Понятно, сказал он наконец. Это написал именно тот Берестов, почерк его я ранее видел. Услышав глас с непонятными ему цифрами, он записал их и отправил записку куда-то, чтобы она нашлась именно вами, Максим. Наверное, сохранил в какой-нибудь старой библиотеке, не в Москве. Знать это мы теперь не можем. Он здесь предупреждает о чем-то, о какой-то беде. Ни вы, ни я, о ней не слышали. Значит, не могли слышать или.
Я думаю, что сейчас им стало труднее передавать свой сигнал. Пространство искривляется рядом с массивными объектами, мы с вами живем в городе, тут очень большое количество металла, с учетом невероятной микроскопичности канала связи, возможно, на нас просто не могут навестись, попытался объяснить я и подумал, что старик, наверное, ничего не понял, но он вдруг спокойно кивнул в ответ.
Это только подтверждает мою версию, что поручик Берестов из 1812 года был почтальоном. Даже, как сегодня говорит молодежь, этаким «продвинутым» почтальоном, который передавал полученные сообщения людям из совсем других эпох, посредством вот таких записок.
Я улыбнулся словам Соболева, но потом вдруг понял, что смеяться особо нечему. По всему, нас ждёт страшное событие, которое случится вот-вот, и случится в Москве. Может, уже случилось, пока мы здесь сидим и чаевничаем.
Хорошо, что адрес состоял только из цифр, включая название улицы, задумчиво сказал Евгений Иванович. Как бы он в своём времени воспринял название улицы Коммунистическая, или, например, Джавахарлала Неру?
Но, тем не менее, он привёл меня на улицу 1905 года, ответил я. И в тот самый день и час, чтобы встретиться с вами. А что дальше? Наверное, ведь вы знаете про это больше меня, вы должны мне что-то рассказать. Или как-то вместе мы можем, мы должны предотвратить бедствие, о приближении которого я слышу от них. И о котором, сидя по всему, также написал и этот Берестов. Скажите мне, ведь это так?
Соболев погрузился в глубокую задумчивость. Старческие глаза заволоклись пеленой, он так же, как тогда в суде, сгорбленно нагнулся, и на мгновение мне показалось, что он спит. Но ещё через несколько секунд он вновь, по-военному выпрямившись, взглянул на меня.
Максим, продолжил он тихим, но столь же твёрдым голосом. Я не рассказал вам ещё все, что я узнал. Знаете, ещё есть люди совсем другого совсем сорта. Они также слышат этот голос. Но они никому его послания не передают. Они начинают действовать сами. Их дела, их поступки, или же, наоборот, их бездействие впрямую отражается на ходе событий. Я назвал их редакторами, ибо они как будто редактируют историю, делают её лучше или делают хуже, но делают. Как будто эти послания адресованы им напрямую.
Он остановился, замолк, тяжело дыша. Я понял, что он хочет сказать дальше.
Евгений Иванович, спросил я шепотом. Вытакой редактор?
Наверное, не только я. Наверное, и вы тоже, Максим. Слышащий глас может исполнять разные функциитут все зависит от его духа, сил, воли. Но мне уже слишком много лет слишком много ничего не осталось.
Он вновь пронзительно посмотрел на меня и громко, даже с каким-то легким надрывом, продолжил:
Я уже ничего не могу! Даже, если бедствие грозит здесь всемумне уже это не важно! Послезавтра мой праздник, который я всегда отмечал. Ещё лет десять назад в День Победы ко мне приходили из школы, где я преподавал НВП, а сейчас, я никому не нужен. Мне вот устроили уже подарочек на этот деньв суде! Ничего не хочу больше я! А вот вы, высовсем другое. Вы ещё молоды, вы можете это предотвратить, уж вам ли не знать? Расскажите мне, что слышите?
Я вдруг понял, что кроме чувства надвигающейся беды, у меня ничего нет. Ну как можно предотвратить то, что не знаешь? Я-то надеялся, что дед мне прямо все скажет, но, судя по всему, он тоже ничего не знает. «Ничего ты не знаешь, Джон Сноу!» как сейчас говорят насмотревшаяся западных сериалов молодежь. А у меня есть только эта непонятная записка.
Я тоже ничего не знаю, Евгений Иванович! ответил я. Глас до меня не доходит или доходит нечетко. Я думаю, возможно, если мне уехать сейчас куда-нибудь далеко от города, где нету масс металла, я, может быть, что-то и услышу, а может быть и нет, я так понимаю, сигнал передаётся именно туда, где что-то должно произойти.
Вдруг я мимоходом будто осознал, почему знаменитые люди за вдохновением уезжали из городов далеко в глушь, может быть, они тоже слышали там глас более четко.
Соболев посмотрел на меня очень серьезно, с легкой укоризной.
Ну и осел ты, Максим! сказал он вдруг с чувством, как бросил в сердцах. Неужели не понимаешь: тот, кто стал редактором, не может сдаться, даже если больше не слышит глас. Ты думаешь, я всю войну его слышал, вот прямо каждый день? Да ничего подобного, всего пару раз было. Шанс такой тебе даётся, и все. Ты же учил в институте физику, а вот философию, наверное, всю прогулял. Ну, подумай сам, что бы было. Ты же сам говоришь, что глас провоцирует на изменения в истории прошлого того, кто его отправляет. Что бы было, если бы история менялась каждую секунду, и в этом участвовало бы несколько людей сразу! Какая бы получилась катавасия! Кто-то не встретился, кто-то не родился, кто-то не погиб, ещё кто-то что-то сделал по-другому. Да может быть, и этого способа передачи информации, что ты мне описал, в будущем тоже бы не существовало. Нет же, я думаю, раз те, кто передаёт нам этот голос, меняют своё прошлое, делают они это аккуратно, тонко и точно, исключая все возможные случайности. Уж коли ты что-то от них услышалэто все, а дальше ты сам должен додумать, решить, делать что-то или нет, а более того, чем нужно, тебе они все равно не скажут. Так что, что именно ты слышишь?
Он слегка закашлялся, откинулся назад и прислонился к закопченной стене кухни спиной. Я видел, как он стар и слаб, и про себя даже поразился, что в таком возрасте он, несмотря на физическую немощь, сохранил ясность и остроту ума. Вот ведь он как все разложил по полочкам, объяснил мне самую суть. И все стало будто проясняться, начиная от терзавших меня каждым вечером попыток вызова до этого непонятного убийства в Южнопортовом районе. Остался главный вопрос: что и где может произойти?
Так, Евгений Иванович, ответил я. Чувствую, это должно случиться в Москве и очень скоро. Я слышу неясные намеки на некий теракт, который должен совершить одиночка. Недавно, чуть менее месяца назад, был убит один мелкий торговец радиоактивными материалами. В его квартире, среди никому не нужного хлама и старых книг, я будто бы по указанию голоса нашёл эту записку от Берестова. Вычислив указанный там адрес и время, встретил вас. Я думал, что голос дал мне прямое указание, но его нет. Только наша встреча. Вы мне объяснили массу вещей. Спасибо, благодаря вам я узнал очень, очень многое о тех, кто, также как и я, слышит сигналы, идущие из другого пространства и времени. Но пока это все. И я не знаю, что делать дальше. Прямой информации, команды нет.
Соболев тяжело прикрыл веки широко открытых в течение всего моего рассказа глаз и вновь глубоко задумался. Я молчал, ожидая, вдруг этот старик скажет что-то ещё, то, что приведёт меня к решению.
Иногда чтобы тот, кто является редактором, что-то сделал, не обязательно вот прямо так слышать, устало начал говорить Соболев. Расскажу я тебе ещё одну военную историю. В начале 45-го мы наступали в Польше, тогда возле небольшого городка, не помню уже как он называется, наша пехота захватила плацдарм за Одеромузкую полоску три километра шириной примерно. Немцы атаковали их непрерывно танками, били из дальнобойной артиллерии, мешая подходу наших резервов. Погода была дрянная, на наших аэродромах раскисшая каша, а их самолеты как раз с бетонированных полос взлетали. Получилось так, что с нашего 621-го полка только я и мог лететьИЛ мой отдельно стоял после вылета на куске поля, где земля еще более-менее твёрдая была, а остальные самолеты в грязи по стойки завязли. Вот и полетел я один без прикрытия, только со стрелком. Думал, что уже не вернусь, а по-другому нельзя было: получили приказ командования удержать тот плацдарм любой ценой. Я тогда в полете только услышал глас, что живым вернусь, и более ничего, но впервые за полтора года он ко мне пришёл, с того случая под Курском. Полетел я на свой страх и так хорошо подходившие немецкие «тигры» проштурмовал, что их наступление часа на два задержал, за это время наши успели укрепиться. Там я на зенитки нарвался и звено «мессеров» встретил, потрепали меня, стрелка моего сильно ранило. Но я в долгу не остался, сбил сразу пару их. Сел когда, самолёт был как дуршлаг, весь в осколках, но свою боевую задачу выполнил! Командир полка, майор Сухих Михаил Васильевич, уже не чаял живым меня увидеть. По итогам вылета меня представляли к Герою, но дали только орден Александра Невскогоуж не знаю почему, я тогда за Родину воевал, а не за награды!