Илай вздрогнул.
Икабод рассмеялся, вращая безумными глазами.
Голоса предков, друг мой Илай, объявил он. Я слышу, как они зовут меня.
Он запрокинул голову и широко расставил руки, уставившись вверх через отверстие в крыше.
Все мыпотерянные дети на этой земле, что не знает прощения Надежды нет, пока мы не увидим свет!
Он озирался по сторонам, и тут Илай поймал себя на том, что не может оторваться от пристального взгляда Икабода, будто тот его завораживает. Каменный пророк подался вперёд и осклабился. Каждое его движение было нервным и порывистым, словно из какого-то странного, дёрганого танца, и Илай заметил, что в ответ он и сам всё делает быстрее, не в своём привычном, неспешном темпе.
Но я совсем забыл о манерах! воскликнул Икабод. Такая дикая ночь требует лекарства, не так ли?
Илай смотрел, как оборванец, крутанувшсь на пятках, поспешил обратно к куче одеял и откопал в ней потёртую длинную куртку из змеиной кожи. Он засунул руки в рукава, потом в карманы. Когда он обернулся к Илаю, его ухмылка превратилась в самую широкую улыбку: в руке он вертел кожаную флягу.
Зелёный ликёр, лучший во всей Змеиной пустоши, объявил пророк.
Илай упёр руки в бока, кривая ухмылка растянулась на его загорелом лице. Вот что за запах он почувствовал, когда вошёл в хижину.
Прости, Икабод, но я не знал, что проповедники пьют дурманящие ликёры.
Икабод склонил голову набок и уставился на флягу, сосредоточенно наморщив лоб. Он провёл костлявым пальцем по её неровной поверхности, а затем поднял глаза на Илая, с улыбкой вытаскивая пробку.
Ликёр успокаивает мне нервы, сказал он. И заглушает голоса ночи вроде этой!
Он сделал долгий жадный глоток. Когда ликёр попал в горло, его лицо сморщилось, а ноги исполнили короткую джигу. Затем он резко обернулся вокруг своей оси и, сияя, протянул флягу Илаю.
Присоединяйся, друг Илай.
Когда Илай Винтер взял флягу и понюхал открытое горлышко, по его лицу медленно расползлась улыбка.
Запах ничего, сказал он.
Как и вкус, подтвердил Икабод, ободряюще кивая.
Я, конечно, не очень-то привык к крепким напиткам, сказал Илай. Вернее, отвык. Кажется, они ударяют мне прямо в голову, он снова улыбнулся прежней кривоватой улыбкой. Но пахнет вкусно.
Подняв флягу повыше, он сделал основательный глоток, выдохнул и причмокнул. Затем глотнул ещё, и ещёи качнулся назад, проливая при этом ликёр из горлышка фляги.
Осторожно, друг Илай, сказал Икабод; его лицо выражало преувеличенную заботу.
Илай улыбнулся и тяжело опустился на спальный мешок, расплескав ещё немного обжигающей жидкости. Что-то невнятно бормоча, он закрыл глаза и уронил голову на грудь.
Икабод сел на колени перед старым скалолазом и какое-то время внимательно его рассматривал. Затем он аккуратно вытащил флягу из его руки и воткнул на место пробку.
Я же говорил, хорошая вещь, сказал Икабод, пряча флягу в карман. А теперь посмотрим, чего ты там наторговал
Он повернулся на коленях и стал своими грязными переломанными ногтями развязывать кожаные ремни чужого рюкзака. Илай Винтер открыл глаза и выплюнул ликёр, который держал во рту, не глотая. Он схватил Икабода за руку.
Довольно, проповедник.
Говорил он мягким и мурлыкающим голосом, но хватка, с которой он сжал запястье каменного пророка, заставила Икабода заверещать от боли. Каменный пророк дёрнул головой и ощутил прикосновение острого лезвия к своей шее.
Не надо, не надо, не надо, вскрикнул он, пытаясь отпрянуть.
Одно движение, и я перережу тебе горло, спокойно сказал Илай.
Я не хотел обидеть тебя, друг Илай, протестовал Икабод пронзительно-возмущённым голосом. Я я хотел посмотреть, вот и всё. Просто хотел узнать, что несёт с собой попутчик Быть может, мы могли бы обменяться. Это всего лишь сделка, он не переставал корчиться и извиваться. Понимаешь? Обмен тем, что у нас есть
Обмен, повторил Илай и фыркнул. За кого ты меня принимаешь? Я, по-твоему, какой-то дурачок с равнин, у которого ещё молоко на губах не обсохло? Первый раз в горах? Тебе понадобится что-то посильнее ликёра, чтобы одолеть меня, проповедник!
Пощади, прошу! пищал каменный пророк. Сжалься!
Илай стиснул челюсть Икабода рукой и крепче прижал лезвие к его вытянутой жилистой шее. Можно было услышать запах страха, который сочился даже из пор каменного пророка.
Внезапно хижину сотряс мощный раскат грома, такой громкий и сильный, что Илай невольно дёрнулся. Икабод вскрикнул. Высоко над отверстием в крыше кроваво-красное небо побелело и раскололось на тысячу неровных осколков.
Изломанная молния с треском и шипением сорвалась с неба. Она раскаляла воздух и обжигала ветер, зигзагом, как кривой костлявый палец, спускаясь к отверстию в крыше хижины. Она коснулась поднятого вверх лица пророка и ударила в самую середину лба.
Илая Винтера отбросило в сторону.
Считаные секунды молния блестящей леской свисала с крыши хижины. Проповедник стоял, как пойманный ею на крючок, весь в облаке света от кончиков пальцев босых ног до нимба спутанных волос на голове. Его бешеные глаза были широко распахнуты, из застывшего рта стекала слюна, а тощее тело дёргалось в мучительном танце.
И тут молния оборвалась. Илай подумал, что Икабод вот-вот упадёт.
Но он не упал. Он остался стоять. Затем, под пристальным взглядом Илая Винтера, каменный пророк развернулся и рванул навстречу яростной буре, спотыкаясь, дымясь и вопя куда-то в небо.
Глава одиннадцатая
Ботинок Мики ударился обо что-то твёрдое. Он рухнул на землю, ударился запястьями; дыхание сбилось. Оглянулся назад, чтобы понять, обо что споткнулся, и тихо вскрикнул.
О господи! выдохнул он.
Это было мёртвое тело, лежавшее в тени одной из высоченных скал. Падальщики ещё не добрались до него: у трупа ещё оставались глаза.
Мика присел на корточки, потянулся вперёд и пальцами прикрыл ему веки. От прикосновения к влажной коже Мика вздрогнул и, усевшись на землю, принялся тереть ладони друг о друга, будто пытаясь избавиться от неприятного ощущения.
Мика вытянул шею и огляделся. Он оказался у основания зубчатой скалы из тёмной, прочной кристаллической породы, пёстрой от белых вкраплений, каждое размером с кулак.
Мертвец был одет в тяжёлую одежду. Широкий капюшон, серые кожаные сапоги, узкие брюки с подкладкой и просторная куртка: в её карманах было полно верёвок и проволок; из одного торчал нож-шкуродёр с резной ручкой и зубчатым лезвием.
Мика заметил тусклое бурое пятно на передней стороне куртки мертвеца. Он потянулся вперёд, дрожащими пальцами расстегнул костяные застёжки и откинул полу куртки.
И тут у него перехватило дыхание.
По рубашке расползлось огромное пятно крови, высохшее и коричневое по краям, но всё ещё алое и глянцевое в центре. Кровь вытекала из тёмной раны посередине груди, нанесённой чем-то тонким и острым, как копьё или пика.
Мика поднял глаза. И увидел ещё один труп.
Он был переброшен через торчащий выступ скалы прямо над Микой. Одна рука свисала, её ладонь тянулась, будто прося чего-то, а запрокинутая голова болталась, уставившись на него невидящим взглядом. Рот с тонкими губами застыл в беззвучном крике.
Глубокая рана зияла у него в груди, как и у того, что лежал на земле; но внимание Мики привлекла изящная подзорная труба, свисавшая с цепи на шее мертвеца.
Мика встал, приподнялся на носках и схватил подзорную трубу. Он легко стянул цепь. Тело дёрнулось, невидящие глаза мертвеца, казалось, сверлили его взглядом. Мика уже вешал себе на шею цепь с подзорной трубой, когда на него обрушился удар
Чудовищной силы удар в грудь отбросил его назад. Рухнув, он лежал, не способный даже вдохнуть. Затем, преодолевая нестерпимую боль, пронзавшую тело, он перевернулся и вперился в сгущающуюся тьму округлившимися от ужаса глазами.
Мика достал свой нож.
Уже стемнело, спускался туман, вязкий и серно-кислый. Вскрикивая от боли, Мика неловко поднялся на ноги, его грудь горела адским пламенем. Он осторожно дотронулся до того места, где болело. Кончиками пальцев Мика нащупал дыру в своей кожаной куртке и что-то липкое, тягучее.