Три штуки неси в дом, однук соседнему забору, быстрее давай!
Сам он, отмокнув от ружья часового острый трёхгранный штык, пробил и аккуратно раскурочил донце еще одной бочки, и, прижав ее к телу и обхватив здоровой рукой, медленно побрел от сарая к крыльцу дома, рассыпая по всему двору чёрный порошок. Дул сухой ночной ветер, и, повернувшись, Кутайсов оценил его направление: прямиком в сторону центра города, к Кремлю.
Может быть, удастся запалить не только один этот дом, если вдруг повезёт. А если нетто он сделал все, что мог!
Слышишь, все, что мог! вдруг пылко воскликнул граф, тряхнув поседевшими кудрями и обратив изуродованное лицо прямо в небесную черноту.
Силы теперь оставили его окончательно, он опустился на голую землю рядом с входом в дом, тяжело дыша, пульс колотился, зубы скрипели от резко пришедшей боли. В голове вдруг закрутились все картины его жизни: беззаботное детство в батюшкиной усадьбе, первая любовь с юной черноглазой цыганкой, табор которой стоял на соседнем лугу, начало службы полковником в гвардии, темные бессонные ночные часы, когда он упорно штудировал книги по артиллерийской науке, променяв на это развеселые офицерские кутежи, первая блистательная встреча с императором, первые сражения: кровавая метель Эйлау и мясорубка Фридланда, Вена и Париж, запойное изучение языков и вечерние беседы с блестящими французскими генераламипрошлыми и будущими соперниками. Затем непрерывная, изнуряющая работа по артиллерийским преобразованиям: сотни бумаг, десятки инспекций, долгие часы раздумий, когда, чтобы отвлечься от очередной реляции, он метался к незаконченным четверостишиям, затем к геометрическим чертежам, а потом обратно, стремясь и успевая закончить все разом. Встреча с Берестовым, растопленный камин, зимняя ночь и тихий голос посланника, рассказывающий ему о природе и сути гласа грядущего. Бесконечная череда светских балов, брызги шампанского и шуршащие платья прелестных фрейлин. Гром, грянувший с первыми шагами врага по его родной земле, решительное отчаяние Островно, огнедышащий жар стен Смоленска и грозная ярость Бородино, наконец, жуткое ранение и плен. Это закрутилось в бесконечной воронке, как будто соединилось со всей Вселенной и растворилось в ней навечно, когда Александр Иванович в последний раз в жизни пришёл в себя и разлепил единственный воспалённый глаз. Мужик с удивлением смотрел на него, не понимая, что происходит, но тут же тьма, накрывшая двор доходного дома, вдруг раздвинулась, прорезанная скрипом входной двери и пляшущим лучом масляного фонаря: на крыльце, щурясь в ночную мглу, стояла старуха в чепце и ночной сорочке. Кутайсов и Тарасов на мгновение застыли на месте.
Эй, а ну, чего вы удумали, эй-ей, тревога, пожар! вдруг завизжала, заверещала она, сразу вцепившись хмельному в бороду и подбираясь к его горлу. Запалить, спалить, мою собственность, да я все за неё отдала, жизнь отдала, чтоб в Москве жить, убью тебя! и стала наносить Владимиру Андреевичу тяжелые, увесистые удары по голове, никак несоизмеримые ни с ее малым ростом, ни с хилым телосложением.
Гад, сука, тварь, не выйдет, убью-уууу! захлебываясь, едва не шипела она.
В доме, казалось, начали просыпаться, медленно, словно нехотя, загорелись свечи в двух окнах, да и с улицы уже раздавался топот бегущих ног и конское ржание. Ещё чуть-чутьи весь план умирающего Кутайсова, а также чей-то высший замысел падет прахом! Но тут ошарашенный Тарасов, резко повернувшись, отбросил Юлию Алексеевну на землю, и, ухватившись крючковатыми пальцами, из последних сил сдавил ее горло, одновременно крича:
Давай, ваш бродь, быстрее, жги, взрывай!
Удушая хозяйку, Тарасов даже в темноте разглядел, как выпучились в ужасе ее щучьи глазки, раскрылся в немом крике узкий змеиный рот, ища последнего глотка воздуха. Владимир Андреевич вспомнил, как почти тридцать лет назад он встретил ее во время своей поездки на уральские прииски, как она несколько раз избавлялась от рождённых ими детей, как стремилась, уговаривая его, продать все и поехать в столицу ради того, чтобы начать там новую жизнь, как уже здесь загнала его в долги, споила, отобрала дом и землю, бросила его умирать в грязной подворотне. Все это пронеслось в его голове, он ещё сильнее сжал руки на горле своей бывшей жены. Старуха Юлия Алексеевна, оскалившись как вурдалак, дернулась ещё раз, и затихла навсегда, упокоившись на земле своей московской собственности.
В этот момент ворота, заскрипев, отворились, и внутрь, стуча шпорами и размахивая факелом, вбежал де Кроссье с несколькими гвардейцами, и на мгновение замерон увидел в отблесках огня лежащего бездыханным часового, два тела, сцепившихся у крыльца в яростной хватке, и своего пленника, медленно ползущего ко входу в сарай с тлеющим фонарем в уцелевшей руке.
Нет, стой! воскликнул шевалье, вырвавшись из оцепенения ужаса, но было уже слишком поздно. В своём последнем усилии умирающий Кутайсов упал вовнутрь склада, раздался звон бьющегося стекла светильника.
Пора! последняя мысль пришла извне в его мозг, он ещё успел увидеть в своём воображении желто-белый русский флаг с чёрным императорским орлом, развевающийся среди знакомых силуэтов ветряных мельниц Монмартра, а затем все вокруг потонуло в ослепительном сиянии.
Дощатый сарай, превращённый в артиллерийский склад, оглушительно бухнул огромным ослепительным разрывом, разбрасывая в стороны целый дождь горящих деревяшек, пылающих пучков травы, острых сверкающих кусочков металла. Де Кроссье отлетел назад, контуженный взрывной волной, и, поднимаясь, сразу свалился вновь, ибо стоявший перед ним доходный дом вдруг тоже взлетел на воздух со всеми там находившимися, поднимая кучи пыли и огненные брызги. По всему переулку посыпались пылающие головешки, они падали на крыши и стены других строений и мгновенно зажигали их в сухом ночном воздухе. Огнедышащее пламя начало быстро разгораться, и через полчаса уже пылал весь квартал, повсюду сновали испуганные, не знающие, что делать, солдаты и носились обезумевшие лошади. Бегущие языки огня подбирались прямо к ведущему к Кремлевским стенам узкому деревянному мостику через Яузу, превращаясь в большой пожар, заполняющий все пространство вокруг.
Глава 29
2019 г., Максим Шмелев
То, что он изготовил, стояло прямо здесь же, на ковре у французского окна роскошного гостиничного номера, балкон которого выходил прямо на оживленную Тверскую. Длинный цилиндрический чёрный футляр, к нему прикреплены три бруска грязно-белого цвета, в каждом брускеполупрозрачная палочка, а от неё идут провода прямо к лежащему тут же старому китайскому мобильнику, все выглядит просто и кустарно.
Черт подери, ну неужели каждый дилетант может вот так сам сделать обыкновенную грязную бомбу, которая будет угрожать целому городу! подумал я, и медленно, не опуская рук, повернулся.
Человек уже уложил на ковёр у двери трепещущее тело девушки, и, целя в меня из пистолета, с деланным любопытством спросил:
Откуда ты узнал-то про это?
Тяни время, буквально почувствовал я тот голос в затылке, жди момент!
Я опущу руки, ладно? осторожно спросил я. Неудобно, блин!
Злата тихо простонала, буквально выдохнула. Кровь впитывалось ковром, насколько я мог судить, рана была тяжелая и она умирала. Лозинский покосился на неё, она стекленеющим взглядом смотрела в мою сторону.
Опускай! приказал он, качнув стволом в мою сторону. Рассказывай!
Думаю, ты мне все равно не поверишь, ну ладно, спрошу вначале, насколько ты знаком с релятивистской физикой, червоточинами Кипа Торна, теорией квантовых струн?
Чего за хрень? уставился он на меня и нетерпеливо дернул пистолетом.
Так и думал, далее 8 классов и техникума у тебя не дошло. Попробуем по-другому.
Мне сказал Соболев Евгений Иванович, которого ты убил. Резерв отеля я нашёл у тебя там же, в Голицыно, объяснил я.
Так, Лозинский закряхтел, присаживаясь в стоящее у двери кресло. А он откуда узнал?
Без понятия.
Ладно. А эта шлюха? кивнул головой в сторону Златы.
Не знаю, только что её встретил, здесь.
Ещё кто-то знает?
Без понятия. Думаю, вряд ли. Что это ты хочешь взорвать? Что там такое у окна?