Кутайсов смотрел на него замутнённым взором, казалось, понимая с трудом все, что говорит ему этот слегка чудной француз. Но на самом деле он просто обдумывал свой ответ, уже зная, что перед ним тот самый неприятель, о котором ему говорил убитый Берестов, тот, кто ведает глас грядущего более, нежели он, и которого ему все равно нужно победить, чтобы дать Родине хоть малый шанс. После долгой паузы, с трудом шевеля разбитыми губами, Александр Иванович начал говорить на идеальном французском, привитым ему строгим дядькой-гувернантом в отцовской усадьбе ещё с самого детства:
Шевалье, я не назову вам себя ни по имени, ни по званию, хотя оно и было высоко у того меня, который остался лежать на Бородинском поле среди убиенных там. Глас, который мы слышим оба, пророчил мне гибель, а почему я ещё жив, мне неведомо, ибо со дня роковой баталии нашей я более ничего не слышал. Вы видите, что мне все равно осталось недолго, ибо признаки внутреннего гниения, кои мы называем Антонов огонь, вот-вот должны появиться на моих ранах. Но последнее что я услышал тогда, перед атакой на батарею в центре нашей позиции, было предвидение нашей победы в сей кампании и свержения вашего императора....
Кутайсов еще хлебнул обжигающего коньяка из поднесённой фляги, поперхнулся и закашлялся. Но нахлынувшая дурнота сразу прошла, разум ещё немного прояснился, и он тихо продолжил, стараясь быть убедительным:
Шевалье, вы обречены! Заняв Москву, ваша Великая армия подвергнется жестокому падению дисциплины и моральному разложению, вас ждёт участь поляков, кои два века назад уже были в нашем древнем Кремле, да так там и сгинули. А более мне ничего не ведомо, ибо все, что было после ранения моего, я не могу прояснить в разумении своём. Голова болит сильно!
Эта ложь отняла у него последние усилия. Александр Иванович мучительно опустился на подводу, более ничего не сказав. Де Кроссье увидел, что сознание, пришедшее на эти несколько минут, вновь его оставило. Рядом с повозкой появился Жак с тёплым котелком бульона в руках, раскрытыми от удивления глазами он смотрел, как радостное выражение буквально слезает с лица шевалье и он погружается в глубокое, и, видимо, тягостное раздумье. Это ощущение длилось всего несколько мгновений, а затем де Кроссье как бы стряхнул нахлынувший морок и медленно пошёл к своему коню. Не сказав более ни слова, он растворился в уже холодной ночной осенней мгле.
Глава 23
2019 г., Евгений Соболев
Входной звонок настойчиво и громко жужжал, буквально разрывая мозговые синапсы.
Сколько раз думал поменять эту чёртову трель! раздраженно подумал Дмитрий Лозинский, осторожно берясь за дверную щеколду и как-то воровато озираясь. Кого еще принесло? Нет, ну только не сегодня, не сейчас, твою мать! У него финальный день подготовки, надо ещё успеть выехать сегодня на место действия, все ещё раз установить, подключить и проверить для того, что будет завтра. Осталось буквально несколько часов до момента, как улицу начнут поверять ФСБ-шники или кто там у них за это отвечает. А тут еще кого-то принесло!
Он открыл дверь. На пороге, пошатываясь и опираясь на потрескавшуюся трость, стоял седой старик, в поношенном военном пиджаке, на котором даже в тусклом свете подъездных лампочек сияли советские боевые ордена. Лозинский замер от удивления с полуоткрытым ртом.
Привет! грубо сказал дед и, постукивая своей палкой, даже слегка отстранив его, без спросу вошёл в квартиру. Дмитрию стоило нескольких секунд переключиться от занимавшего его вопроса и вспомнить этого наглого старика, ведь ещё вчера он встречался с ним в суде.
Чего вам надо? спросил Лозинский повышенным, даже немного визгливым тоном. Договариваться уже поздно, судья решение вынесла. Откуда, черт?
Мне это все равно, сказал старик, с прищуром смотря ему прямо в глаза. Дмитрий смутно пытался вспомнить его фамилию, кажется такая простая русская, то ли Соловьев, то ли Соболев, то ли как-то ещё похоже.
Я хочу знать, продолжил дед, сверля его взглядом, Хочу знать, парень, что ты собираешься завтра сделать?
Лозинский сглотнул от неожиданности.
Что что ты вы, имеете ввиду? запинаясь, спросил он и даже удивленно присел за маленький столик в прихожей, как будто его вдруг оставили все силы.
Он и правда думал, что никто не сможет ничего узнать, особенно после того, как убрал единственного свидетеля. Его план, его идея показать себя, сделать то, что другие не смогут, прославиться на весь этот проклятый мир, была только у него в голове. Пример норвежца Брейвика, националиста, в одиночку расстрелявшего несколько лет назад почти сотню человек на уединенном острове, был очень вдохновляющим, но Лозинский затеял нечто гораздо более грандиозное. Правда, первоначально он хотел сделать это во время так называемого шествия оппозиции в марте по центру Москвы: там были в основном молодые раздолбаи и подонки, поколение айфонов и биткойнов, для которых количество лайков под собственным селфи в Инстаграме было вершиной крутости, вчерашние дети, которым почему-то не нравилась бедность простого народа страны, но которые при этом проводили большую часть времени в барах и на вечеринках, в основном нюхая травку и играя в покемонов на своих гаджетах. К сожалению, этот замысел сорвался: майор из Росгвардии, обещавший ему достать С4, смекнул, что можно очень легко нажиться на халяву, взял задаток и спокойно испарился, заблокировав все свои номера и контакты. Лозинский только и мог надеяться, что эта сволочь будет стоять в оцеплении во время завтрашнего мероприятия. Взрывчатку ему пришлось в итоге покупать через Darknet, возиться с оплатой этой криптовалютой, потом долго ждать, искать место закладки где-то на свалке в районе Солнечногорска. Также нелегально отдельно покупать три управляемых детонатора, разбираться с настройкой их срабатывания по вызову с мобильника. Все это заняло кучу времени, и готовый к работе комплект был у него на руках только к концу апреля.
Ну, так даже еще лучше. Как раз будет проходить ненавистная ему акция, этот глупый парад победы под названием «Бессмертный Полк», у него больше недели на подготовку. Лозинский ненавидел это чуждое ему ежегодное шествие по Тверской, у него самого, насколько было известно, никто не воевал, а дед-инвалид, как он слышал, в войну работал на хлебном и спокойном месте, кладовщиком на продовольственной базе где-то под Рязанью. Теперь ему будет очень кстати показать себя всему миру: в самый разгар шествия, рядом с проходящей сотней тысяч людей, торжественно несущих портреты своих доходяг-родственничков, рвануть этот кобальтовый стержень. Дима читал, что площадь заражения может быть огромной, особенно если 9 мая будет ветер и осадки хорошо разнесут эту пыль, то часть Москвы надолго станет непригодна для проживания. Со скольких миллионов довольных и сытых рож сойдут столичная спесь и бахвальство! Сколько тысяч богатеев разом лишаться своих роскошных авто, квартир, домов и офисов! Скольким людям оставшиеся несколько лет не будет ни до чего, кроме лечения своих поражённых радиацией легких, печени, мозга! И все это сделает он один! После этого его собственная судьба не будет иметь значенияо нем узнает весь мир, и помимо сотен тысяч проклинающих его будут ещё и миллионы восхищенных тем, что он сделает!
Но этот чертов дед, похоже, что-то знает. Откуда? Вот уж от кого можно было такое ожидать, только не от этого нищего инвалида. Когда жена, опытная адвокатесса с обширной частной практикой, у которой Лозинский работал в качестве помощника, поручила ему с месяц назад вести самостоятельно первое простое дело, он уже был горд собой. Квартира стоявшего перед ним сейчас старика была, кажется, на этаж выше, чем у его клиента, преуспевающего частного инвестора Ивана Алёхина, плотного и самодовольного сорокалетнего мужчины с лоснящимся лицом и постоянным снисходительным вводным «батенька» при каждом обращении к кому-либо.
Вот вы представьте, батенька, мы все в элитном доме живем, все ремонт делаем, друг другу не досаждаем. А этот старик, как он здесь вообще оказался? Почему он вообще здесь живет, среди уважаемых людей. Он ведь, батенька, трубы не менял никогда, не думал, что в мороз их прорвёт у него, так ведь? А я, батенька, ремонт себе недавно за 8 миллионов сделал, я не хочу, чтобы у меня из-за какого-то старого пердуна это все пошло псу под хвост. Я, батенька, намерен по полной его за это наказать, пусть мне это денег будет стоить, лишь бы ему присудили и такой ущерб, и мой моральный. Так, батенька?