья? Комендант значимая фигура в иерархии васпов, но не преторианец. Он никогда не знал, каково это слышать в голове тоскливый шепот Королевы. И не узнает, каково этоостаться с пустотой вместо него.
Кошмары о смерти Королевы преследуют меня не реже, чем сны об убийствах.
Я был слишком слаб, чтобы участвовать в сражениях, когда Ульи подвергались бомбардировке, а васпы гибли сотнями, пытаясь защитить свою богиню и мать. Зато я помню боль, похожую на взрыв фугасной бомбы в голове. Пожар, опаливший внутренности и оставивший тлеть не разумное существоголовешку. Помню вой: он вспорол меня, будто разделочным ножом. Меня рвало кровью и желчью, а она звала меня, звала, звала Этому зову нельзя противиться, его нельзя забыть. Инстинкт вел меня туда, где в муках корчилась Королева, опаленная огнем, отравленная ядом.
Пойми, говорил Торий, тебя так выдрессировали.
Понимаю. Конечно, она не была ни богом, ни матерью. Наша тоска по нейтоска по прошлому. Но со смертью Королевы умерла часть меня. Она была тем, что соединяет рой, и люди быстро догадались, как обезоружить монстра: они препарировали нам мозг. Нервные окончания по-прежнему посылают импульсы, но они уходят в пустоту. И эта пустота коварна. Она может ждать очень долго, так долго, пока не потеряешь бдительность. Пока не кончатся таблеткибелые, голубые и красные. Пока тоска не станет такой мучительной, а тьма такой беспросветной, что устаешь бороться и сдаешься. И поворачиваешься к пустоте лицом, заглядывая в провалы ее глаз. Тогда она заглядывает в твои