Вас они засудили? и вновь я задал не очень умный вопрос, пришедший в голову спонтанно.
Они меня уже не засудят. То, что мне тут этакурва , он указал на дверь судейского кабинета, присудила, того все равно у меня нету. Единственное жильё не отнимут, пенсия у меня нищенская. А остальноетолько ордена да лекарства, а более никого и ничего не осталось. А судить меня теперь может только бог, если он есть, да глас грядущего, который....
Он прервался, увидев, как я весь подался вперёд, моментально осознав смысл его последней фразы.
Да, молодой человек! сказал старик спокойно глядя на меня. Глас грядущего, Я его тоже слышал.
Мы сидели за низким полуразбитым столом в одинокой стариковской квартире, в пятиэтажном старинном доме без лифта и ремонта, спрятанном в одном из узеньких пресненских переулков. Даже удивительно, что загребущие руки московских чиновников сюда ещё не добрались и модный термин «реновация» не обрушил ещё это маленькое здание ради строительства на его месте очередного суперэлитного жилого комплекса. Сама квартирка, кстати, была малюсенькой. Майор в отставке Евгений Иванович Соболев (так звали моего нового знакомого) получил ее с женой ещё в 1960 году, после того, как уволился из армии в запас.
На столе стоял мясной пирог, коробка конфет, маленькая бутыль армянского коньякавсе, что я сам купил по дороге в подвальном магазинчике, когда шёл вместе со стариком к нему домой. Разговор предстоял долгий, мне очень хотелось услышать его историю, собственно, я первый раз за два с лишним года встретил в реальной жизни человека, как и я знающего про голос.
Дед, несмотря на возраст (а ему было 94), оказался бодрым и говорливым. Рассказывал про войну, про яростные воздушные сражения, в которых он бился под Курском, в Белоруссии, Польше. Как брал Берлин и Прагу, как потом почти год стоял под Веной, восстанавливая местные аэродромы. Он был летчиком-штурмовиком, я слышал, на первом этапе войны это были практически смертники, атаковавшие с малой высоты и без какого-либо прикрытия наступавшие немецкие войска, и поэтому очень часто погибавшие.
Вот, молодой человек, сейчас даже ваше поколение про войну не знает и помнит, а уж те, кто ещё младше, говорил он, попивая чай с несколькими влитыми туда каплями коньяка. До ветеранов, понятно, что никому дела нет, ну раз в год на 9 мая нас поздравляют, конечно, даже надбавку к пенсии давали. Но что нам с того, если вся она только на лекарства и уходит! Так что от кого пришлатому обратно и ушла.
Он помолчал, тяжело вздыхая, потом хлебнул ещё чаю, осторожно положил в беззубый рот маленький кусочек пирога. Он был очень жалок: больной, сгорбленный, наверное, медленно умирающий старик, но в его взгляде чувствовалось не обреченное желание держаться за эту жизнь изо всех сил, как у многих старых людей в этом городе, а спокойная холодная уверенность, не страх перед неизвестностью, а ясное принятие действительности.
Расскажите про голос, который вы слышите, Евгений Иванович, попросил я и подлил ему ещё чаю в красивую фарфоровую, хоть и немного треснутую, чашку с посвящённой 30-летию Победы надписью. Как так получилось, что вы его услышали?
Я-то слышу его уже больше семидесяти лет, с большими перерывами, конечно. Ещё с войны, ещё тогда, в первый раз, начал он вспоминать, но потом вдруг резко остановился и взглянул на меня. Максим, спросил он, а когда вы впервые с ним столкнулись? И вообще, что вы про него знаете?
Я рассказал. Ему было особенно интересно послушать мое обоснование того, что происходит с точки зрения физики. Понял он все слабо, про сигнал, идущий через червоточину объяснять пришлось долго, взяв свернутый в трубочку лист бумаги и, протыкая его тонкой иголкой, как бы изображая искривлённое пространство-время. Но с тем, что некая могущественная сила, зная наперёд ход событий, пытается его изменить, Евгений Иванович согласился сразу.
Вот, смотри, сказал он мне, открыв старую, еще советскую тетрадь в клетку. Как я понял для себя: вот одно событие, вот другое, из него образуемое.
Замусоленным огрызком старого карандаша, аккуратно, стараясь унять легкую старческую дрожь в руках, Евгений Иванович нарисовал два кружка и ведущую от одного к другому стрелку.
Вот, сказал он, маршрут от одного события к другому, также через целую цепочку самых разных второстепенных событий.
На листе появилась ломаная линия, нарисованная между кружками.
И вот, где-то на середине пути, к примеру, некая сила, подсказывает, показывает путь к новому событию, факту, действиюкоторое все меняет!
Он нарисовал третий кружок, в стороне от двух первых.
Да, сказал я. Мы можем уйти с уже предопределённого маршрута и повернуть туда. Но, при этом, все изменится. Все, что было определено будущими событиями, теперь пойдёт по-другому.
За третьим кружком появилось еще несколько, соединенных с ним стрелками.
Конечно, старик отхлебнул ещё чаю. Может быть, кто-то таким образом старается поменять, как бы отредактировать историю, сделать ее лучше, или хуже, мы же не знаем их намерения.
А может, подхватил я, проводит некий эксперимент. Меняет прошлое и смотрит, что случиться в его настоящем, что поменяется.
Соболев помолчал. Я тоже, пытаясь осознать то, что было только что сказано. Здесь, на старой закопченной кухоньке, я наконец-то начал понимать, что со мной происходит, и, возможно, зачем.
Я изучаю это явление очень долго, уже годы, сказал вдруг старик. Ведь вполне ясно, что есть простые люди, такие, как вы и я, которые слышат эти послания, к которым они приходят. И они должны их передать куда-то дальше, сообщить о них другим. И сообщали! У каждого властителя, оставившего след в истории человечества, я думаю, были свои советники, тайные, которые говорили им, что надо делать. Рекомендовали, объясняли, возможно, не рассказывая более ничего. Я называю их: почтальоны! Многие из них были на слуху: Нострадамус, Вольф Мессинг, Ванга и прочая шв, он оборвался но полуслове, вперил в меня по-стариковски молодой взгляд и задорно спросил:
Знаете про таких?
То есть, они только передавали то, что сами слышали? Как почтальон вручает письмо адресату? Не более того?
Да, в подавляющем большинстве случаев так и было. Путь цивилизации изменялся, но незаметно. Его поворачивали цари, короли, императоры, вожди и прочие высокие особы. Ну и ещё ученые, литераторы, полководцы, путешественники.... Но есть и другие да, другие.
Я замер, не желая прерывать старика, буквально затаил дыхание.
Есть те, кто, получив послание, никому его не передают, а начинают сами действовать. Часто неосознанно, по наитию, или будучи вынужденными делать это. Это обычные люди, вроде нас с вами, но они меняют историю сами! И иногда эти изменения очень резкие и неожиданные.
Евгений Иванович замолчал, тяжело вздохнул.
Вам плохо? спросил я. Прилягте, вам надо отдохнуть, я уберу со стола все.
Максим, я вам сказал, мне не плохо, а обычно. Дослушайте меня, есть что-то очень важное! После войны, после того, как я ушёл в запас и стал работать на гражданке, появилось много времени. Вы может знаете жизнь тогда была, Гагарин, космос, целина, фестиваль, мы все верили в светлое будущее, знали, что страна самая лучшая, врачи лечили, учителя воспитывали, ученые творили, военные защищали. Была уверенность в завтрашнем дне, в силе государства, не то, что сейчас. Детей оберегали, стариков уважали....
Он опять замолчал, я смотрел на него и понимал, как ему тяжело, как он, заслуженный ветеран, чувствует себя обделённым и обиженным сейчас, на закате жизни.
Я не жалуюсь, Максим! вдруг сказал он более спокойно. То время все равно прошло, и я счастлив, что его видел. Но дело не в этом. Тогда, в шестидесятые, я много сидел в архивах, искал что-нибудь о почтальонах. Вы же хотите узнать, как и когда я услышал этот глас грядущего? Так вот, во время сражения на Курской дуге, в 43-ем, у меня был боевой вылет. Этот глас, что я впервые почувствовал тогда, он вывел меня прямо на немецкую танковую колонну, подходившую из их резервов к линии фронта. Если бы эти «тигры» туда дошли, то, скорее всего, наша оборона на Моделем была бы прорвана, и вся битва сложилась бы по-другому. Вы понимаете, что это значит? Проиграй мы тогда Курск, весь ход войны мог измениться. Может, мы бы с вами сейчас здесь не говорили. Так вот, в архиве указано, что резервы 20-й немецкой панцер-дивизии под Ольховаткой 11-го июля были уничтожены в ходе совместной атаки штурмовиков от нескольких авиаполков. Но это было не так, не так! Только я сейчас это знаю! Это я тогда подорвал их колонну, я один, а все остальные наши ИЛы, шедшие на боевое задание, были сбиты на еще подлёте, даже далеко от того места. Меня тоже потом сбили, и я попал в плен. Но я знаю, что я получил это послание и я сам начал действовать. В ЦАМО про это, конечно, ничего нет, но я нашёл там много, очень много другого, интересного....