Что? Вы же обе только сегодня пришли?
Слухом земля полнится, сказала Дити.
Для некоторых, во всяком случае, довольно добавила Луйю.
Говорите уже, что хотели сказать, я начала злиться.
Его зовут Мвита, возбужденно заговорила Луйю. Он появился, пока нас не было. Никто не знает, где он живет и даже есть ли у него родители. Он, судя по всему, очень умный, но в школу ходить отказывается. Один раз пришел четыре дня назад и обсмеял учителей, сказал, что он сам может их учить! Нашел как произвести первое впечатление!
Я пожала плечами:
А мне-то что?
Луйю ухмыльнулась, склонив голову набок:
Потому что я слышала, что он эву!
Остаток дня я плохо помню. На уроках я искала взглядом лицо цвета верблюжьей шкуры с веснушками как коричневый перец, и глазами не как у ноа. В обеденный перерыв я искала его в школьном дворе. После уроков я пошла домой вместе с Бинтой и Луйю и все смотрела по сторонам. Дома меня подмывало рассказать про него маме, но я решила не говорить. Захочется ли ей слушать про еще один плод насилия?
Назавтра было то же самое. Я не могла перестать его искать. Через два дня в школу вернулась Дити.
В конце концов мама выпихнула меня из кровати, призналась она и продолжила строгим голосом: «Ты не первая, с кем это проделали!» К тому же она знала, что вы все уже в школе.
Она бегло взглянула на меня и отвела взгляд, а я тут же поняла: ее родителям не понравилось, что я прошла обряд вместе с их дочерью. Как будто меня волнует, что думают ее родители.
Все равно теперь мы были вчетвером. Луйю, Бинта и Дити побросали всех прежних подруг. Мне и бросать было некого. Хотя все девочки, вместе совершавшие обряд одиннадцатого года, и были «повязаны», связь обычно держалась недолго. Но для нас перемена была естественной. У нас уже были тайны. И это было только начало.
Лидера среди нас не было, но Луйю нравилось руководить. Она была шустрой и наглой. Оказалось, что у нее были соития еще с двумя мальчиками.
Да кто такая Ада? сплюнула как-то Луйю. Я не обязана ей обо всем сообщать.
Бинта на людях не поднимала глаз и говорила мало. Отцовское насилие обошлось ей дорого. Но когда рядом были только мы, она и болтала, и улыбалась. Не будь в ней от природы столько жизни, сомневаюсь, что она выжила бы при таком отце.
Дити была принцессой, она любила целыми днями лежать в кровати, чтобы слуги носили ей еду. Она была пухленькой, хорошенькой, и все ей обычно доставалось даром. Ей часто везло. Торговец хлебом уступал нам его за полцены, потому что спешил домой. Или пальма роняла кокос прямо к ногам Дити. Богиня Ани любила ее. Каково это, когда тебя любит Ани? Я пока не знаю.
После школы мы делали уроки под деревом ироко. Поначалу я нервничала. Боялась, что та красно-белая тварь как-то связана со случаем на этом дереве. Сидя под ним, я чувствовала, будто зову «глаз» снова прийти за мной. Со временем, так как ничего не происходило, я чуть расслабилась. Иногда даже ходила туда, к дереву, в одиночку, просто подумать.
Я слегка забегаю вперед. Давайте вернемся немного назад.
Через одиннадцать дней после обряда одиннадцатого года, через четыре дня после моего возвращения в школу, три дня после того, как я поняла, что теперь крепко связана с тремя ровесницами, и на следующий день после того, как в школу вернулась Дити, случилась еще одна вещь. Я медленно шла домой. Рана пульсировала. Дважды в день без видимой причины боль усиливалась.
Они все равно будут считать тебя злом, сказал кто-то сзади.
А? Что? я медленно повернулась.
И застыла. Я словно взглянула в зеркало, ни разу до того не видев своего отражения. Впервые в жизни я поняла, почему при виде меня люди замирали, роняли вещи и пялились. У него был мой цвет кожи, мои веснушки, а золотистые волосы были сбриты почти наголо, и голова казалась посыпанной песком. Он был немного меня выше, может быть, на пару лет старше. У меня глаза золотисто-карие, как у пустынной кошки, а у него были серые, как у шакала.
Я тут же его узнала, хотя видела всего раз и была тогда не в себе. Вопреки словам Луйю, он пробыл в Джвахире дольше нескольких дней. Этот мальчик видел меня голой в ветвях дерева ироко. Он велел мне прыгать. Шел ливень, он держал над головой корзину, но я его узнала.
Ты
И ты тоже.
Да. Я никогда То есть я слышала о других.
Я их видел, сказал он небрежно.
Откуда ты? спросили мы хором.
С Запада, ответили оба и кивнули все эву были с Запада.
С тобой все нормально? спросил он.
А?
Ты странно ходишь.
Я почувствовала, как лицо запылало. Он снова улыбнулся и помотал головой.
Зря я он запнулся. Но поверь: они всегда будут считать нас злом. Даже если ты себя порезала.
Я нахмурилась.
Зачем тебе это? Ты же не отсюда.
Но я тут живу, сказала я, защищаясь.
И что?
Ты кто? спросила я сердито.
Тебя зовут Оньесонву Убейд-Огундиму. Ты дочь кузнеца.
Я прикусила губу, стараясь выглядеть по-прежнему сердитой. Но он назвал меня дочерью кузнеца, не падчерицей, а это вызывало улыбку. Он ухмыльнулся.
А еще ты та, кто сидит голышом на дереве.
Ты кто? спросила я снова.
Мы, должно быть, странно смотрелись вдвоем на обочине.
Мвита.
А фамилия у тебя какая?
У меня нет фамилии, сказал он сухо.
А ясно.
Я оглядела его одежду. На нем были обычные мальчишеские вещи линялые синие штаны и зеленая безрукавка. Сандалии старые, но кожаные. В сумке лежали старые учебники.
Ну а где ты живешь?
Голос слегка смягчился:
Не беспокойся об этом.
Как вышло, что ты не ходишь в школу?
Я хожу в школу. И моя школа лучше вашей, он достал из кармана конверт. Это твоему отцу. Я шел к вам домой, но ты можешь сама ему отнести.
На конверте из пальмовой бумаги стояла печать с эмблемой Осугбо бегущей ящерицей. Каждая ее лапа символизировала одного из старейшин.
Ты живешь по той дороге за эбеновым деревом, да? спросил он, глядя мимо меня.
Я рассеянно кивнула, все еще разглядывая конверт.
Ладно, сказал он и ушел.
Я стояла и смотрела ему вслед, почти не замечая, что пульсирующая боль между ног усилилась.
Глава шестаяЭшу
С того дня я стала встречать Мвиту повсюду. Он часто приходил к нам с посланиями. А пару раз я натыкалась на него по пути в Папину кузню.
Как так вышло, что вы мне про него не сказали? спросила я родителей однажды за ужином.
Папа уплетал пряный рис. Он откинулся с набитым ртом и занес руку над тарелкой. Мама подложила ему козлятины. Они одновременно сказали:
Я думал, ты знаешь.
Я не хотела тебя расстраивать.
Родители тогда уже столько всего знали. Могли понять и то, что не смогут оберегать меня вечно. То, что грядет, придет.
Мы с Мвитой разговаривали при каждой встрече. На бегу. Он всегда спешил.
Куда ты сейчас? спросила я, когда он доставил Папе очередной конверт от старейшин.
Папа делал для Дома Осугбо большой стол, на котором надо было выгравировать какие-то очень важные символы. В принесенном конверте были очередные чертежи.
Кое-куда, с ухмылкой ответил Мвита.
Почему ты всегда торопишься? сказала я. Ну давай. Чуть-чуть.
Он повернулся, чтобы уйти, но передумал.
Хорошо.
Мы сели на ступеньках, ведущих в дом. Через минуту он сказал:
Если долго пробыть в пустыне, услышишь, как она говорит.
Конечно. А громче всего она говорит ветром.
Точно. Бабочки хорошо понимают пустыню. Поэтому они и перелетают то туда, то сюда. Они всегда беседуют с землей. Говорят и слушают поровну. На языке пустыни можно позвать бабочек.
Он поднял голову, набрал побольше воздуха и выдохнул. Я узнала песню. Пустыня поет ее, когда все хорошо. В дни нашего кочевья, когда пустыня так пела, мы с мамой ловили скарабеев, медленно пролетавших мимо. Убери жесткую скорлупу и крылья, высуши остальное на солнце, добавь приправы объедение.
На песню Мвиты слетелись три бабочки маленькая белая и две большие желто-черные.