Так текли дни, месяцы. Я по-прежнему чувствовала приближение бурь и предупреждала рыбаков о беде. Но беду в собственном доме я заметила слишком поздно. Может быть, потому, что она пришла тихо, незаметно. Прокралась потихоньку и обосновалась у нас. Мама, прости меня, прости! Зачем ты покинула меня?
Мама стала редко выходить из дома.
Извини, говорила она, улыбаясь. Я сегодня очень устала. Погуляй без меня!
И я гуляла. У меня ведь была цель, и я все время думала об этой цели!
Потом маме расхотелось вставать с кровати. Еду нам начала готовить старая Лара из деревни. Но я не насторожилась. Мама часто смеялась и рассказывала разные истории. Она учила меня читать и писать. Она совсем не изменилась!
А потом мама умерла. Заснула и не проснулась. Мне было тогда десять лет.
Я не хочу рассказывать о том, что тогда пережила. Я стараюсь не вспоминать тех дней. Они слишком страшны. Я была почти безумна. Но прошло время, и я очнулась. Времястранная штука. Она излечивает все. Кроме смерти, конечно.
Вот так я поселилась в замке. Вернее, меня поселили в замке. На этом настояла бабушка, и дядя вынужден был подчиниться. Неуважение к матери считается у нас тяжким преступлением, а он не хотел выглядеть преступником в глазах народа, хотя на самом деле презирал и своих подданных, и их обычаи. Дядя твердо знал, чего ему надо, и обычно рано или поздно добивался своего. Правда, не всегда Но я опять пытаюсь опережать события.
Замок потряс меня. Я слышала от мамы, что он построен на развалинах жилища богов. Трудно в это не поверить. По крайней мере, я чувствовала себя там маленькой и жалкой. Меня подавляли огромные высокие залы, темные длинные коридоры. Я забилась в угол узкой комнатки, выделенной мне дядей (думаю, раньше она принадлежала кому-нибудь из слуг), я забилась в угол и не хотела никуда выходить. Такое состояние для меня не характерно, но мамина смерть вдруг выбила у меня почву из-под ног. Мне казалось, что я лишилась половины своей души.
А потом меня повели к бабушке. Не знаю, сколько времени я прожила в замке до тогоя была не в себе и не считала дней. По-настоящему жизнь в замке началась для меня после встречи с бабушкой и ни минутой раньше.
Бабушка сидела в большом кожаном кресле. Косые лучи заходящего солнца освещали ее лицо, еще совсем не старое, как я с удивлением обнаружила, и даже похожее чем-то неуловимым на лицо моей мамы. Толстая каштановая коса дважды обвивала голову. Ноги и нижняя половина туловища были прикрыты зеленым пледом. Я поняла, как ненавидит бабушка эти бесполезные, не желающие ее слушаться ноги, ненавидит их настолько, что не желает на них смотреть, хочет словно забыть о них, скрыть их существование. Я сказала:
Бабушка! Я сильная, а скоро буду еще сильнее. Я буду помогать нести тебя, если тебе захочется погулять.
Бабушка судорожно вздохнула, сделала быстрое движение рукой, и я подбежала совсем близко, уткнулась в теплое плечо.
Бедная девочка, шептала она, гладя меня по голове. Если б я могла хоть что-нибудь для тебя сделать! Но я совсем беспомощна, совсем. Я даже не смогла уберечь ЕЕ! Она умерла а ты совсем на нее не похожа, девочка ты и вправду маленькая богиня.
Бабушка слегка отстранила меня, чтобы внимательно оглядеть.
Ты у нас красавица. А глаза красные. Много плачешь или не спишь?
И плачу, и не сплю, с вызовом ответила я. Зачем вы сожгли маму?
Она умерла. Всем умершим Владыкам дается право уйти в огоньв память о богах.
Я упрямо покачала головой:
Если б ее не сожгли, она б, может, еще очнулась. А теперь от нее не осталось ничего.
Она не очнулась бы, мягко возразила бабушка. Она умерла, Райтэла.
Значит, и боги умерли, прежде чем их сожгли? поинтересовалась я, постепенно возвращаясь от полной безучастности к свойственной мне дотошности.
Не говори так! испугалась бабушка. Они ушли в огонь, чтобы вернуться потом иными.
Значит, и мама вернется? настаивала я.
Может быть.
Я задумалась над открывшейся приятной перспективой и, рассудив, сказала:
Я бы отдала за это свои волосы.
Бабушка вздрогнула, судорожно оглянулась по сторонам, хотя в комнате, разумеется, не было никого, кроме нас двоих. Я решила, что бабушка у меня странная, но хорошая, и потому мне, пожалуй, стоит дать ей некоторые пояснения.
Мама говорила мне, что обменяла свои волосы на меня. А я бы обменяла свои на нее. Это было бы справедливо. Я бы отрезала их хоть сейчас.
Не считайте, что я собиралась принести такую уж мелкую жертву. Волосы у нас вообще ценятся, а мои были светлые, длинные и любому доказывали, что ябогиня.
Бабушка между тем смущенно откашлялась и тихо произнесла:
Понимаешь, Райтэла Волосы отрезать нельзя. О тебе могут неправильно подумать.
Решить, что я шлюха? уточнила я.
Лицо бабушки вытянулось, а я спокойно прокомментировала:
Конечно, у меня нет мужа, но ведь у меня нет и ребенка, поэтому про меня не могут неправильно подумать. Маме отрезали волосы, когда я родилась, да?
Бабушка опустила голову, вздохнула и забормотала, обращаясь, кажется, не ко мне, а к своему зеленому пледу:
Твоя мама росла очень славной девочкой, такой славной С ней не было хлопот. Она была послушная, тихая. Ласковая такая. Все было так хорошо, пока она запнулась, словно бы выкинув несколько фраз, произнеся их про себя, молча, потом продолжила вслух:
Но и тут поначалу они ладила неплохоу твоей мамы был такой славный характер. С ней легко было ладить. Я виновата во многом, я виновата перед неймертвый сын был мне дороже живой дочери, да еще эти ноги, бабушка говорила торопливо, глотая окончания слов, и смысл ее рассказа ускользал от меня, терялся, я лишь заражалась ее отчаяньем, меня тоже трясло, выворачивало наизнанку от горя и чувства вины.
Он позвал ее и сказал: "Ты выходишь замуж. Свадьба через неделю". Он не посоветовался даже со мной. Она стояла, скромная такая, тихая. Она никогда не спорила, и тут она не спорила, она ответила так спокойно: "Извини, Дирг, но я не могу выйти замуж. Я уже замужем". Он не мог поверить, хоть и знал, что она никогда не лжет. Еще быего умные планы вдруг разрушены! бабушка довольно захихикала. И кемею, которую он и в расчет не принимал! Ну, и разъярился же он! Как он искал по всей стране его, бабушка вновь стала серьезной. А она сказала: "Ты бы спросил у меня, не пришлось бы людей по стране рассылать. Он не твой подданный. Он чужеземец, странник". Может, и соврала она раз в жизни, а? серо-карие глаза настойчиво уставились на меня. Как ты считаешь?
Нет, не задумываясь, возразила я.
Нет? Понимаешь, в подходящее время ну, в общем, тогда и странников-то в замке не было. Был один бродяга-певец, но он был старик, совсем старик. А других не было.
Он скрывался, сообщила я. Вы его не видели. Он был почти бог.
Не знаю, откуда я это вдруг взяла. Наверное, меня оскорбила мысль, что мой отецбродяга и старик. Не знаю.
По крайней мере, бабушка явно приняла мои слова за чистую монету, задумалась, улыбнулась, успокоилась даже и снова стала тихой, какой мне показалась на первый взгляд, а не полубезумной, как примерещилось мне потом.
Иди, детка! Не забывай меня. А теперь иди.
Я вернулась к себе, несчастная словно бы еще больше, чем до этой странной встречи. Бабушка чем-то напомнила мне маму, живую маму, но в то же время была безнадежно, невообразимо другой, не ею, будто вместо мамы мне предлагали копию, куклу, надеясь, что я не замечу подмены, что мне все равно. Это было мерзко и оскорбительно! И в то же время робкая нежность к бабушке проснулась в моей груди, желание полюбить, защитить, утешить. Мама, наверное, любила свою маму? Мама, мама, где ты? Внизу, за стеной замка. Не на кладбище Владык, неттам, внизу, у леса. Холмик такой маленький, а под холмиком зола. Вот и все. Вот и все, что осталось от мамы. Но разве она не богиня? Разве она не вернется к нам потом иной? Но почему потом, а не сейчас? Может, она УЖЕ хочет вернуться? Хочет, но не может, пока я ей не помогу.
Я тихо прошмыгнула по длинным коридорам, стрелой пронеслась мимо домов горожан, уперлась в запертые ворота, топнула в возмущении ногой, пошла вдоль стены, отыскивая местечко поудобнее. Вот я лезу через стену, вот я на могиле, бросаюсь на землю, плачу