Нам велели раздеться и завернуться в красную ткань. Наши платья унесут и сожгут. Нам дадут новые белые рубашки и покрывала символы взрослой жизни. Дома мы должны носить рапы символ нашего детства.
Бинта пошла первой ее обряд надо было провести срочно. Затем Луйю, Дити и потом я. На полу расстелили красную ткань. Лежа на ней с красной подушкой под головой, Бинта снова заплакала. Включили свет, и предстоящее показалось нам гораздо страшнее. «Что я делаю? думала я, глядя на Бинту. Это безумие! Я не обязана это делать! Надо выбежать в дверь, добежать до дома, лечь в кровать и притвориться, что этого никогда не было». Я шагнула к двери. Я знала, что она не заперта. Обряд был добровольным. Девочек уже давно не принуждали к нему. Я сделала еще шаг. Никто не заметил. Все смотрели на Бинту.
В комнате было тепло, а снаружи была обычная ночь. Мои родители спали, словно это была обычная ночь. Но Бинта лежала на красной тряпке, и ее ноги держали целительница и архитектор. Ада продезинфицировала скальпель и затем нагрела в огне. Дала ему остыть. Целители обычно оперируют лазерными скальпелями. Они делают очень точные разрезы, а если надо, ими можно сразу прижечь. Интересно, почему Ада взяла простой скальпель?
Задержи дыхание, сказала Ада. Не кричи.
Не успела Бинта как следует вдохнуть, Ада воткнула в нее скальпель. В маленький бугорок розовой плоти возле йейе. Скальпель рассек его, брызнула кровь. У меня в животе екнуло. Бинта не закричала, но закусила губу так сильно, что из уголка рта потекла кровь. Она дернулась, но женщины ее удержали.
Целительница прижала к ране лед, завернутый в марлю. На несколько мгновений все застыли, кроме Бинты, которая тяжело дышала. Потом кто-то из женщин помог ей встать и отвел на другую половину комнаты. Бинта села, разведя ноги и удерживая марлю на месте. Лицо у нее было ошарашенное. Настала очередь Луйю.
Я не могу, залепетала Луйю. Я не смогу!
Все же она позволила целительнице и архитектору прижать себя к полу. Портниха и моя тетка для верности взяли ее за руки, а Ада продезинфицировала новый скальпель. Луйю не кричала, но издала пронзительный писк. Она боролась с болью, из глаз лились слезы. Настала очередь Дити.
Дити медленно легла и сделала глубокий вдох. И тихо сказала что-то, что я не расслышала. Как только Ада коснулась скальпелем ее плоти, Дити вскочила на ноги, по ее бедрам потекла кровь. С искаженным от ужаса лицом она молча попыталась вырваться и убежать. Видимо, такая реакция была знакома женщинам, потому что они без слов схватили ее и быстро уложили на пол. Ада быстро и чисто закончила разрез.
Настала моя очередь. Я едва могла открыть глаза. Боль, которую испытывали девочки, роилась вокруг меня, как осы и кусачие мухи. Вонзалась как шипы кактусов.
Иди, Оньесонву, сказала Ада.
Я была зверем в ловушке. Ловушкой были не эти женщины, не дом и не традиция. А сама жизнь. Словно я тысячи лет прожила вольным духом, а потом в одночасье меня что-то схватило что-то жестокое, злобное и мстительное и запихнуло в тело, в котором я с тех пор нахожусь. Отдана на его милость, подчинена его законам. Затем я подумала о матери. Она ради меня сохранила рассудок. Ради меня выжила. Я сделаю это ради нее.
Я легла на ткань, стараясь не замечать, как три девочки разглядывают мое тело, тело эву. Треснуть бы их всех. Я не заслужила, чтобы меня так изучали в самый жуткий момент. Целительница и архитектор взяли меня за ноги. Портниха и тетка держали за руки. Ада взяла скальпель.
Спокойно, сказала мне на ухо Нана Мудрая.
Я почувствовала, как Ада раздвинула губы моей йейе.
Задержи дыхание, сказала она. Не кричи.
Я не успела вдохнуть как следует она сделала разрез. Боль была как взрыв. Я чувствовала ее каждой частью своего тела и едва не потеряла сознание. Затем закричала. Я не знала, что умею издавать такой звук. Я едва чувствовала, что женщины меня держат. Удивилась, что они не бросили меня и не разбежались. Все еще крича, я поняла, что все куда-то делось. Вокруг меня все стало голубым, желтым, а по большей части зеленым.
Я задохнулась бы от ужаса, если бы у меня был рот. Я кричала бы, билась, царапалась, плевалась. Я не знала, что думать, видимо, я умерла опять. Со мной больше ничего не происходило, и я успокоилась. Оглядела себя. Я стала голубой дымкой, похожей на туман после долгого сильного ливня. Теперь я могла разглядеть других. Кто-то был красным, кто-то зеленым, кто-то золотым. Предметы обрели четкость, и я смогла разглядеть и комнату. Девочек и женщин. У каждой была своя цветная дымка. На свое лежащее тело мне смотреть не хотелось.
И тут я увидела нечто. Красное, овальное, с белым овалом в центре, как гигантский глаз джинна. Оно сипело и шипело, белая часть расширялась, подбираясь ближе. И оно внушало смертельный ужас. «Скорей бежать! подумала я. Скорее! Оно меня видит!» Но я не знала, как бежать. Чем? У меня не было тела. Красное было горьким ядом. Белое жгло как самое злое солнце. Я снова начала кричать и плакать. А затем открыла глаза и увидела чашку с водой. Все заулыбались.
Слава Ани, сказала Ада.
Я ощутила боль и вскочила, готовая бежать. Надо было убегать. От того глаза. Я тогда была так сбита с толку, что решила, будто боль исходит от того, что я видела.
Не шевелись, сказала целительница.
Она прижимала мне между ног лед в марле, и я не знала, от чего мне больнее от раны или от холода. Я обшаривала комнату глазами. Когда взгляд падал на что-нибудь красное или белое, сердце замирало, а руки сжимались в кулаки.
Через пару минут я стала расслабляться. Сказала себе, что это боль вызвала кошмар. Позволила рту открыться. Воздух высушил мне нижнюю губу. Теперь я ана м-боби. Я больше не позорю родителей по крайней мере не тем, что в одиннадцать лет остаюсь необрезанной. Но облегчение длилось не больше минуты. Это был вовсе не кошмар. Я знала это. И сейчас случилось что-то ужасно плохое, хотя я и не знала что.
Когда она тебя порезала, ты просто уснула, сказала Луйю, лежа на спине.
Она смотрела на меня с большим уважением. Я нахмурилась.
Да, и стала вся прозрачная! добавила Дити.
Она, казалось, совсем оправилась от собственного шока.
Ч-что? сказала я.
Чшшш! сердито прошипела Луйю.
Но стала ведь! зашептала Дити.
Мне хотелось царапать пол ногтями. Что все это значит? От меня пахло тревогой. Я поняла, что чувствую и другой запах. Тот, что впервые почувствовала во время истории с деревом.
Ей надо поговорить с Аро, сказала Ада Нане Мудрой.
Нана Мудрая что-то хмуро пробурчала, и Ада поспешно отвела глаза.
Кто это? спросила я.
Никто не ответил. Никто из женщин не смотрел на меня.
Кто такой Ара? спросила я, обращаясь к Дити, Луйю и Бинте.
Все три пожали плечами.
Без понятия, сказала Луйю.
Когда никто так и не объяснил, кто такой Ара, я выбросила его из головы. Мне было о чем волноваться. Например, о том месте, полном света и цвета. Об овальном глазе. О кровоточащей ране у меня между ног. И о том, как рассказать родителям, что я сделала.
Мы вчетвером полчаса пролежали бок о бок. Было больно. Каждой из нас дали тонкую золотую цепочку на талию, теперь ее надо было носить не снимая. Старшие, задрав одежду, показали нам животы с цепочками.
Их освятили в воде седьмой из Семи рек, сказала Ада. Они надолго нас переживут.
Каждой также дали камешек, чтобы держать под языком. Они назывались талембе этану. Эту традицию мама одобряла, хотя ее смысл тоже был давно забыт. У нее был маленький гладкий оранжевый камешек. У каждой группы океке разные камни. Нам дали алмазы, о которых я раньше и не слышала. Похожие на гладкие овальные льдинки. Мой легко поместился под язык. Вынимать его надо было только за едой и на время сна. И поначалу следить, чтобы не проглотить его это считалось плохой приметой. Я подумала вскользь странно, что мама не проглотила свой камень, когда меня зачинали.
Потом ваш рот с ним подружится, сказала Нана Мудрая.
Мы вчетвером оделись, подложив в трусы марлю и обернув головы белыми покрывалами. Ушли вместе.