Мертвый Берестов, с открытыми, но окаменелыми глазами смотрел на него и сквозь него гораздо выше: в небеса, туда, где как будто таился Глас. В груди его, прямо над сердцем, зияла рваными краями сабельная рана, в правой руке он держал обломанное древко. Лицо было спокойно и не тронуто убийственной сталью. Этот человек, сделавший так, чтобы они здесь не прошли пару часов назад, теперь казался шевалье как бы стоящим над ним, несмотря на то, что лежал у его ног мертвым. Подъехавший Мюрат, весело улыбнувшись и показав ряд жемчужных зубов, желая зачем-то обратиться к своему адъютанту, вдруг остановился, увидев, куда тот смотрит. Казалось, все зрелище поля боя, заваленного разорванными кусками тел и разбитым оружием, не тронуло его так, как гибель лишь одного вражеского офицера.
Это тот самый их человек? спросил король Неаполя.
Да, это он, и, похоже, бог войны теперь повернется лицом к русским, тяжело, после паузы, ответил де Кроссье. Мюрат расхохотался в ответ:
Ну-ну, не унывайте, де Кроссье. Похоже, что вы и вправду вымотались, если гибель одного из врагов вас так впечатлила! Впрочем, эта дьявольская война, которая должна вот-вот кончится, извела уже всех. Но ничего, завтра его Величество возьмёт этот чертов Смольенск, и после мы все славно отдохнём! Догоняйте нас!
И маршал, со своей многочисленной свитой, поскакал вперёд по той самой дороге, которую так отчаянно защитили русские. Де Кроссье ещё минут пять понуро стоял у тела Берестова. Затем он подозвал к себе четырёх вестфальских гренадёров из проходившего в этот момент корпуса генерала Жюно, и приказал им тоном, не допускавшим возражений, похоронить этого русского возле дороги, указав место у подножия одного из дубов, рядом с которым ещё валялся убитый французский кирасир и предсмертно хрипела его лошадь. Пока удивленные вестфальцы освобождали труп под завала других убитых, де Кроссье, медленно, но уверенно, снял с груди свой орден Почетного Легиона, аккуратно возложил его на шею Берестова, и, взглянув на убитого в последний раз, поскакал вслед за мюратовой свитой.
Глава 13
2019 г., Максим Шмелев
Я долго, наверное, минут 20, крутился по этому району, пытаясь где-нибудь запарковать свой корейский кроссовер: все уличные парковки были забиты такси, прокатными машинами и старыми раздолбанными «газелями», а в большинстве глухих дворов въезд загораживали ненавистные шлагбаумы.
У тех, кто водит свой автомобиль в Москве, весь последний год есть стойкое ощущение, что власти хотят от них избавиться, как от класса, пересадив на столь любимый ими и приносящий огромные доходы каршеринг. А возле тусклых коробок домов везде лежит грязь, весна в этом году была очень поздней и поэтому еще кое-где валяются ошмётки снега, обильно присыпанные разным мусором и собачьими экскрементами.
Участковый, к которому я решил зайти, сидел в загаженном цокольном помещении жилого дома, в комнате, где кроме компьютера, стола и двух хлипких стульев не было более ничего, а папки с делами валялись прямо на полу, покрытые пылью.
Я из Наро-Фоминского интернет-издания, я говорил, стараясь убедительно передать придуманную мною историю. Гражданина, который ранее работал у нас в городе судьей, недавно убили в вашем районе, вот мне и поручили сделать про это материал, хочу, если возможно, квартиру ту посетить, ну и со свидетелями пообщаться.
Участковый капитан полиции Харин Михаил Юрьевич был лысеющим, грузноватым и от всего уставшим человеком с немного оплывшим лицом, полностью зарывшимся в свою кабинетную работу. Да и вообще, ему даже бумажками заниматься не хотелось, мечтал он только чтобы от него все наконец отстали и дали спокойно проводить рабочее время с любовницейсудьей мирового участка его района Василиской Бороховой, дамой приятной наружности, с соломенными волосами и глуповатыми деревенскими глазёнками, которую он просто трахал пару раз в неделю. Случай с убитым в квартире на 5-й Кожуховской, дом 18, корпус 1, квартира 111, непонятным человеком, он, слава Богу, даже не успел начать расследовать: как только выяснилось, что там были некие опасные то ли материалы, то ли реактивы, сразу приехали ФСБшники и перерыли все вверх дном, даже ходили с разными датчиками и счетчиками по всему микрорайону, радиацию замеряли, но ничего, конечно же, не нашли. Начальство его тогда, естественно, обругало, что, дескать, «не контролирует проживающих на вверенном ему участке», Харин, с умным видом, покивал и торжественно пообещал всем усилить свою работу с населением.
Я заявился к нему в момент, когда он после приятно проведённого времени с любовницей раздобрел, расслабился, уже собираясь ехать домой, к жене и детям.
Документ-то есть у вас какой-нибудь с собой? уныло спросил он меня, смотря на разложенный перед ним протокол осмотраединственное, что осталось от дела, которое забрал себе Следственный Комитет. Видите ли, это уже расследует не наше ОВД, убийство гражданина Никитцова передали в вышестоящую структуру, вам надо туда обращаться, я ничем помочь вам не могу.
Послушайте, капитан, я старался быть убедительным. Ну там, наверняка, уже все давно осмотрели, отпечатки все сняли, никому это уже не нужно. А я статью про этого товарища пишу, материально заинтересован туда попасть, вы же меня понимаете?
Знал ведь, на что давить. Участковый вздохнул и что-то быстро накалякал на клочке бумаги, протянул его мне, и как бы ненароком спросил: «Вы, случайно, не курите?»
На бумажке было написано: «10,000». Многовато, я рассчитывал на пятерку максимум, но что поделать. На улицу мы вышли вместе, через минуту в обмен на 2 оранжевых купюры я получил от Харина точный адрес, ключи от квартиры, а также полную уверенность, что кроме названия, изменённого несколько лет назад с милиции на полицию, в работе наших доблестных органов с населением более ничего не поменялось.
Ну ладно, и на том спасибо. Дом был почти рядом, я решил пройтись пешком по старым московским дворам, где раньше каждый друг друга знал, а теперь селились массово мигранты, приезжие торговцы с находящегося поблизости авторынка и прочая, не милая сердцу коренного москвича, шантрапа, с присутствием которой приходилось лишь тихо, скрепя сердце, мириться. Дома вокруг стояли старые, кирпичные, максимум в 5-6 этажей, построенные в середине прошлого века, было полное ощущение, что планы мэрии по избавлению от прошлого, не технократичного облика Москвы в этот район ещё не докатились. Подъезд был неуютным, с потрескавшимися ступенями и облезшей краской, по старой неосвещенной пропахшей куревом лестнице я поднялся на пятый этаж, и, найдя нужную квартиру, снял пластилиновую печать и осторожно повернул единственный ключ в скрипучей скважине, отпирая дверь.
В двухкомнатной квартире было также неуютно, как и в подъезде, одна из комнат была почти пустой, там стоял шаткий стол с табуреткой, изъеденный молью платяной шкаф, на старом линолеуме было мелом отмечено положение лежавшего тела, пятна крови бурого цвета никто даже не подумал затереть. Вторая комната и прихожая были заполнены каким-то старым хламом: непонятными мне частями механизмов, корпусами и платами компьютеров, пыльными стопками книг.
Где же он спал? подумал я, тоскливо рассматривая все помещение квартирки.
Что и как искать я не имел представления. Голос, вещавший мне из другой точки пространства и времени через червоточину, более не был слышен. Я был совсем один, среди огромных зданий и миллионов людей обреченного города, и только я знал, то есть, нет, просто предчувствовал его будущую участь.
А, нет же, все-таки голос как-то повёл меня, какое-то из внедрённых мне убеждений вдруг указало правильный путь. Эта была стопка старых, с истлевшими от времени корешками, запылённых книг в углу комнаты у окошка, и в одной из них быстро нашёлся вложенный конверт с пожелтевшим листком старинной бумаги. Текст был полустертым, некоторые слова не читались вообще, но потратив почти десять минут, я все-таки сумел разобрать большую часть понятных, наверное, только мне одному во всем мире, написанных, как выяснилось, уже более двухсот лет назад странных строк:
« неизвестный путник! Приободрись, ибо глас что ты слышишьистинуты ищешь. Вверяю тебечислараспорядись
7.05.2019.1905.4.1.
мне не ведом. Но верюешь защитить сей город от грядущего и изменить