Он тяжело поднялся, подошёл к пыльному, потрескавшемуся книжному шкафу, и достал оттуда пару нетолстых широкоформатных книжек. Сгорбившись, он вновь сел рядом, открыл одну из страниц, отмеченную истлевшей и замусоленной картонной прокладкой, морщинистым пальцем указал мне на иллюстрацию слева сверху, дополнительно обведённую в рамку жирным карандашом. «Адъютант русской армии. Неизвестный художник, ок. 1812», прочитал я подпись под картинкой.
На карандашном рисунке был изображён молодой человек лет 30-ти, в белом офицерском мундире с эполетами, темноволосый, безусый, с проницательным взглядом. Он задумчиво стоял на фоне какого-то деревенского пейзажа, опираясь одной рукой на эфес опущенной вниз сабли. Для своего времени портрет мне показался несколько необычным.
Этот портрет я искал довольно долго, а нашёл вот не в архиве, а в обычной популярной книжке, сказал Соболев. Предполагаю, что он из старинного альбома, что наверняка хранился раньше в какой-нибудь дворянской усадьбе.
Он отпил свой чай, закашлялся, явно волнуясь.
Фамилия этого офицера Берестов, он адъютант командующего Второй русской армией князя Багратиона. Был его адъютантом. Упоминаний о нем очень мало, я нашёл только пару документов, на самом раннем этапе войны с Наполеоном, до взятия Смоленска. Посленичего нет, и я могу предположить, что он погиб. Адъютанты часто гибнут в сражениях, такая у них участь, что поделать. Ну, так вот, он абсолютно точно был таким почтальоном. Поверьте. Я это точно знаю.
Он посмотрел на меня, будто боясь увидеть мое недоверие, даже просяще, как бы говоря:
Нет, я еще не выживший из ума старик, ну поверь же мне!
Но, видимо, встретив мой взгляд, отхлебнул снова чаю, и, успокоившись, продолжил:
Этот человек, поручик Берестов, в те времена, судя по всему, слышал глас отчетливее и яснее, чем мы с вами сейчас. И он ещё тогда, в 1812 году, стал оставлять письменные послания, в тайных местах, но там, где их могли, нет, где их должны были найти. Другие люди, которые знают про глас грядущего. И их находили я знаю минимум о двух таких записках, и....
Из кармана пиджака я достал маленький, для верности упакованный в прозрачный файл, найденный мной в квартире убитого адвоката листок, и положил его перед Евгением Ивановичем. Тот отшатнулся, и, как мне показалось, схватился за сердце, но тут же совладал с собой, выпрямившись.
Это третья записка, сказал я спокойно. Фамилия написавшего ее мне была неизвестна.
Глава 17
1943 г., Евгений Соболев
Они сразу решили выходить из избы, не таясь. Изначально понимая, что шансы не попасть под немецкую пулю у двух искалеченных, истерзанных людей невелики. На двоих у них было две взятых у полицаев старых винтовки-трёхлинейки и пистолет этой пытавшей их эсэсовки. Когда Женька попытался взять винтовку в обе руки, нахлынувшая боль заставила его уронить тяжелое оружие и со стоном упасть на окровавленную лавку: левая рука, похоже, была сломана в нескольких местах. Танкист, тяжело покачав обожженной головой, протянул ему пистолет, ещё забрызганный каплями свежей крови: Соболев осторожно вытер его о свою загвазданную гимнастерку. Сам Мацкевич сумел поднять винтовку, решительно, хоть и со стоном, передернул затвор и осторожно выглянул в маленькое треснутое окошко.
Слушай, брат, сказал он. Шансов у нас мало. Но эти гады не ожидают, что мы выскочим. Поэтому: выходим, стреляем, берём у них «шмайссеры», стреляем. Идём к третьему «тигру» он вроде на ходу и люки открыты, значит, думаю, никого там внутри нетпроветривают. Если сильно повезёт и есть горючкатогда попробуем завести. Подстрелят тебябеги все равно к танку со всех ног, как можешь. Семи смертям не быватьа здесь мы ещё повоюем!
По сеням шли, осторожно ступая на половицы, приноравливаясь к шагам друг друга. В углу ещё тяжело дышал и хрипел второй полицайему первому танкист распорол косой грудь. Выскочив из избы окровавленные, измученные люди вначале ощутили дуновение свежего лесного воздуха, заполнившего легкие после почти двух суток нахождения в замкнутом пространстве. Спиной к ним, у самого крыльца, стояли двое немецких солдат в полевой форме, удивленно обернувшиеся на шум. Соболев с танкистом выстрелили одновременно, почти не целясь, в упор, и подскочили забирать их автоматы раньше, чем тела убитых фашистов тяжело повалились на землю. Ещё двух подбегавших к калитке немцев Петр спустя пару секунд срезал из «шмайссера», те отлетели назад, словно освобождая дорогу.
Бегом, вперёд! крикнул танкист Соболеву.
Нужный танк был всего в каком-то десятке метров. Немцы не понимали, что происходит и откуда пальба, один из них, спрятавшись за гусеницей, полулёжа строчил вслепую короткими очередями в сторону леса.
На, гад! с криком Мацкевич разрядил в него сбоку почти всю обойму, и, пригнувшись, схватив Женьку за рукав здоровой руки, потащил к танку. Ещё секунд восемь ушло, чтобы, вопя от боли, забраться на броню и подлезть к открытому люку башни. Оттуда было видно что немцы наконец догадались: к «тигру» с разных сторон уже бежало человек десять с криками и стрельбой, но Соболев и танкист вместе ввалились вниз головой в железное нутро танка и Петр из последних сил, подтянувшись, еле-еле успел захлопнуть люк буквально перед носом у залезшего на башню первым немецкого обер-лейтенанта, командира этой машины, и повернул неожиданно плавно двинувшийся один из трех запорных замков, а затем, метнувшись, также закрыл люки заряжающего и механика-водителя, прежде чем Женька отдышался и пришел в себя.
Внутри был полумрак, но свет пробивался уже свежими прямыми лучами через две боковые щели. Снаружи поначалу послышался топот ног по броне, затем все стихло. Немцы, собравшись возле танка, тихо совещались. Пётр приставил ещё горячее дуло «шмайсера» к одной из амбразур, затем зафиксировал автомат у спинки сиденья и осмотрелся.
Черт, как здесь все непонятно, он, спустившись к водительскому креслу, пытался взглядом окинуть все имевшиеся перед ним рычажки, рукоятки и колесики управления. Браток, я, я, не знаю что делать. У них, гадов, здесь по-другому все. Женя, я ничего не понимаю, даже не знаю, как включить зажигание хотя вот вроде бы ключ в замке тут же бензиновый мотор, так ведь?
Голос в голове Соболева уже не создавал непонятные идеиему шли четкие, ясные команды и сформулированные действия, и он вдруг понял, что выполняя их можно было достигнуть цели. Танкист во все глаза смотрел как Женька, будто заправский механик-водитель, включает последовательно все рычажки, переводит в нужную позицию дроссели, открывает топливные краны, а затем, выжав педаль сцепления и плавно вдавливая стартер, включает чужую боевую машину. Вот с рокотом загудел мотор, зажегся внутренний свет, освещая непривычно просторное танковое пространство, и удивленный Петр понял, что «тигр» завёлся.
Ну ты даёшь, браток! Откуда ты, но встретившись с будто отрешенным взглядом Евгения, Мацкевич сразу осекся, махнул здоровой рукой и повернулся к водительскому креслу. Ну, дружище, повоюем! бодро сказал он, берясь за странный, похожий на автомобильный, руль и протягивая ноги к педалям управления.
Машина, почувствовав его движение, сделала первый резкий рывок вперёд, даже зацепив стоящий рядом другой танк. Немцы посыпались с брони в разные стороны, отчаянно крича и ругаясь, но Пётр двинул «тигр» назад и вправо, задевая и руша избушку, из которой они выскочили всего за пять минут до того. Падающие бревна застучали гулко по корпусу снаружи, танк на мгновение остановился, но водитель, резко нажав педали и вращая руль, вдруг почти развернулся на узкой площадке. Затем машина рванула вперёд, разбрасывая в разные стороны и сминая деревянные доски, клочки соломы и комья грязной земли от того здания, что ранее было деревенской комендатурой, и выехала на узкую распаханную земляную дорогу вдоль сохранившихся домов.
Курт Йорих и его шофёр с ужасом смотрели на приближавшуюся к ним танковую громадину, их возвращавшийся в деревню мотоцикл застрял в колее и Вилли, отчаянно ругаясь, пытался его вытащить, когда началась заварушка. Соскочить оттуда они не успели, «тигр» вмял их сходу в грязь, даже не делая попытки остановиться, Мацкевич отчаянно жал педаль газа, пытаясь уничтожить по пути как можно больше фрицев. Последнее, о чем успел подумать Йорих, было воспоминание того, что голос, приходивший к нему в видениях, вот уже несколько дней подряд почти не оставляет его и пророчит Вермахту скорое, неизбежное, кошмарное поражение, предотвратить которое уже невозможно. А затем небо и земля создали у него перед глазами круговерть, которая мгновение спустя закончилась ужасной темнотой от надвинувшейся и перемоловшей катками его тело танковой массы.