Замри, Мика, и прижми свои руки к бокам, чтоб я их видела.
Мика усмехнулся. Когда он вошёл в молотильню, две руки обхватили его сзади, а глаза накрыла повязка.
Серафита? сказал он. Я угадал? Что за глупая затея?
Я же сказала, опусти руки, фермер, отрезала она.
Мика повиновался.
Так-то лучше, сказала она уже мягче. Теперь не двигайся.
Он почувствовал, как она напряглась, потянувшись вверх, и как её локти слегка коснулись его лопаток, ощущение, которое вызвало в его теле дрожь предвкушения. Она сильно дёрнула за повязку, резко оттянув его голову назад, затем прижала шёлк большим пальцем и накрепко связала оба конца.
Как завязала? спросила она, отступив назад.
Крепко, ответил он. Так крепко, что я даже глаза не могу открыть.
А тебе и не нужно открывать глаза, говорила она, обходя его, и его голова поворачивалась вслед за звуком её голоса. Ты ничего не должен увидеть, Мика. Для того, что сейчас будет, ты нужен мне слепым, как крот.
Мика сглотнул.
А что сейчас будет, Серафита?
Подожди, всё узнаешь, произнесла она, едва скрывая смех.
Он почувствовал прикосновение рук девушки к своим. Её были прохладными и мягкими, а егогорячими, мозолистыми и липкими; подстриженные ногти Серафиты мягко впились в его грубые ладони. Он позволил себе отдаться её воле и пошёл, спотыкаясь, туда, куда она увлекала его.
Скажи хотя бы, куда ты ведёшь меня, сказал он.
И испортить сюрприз?
Делая короткие осторожные шажки, он дал ей вывести себя на улицу, заметив, как солома под ногами сменилась неровными булыжниками, а пыльный воздух молотильнирезким запахом скотного двора.
Через некоторое время она снова заговорила:
Почти пришли.
Он представил себе её лицо с высокими скулами, полные губы, чуть вздёрнутый нос. И эти глаза, такие тёмные при свете свечей, что зрачок и радужная оболочка, казалось, сливались в одно целое и превращались в два бездонных колодца черноты. Когда она радовалась, она откидывала назад свои длинные волосы, такие чёрные, что они казались синими, и хохотала, как бестия. Когда она злилась, она зачёсывала их вперёд, как блестящий занавес, через который она смотрела пронзительно-пристальным взглядом, одной рукой сминая ворот своего ярко-красного плаща возле шеи, другую сжимая в кулак
Что на тебе надето? спросил он, удивлённый, что его мысли обретают голос.
Серафита усмехнулась. Она приблизилась к нему, лицом к лицу, и он почувствовал, как его щёки краснеют от её горячего пряного дыхания.
А что ты хочешь, чтобы было на мне надето, Мика? выдохнула она.
Мика взволнованно сглотнул.
Я Не Ничего, я ничего
Ничего, Мика? перебила она. Очень дальновидно с твоей стороны
Нет, я не это имел в виду, запротестовал он, и по его коже побежали мурашки. Я просто хотел узнать
Не стою ли я перед тобой голая?
Когда он снова попытался возразить, она не дала ему произнести ни звука и сжала его ладони в своихдвижение, от которого Мика почувствовал себя слабым, как новорождённый жеребёнок. Место, куда они пришли, было ему незнакомо. Там было прохладно и свежо, и он заметил, что звуки их шагов мягко отдаются эхом со всех сторон, будто они оказались во дворе-колодце.
Серафита отпустила одну из его ладоней и взяла Мику за локоть.
Сделай шаг назад и садись, сказала она, направляя его.
Его икры коснулись чего-то твёрдого, и он опустился на жёсткое кресло. У кресла была высокая спинка и прямые подлокотники; Мика положил на них руки, и его ладони легли на гладкие резные медвежьи лапы. Серафита крепко сжала его предплечья; она наклонилась вперёд, и Мика задрожал, ощутив тепло её тела так близко к себе.
Вот-вот начнётся процесс, объявила она. Её дыхание было сладким и влажным.
Процесс? переспросил он. Какой процесс?
Сейчас увидишь, сказала она. Вернее, не увидишь, добавила она и засмеялась. Только не трогай повязку, Мика. Я не желаю, чтобы ты подглядывал.
Он кивнул. Она отстранилась. Её прикосновения оставили след на руках Мики, как отпечатки пальцев на оконном стекле.
Не шевелись, сказала она. Сейчас я займусь тобой.
Мика сидел неподвижно, выпрямившись в кресле с высокой спинкой, и руки его казались такими же деревянными, как жёсткие подлокотники, за которые он держался. Он слышал приглушённое пение птиц и далёкий скрип плугов, обрабатывающих поля; где-то позади него плескалась вода. И когда он сделал вдох, то почувствовал в воздухе аромат цветущих роз.
Открой рот.
Нет, пробормотал он сквозь стиснутые зубы. Зачем?
Просто открой рот, ответила она с просящими нотками в голосе. Поверь мне, тут она сделала паузу. Ты же доверяешь мне, Мика? Просто открой рот.
Он почувствовал, как что-то приблизилось к его губам.
Что это? спросил он. Это что-то вкусное, Серафита? Мне понравится?
Ну почему, Мика! вскричала она голосом, который ничего хорошего уже не сулил. Клянусь, ты так же упрям, как вьючный вол под седлом! А теперь слушай, и повторять я не буду: открой рот и держи язык за зубамино не в прямом смысле! На время процесса твой язык, Мика, принадлежит мне.
Он чуть разомкнул губы, и о его нижние зубы звякнул гладкий металл. Это была просто ложка, но в ней что-то было, и на его лице отразилось недоверчивое ожидание.
Ну? спросила она радостно и медленно вытащила ложку у него изо рта.
Он нахмурился.
Сладко, сказал он.
Сладко, повторила она. И всё?
Содержимое ложки обволакивало его язык.
Это что-то густое и липкое солодовый сироп?
Солодовый сироп? рассмеялась она. Это намного лучше, Мика.
Это вкусно, сказал Мика и кивнул; пока сладкая вязкая жидкость растекалась по языку, его нос морщился от удовольствия. Может, это мёд?
Это и есть мёд! воскликнула она. Лучший мёд из отцовских ульев, подаётся только к главному столуи только по праздникам!
Мика кивнул.
Похоже, я в жизни ничего вкуснее не пробовал.
Он почувствовал, как мягкий палец подхватил стёкшую ему на подбородок каплю мёда и вернул обратно в рот. Он старательно облизнул палец.
Тебе понравилось, Мика?
Да, отозвался он. Очень понравилось.
Я же говорила, что ты можешь довериться мне.
Я это знал, сказал Мика. Но, стыдно признаться, сомневался.
Он потянулся к повязке, но Серафита тут же схватила его за запястье.
Процесс ещё не окончен, засмеялась она, и Мика почувствовал, как кончики её волос коснулись его руки. Ты думаешь, я бы готовила всё это так тщательно ради одной ложки мёда, каким бы он ни был прекрасным?
На этот раз Мика услышал звон стекла о стекло. Он открыл рот, не мешкая, и стал ждать.
Осторожнее, а то так можешь и муху проглотить, засмеялась она. А теперь замри.
Он почувствовал, как его нижней губы коснулось стекло, и рот наполнился холодной жидкостью. Мика проглотил её.
А-ах! выдохнул он. Серафита, этот процесс нравится мне всё больше.
Что это было?
Ликёр, конечно, ответил он.
Но это был не просто какой-то ликёр. Единственный ликёр, который Мика пробовал в своей жизни, домашнего разлива, горький на вкусподавали в глиняных кувшинах в дальних углах таверн. Он жёг, как дьявол, и разрывал горло, как загнанная в угол дикая кошка. Ликёр, который дала ему Серафита, был мягким, бархатистым и ароматным; от него во рту сладко покалывало, а в груди разливалось приятное тепло.
Из отцовского подвала, сказала Серафита, и Мика уловил нотки ликёра в её дыхании. Старше нас с тобой вместе взятых, хранится в сосуде из зелёного стекла с восковой печатью
Ты его украла?
То, о чём отец не знает, его не расстраивает, ответила она. Настало время следующего испытания. Открывай рот.
Мика послушался и был вознаграждён прикосновением указательного и большого пальцев Серафиты к своим губам. Пальцы положили ему что-то на язык и исчезли. Мика закрыл рот.
«Какое новое удивительное наслаждение меня ожидает?» думал он.
Ну? спросила она с нетерпением.
Ну, отозвался Мика, медленно катая предмет по языку. Это какой-то фрукт?