А́мис, тихо отозвался второй монах.
Госпожа Диана содрогнулась в хриплом кашле. Гарсиласо не видел её саму, только то, как тень её руки прижала ко рту платок.
Тогда я покаюсь, едва слышно отозвалась королева. Нет, в её голосе не стало больше смирения, Гарсиласо услышал в нём другоестрах. Зачем это покаяние? Почему сейчас, ночью? Гарсиласо нахмурился, обхватил себя руками. Я хотела вдовствовать.
Кайся, кайся, протянул внезапно осипшим голосом первый монах.
Амис, поддакнул второй, уже громче.
Я так хотела вдовствовать, что изменила истинам Яльте и честной борьбе предпочла ядовитую гнусь снова кашель, сухой и надрывный.
Кайся, кайся, едва слышно просипел первый монах, сгорбившись ещё больше.
Амис, ясно произнёс второй. Гарсиласо вздрогнул, догадка, неясное волнение, но он не успел понять, что это было. Он не хотел слушать дальше.
Франциско[1] Вселюцеаннейший король, Страж Веры Хах. Жирный ворон, в одном крылечётки, в другомпрелести его шлюхи. Как я могла любить его? Я жалею о каждом дне, проведённом в Эскарлоте, кроме тех, в которые со мной был Рамиро Только его я любила.
Кайся почти шипение. Захотелось выскочить, закричать. Райнеро, нужен Райнеро Что-то неправильно. Так не должно быть!
Амис. Второй монах качнул головой, зачем-то схватился за пояс. По спине пробежал холодок. Пусть вернётся брат, он должен быть здесь, он бы остановил
Я исполнила долг перед этой страной, которую ненавижу всем своим сердцем. Я родила королю сына, дочь и ещё сына. Дочь пожила слишком мало. Младший сын так жалок и слаб, что лишь церковь примет его как должно. По привычке Гарсиласо закрыл косые с рождения глаза. Госпожа Диана всегда злилась, когда он смотрел на неё. Почемуон не знал. Но старший Любовь моя и отрада. В нём нет ни капли поганых кровей Рекенья. Я не стыжусь. Нет. Только он и его отец были мне радостью. Мой Рамиро и наш с ним мальчик. И не отмолить вам у Отверженного ваших душ, если хоть отзвуки моих слов раздадутся извне.
В окружении короля и королевы мог быть только один Рамиро Рамиро ви Куэрво, герцог, человек чести. Отец Райнеро? Гарсиласо бы вскрикнул, но ужас залепил рот.
Второй монах сорвал с головы капюшон. Его рука рванулась к месту, где всегда висела шпага, потому что был он другом короля, военным и настоящим отцом Райнеро. Герцог ви Куэ́рво успел шагнуть к королеве, а потом спальню сотряс вопль. Так кричит раненый зверь, от бешенства и боли готовый убить любого. Так кричит король, обманувший и обманутый.
Трясясь крупной дрожью, Гарсиласо во все глаза смотрел, как первый монах скидывает капюшон, обнажая чёрную косматую голову, которая не знала других уборов, кроме эскарлотской короны.
2
Рог месяца продырявил чёрную мулету неба, растерзал на клочья туч и увлёк к Амплиольским горам, откуда с часу на час обещал подкрасться рассвет. Райне́ро досадливо отвёл от луны глаза. Поправил ножны со шпагой хеладской стали, плотней завернулся в плащ. Как можно мягче двинулся вдоль замковой стены, стремясь невидимым добраться до лестницы в другом конце патио. Лестница приводила на крытую галерею, из которой любящий, но слегка загулявший сын поспешит к ложу хворающей матери. Песок паскудно шелестел под подошвами, тёрн цеплял на колючки бархат плаща и, теряя добычу, мстил древесным шорохом, розы ставили лепестками распутную метку, когда Райнеро ненароком задевал розовые кусты плечом. Вся королевская стража сбежится приветствовать загульного принца, если не унять эту бычью поступь! Райнеро отшагнул от стены в просвет между кустами и отдал себя под покровительство яблоневой сени. Яблоки висели маленькими круглобокими лунами, и вдруг на одно из них легла жасминной белизны рука.
О нет, это не для вас, женский смешок хрустнул переломленный веткой.
Райнеро вогнал назад в ножны выхваченную до середины шпагу и шагнул влево, позволяя женщине покинуть её укрытие и пойти рядом.
Поджидали меня? он искоса глянул на спутницу, чей завидный профиль по обыкновению таял в тумане мантильи. Решили облагодетельствовать всех мужчин Рекенья?
А вам, как обычно, мало Отцовская шпага, престол, фаворитка Список ваших амбиций длиннее, чем ваш клинок. Сладкие ароматы патио гасли вблизи этой женщины, обжигающей шафранно-розмариновой горечью.
Как и ваш лексикон слишком богат, в то время как с вас бы хватило стыдных стонов и криков. В иной раз он бы произнёс такие слова с ухмылкой, но в эту минуту он не хотел уязвить отцовскую шлюхулишь отделаться от неё. До лестницы на галерею оставалось несколько пассо[2], желала видеть загулявшего сына мать.
Король призывает вас, Райнеро Рекенья.
Корольещё не Всевечный, Розамунда Море́но.
Но и он вправе выставить вам за непослушание счёт.
Заплачу́, когда пробьёт этот час.
Неужели вас отвергла девица и вы торопитесь исповедоваться в её убийстве матери, презрев сон, которым несчастная наконец-то смогла забыться?
Райнеро остановился, не донеся ноги до четвёртой ступени. Развернулся. Донна Морено высилась у подножия тенью покойной хозяйки Айруэлского замка. Подобно теням, Морено знала сокровенное и гнала каяться.
Говорите, королева уснула? Почему я должен поверить вам?
Тот же хрусткий смешок, мимолётное соединение ладоней в молитвенном жесте:
Я смотрю на вас сквозь препону, принц, но вижу, что от расправы надо мной вас удерживает лишь доброта вашей матери. За её смертью пришла бы мояот вашей руки. Но король ждёт. В часовне за дальней аркой.
Веди, кивнул Райнеро.
3
При жизни прежней хозяйки Айруэлского замка часовня была местом, где её муж в спешке очищал душу прежде, чем предстать перед благоверной. Назначение часовни задало тон убранству: гладкие голые стены не знали членения и росписи, своды потолка были выполнены из дерева, скамейки грешному супругу тоже не причиталось. Но, вероятно, мысли короля Эскарлоты и наследного принца сходились хотя бы в том, что без образа Пречистой Девы молитва не задастся. Самая родная, после матери, женщина для Райнеро Рекенья ступала по центру триптиха, опустив белокурую головку. Увидеть больше не позволили расстояние, полумрак и собственно сам король, на коленях впавший пред алтарём в молитвенное забвение.
Райнеро остановился в притворе и отцепил ножны, донна Морено встала в какой-то непристойной близости. Впрочем, самой сокровенной своей частью эта женщина считала лицо. Она бы скорее впустила принца себе под юбки, чем позволила поднять вуаль.
Вы составили оправдательную речь за отлучку от ложа хворающей матери? шёпотом спросила донна Морено.
Королева отпустила меня на вечер, сказав, что от моего усталого вида дурнеет ей самой, Райнеро понадеялся, что правда обескуражила эту женщину.
Лето принц Рекенья провёл отлавливая и карая вражеских лазутчиков, но осень прочно усадила его у изголовья матери. Королева доводила до обмороков изнеженных эскарлоток тем, что принимала ванны с ледяной водой, презирала женское седло и прогулкам по саду предпочитала скачки по полям. Но мать заболела. Простуда, объявили придворные лекари. Хотел бы Райнеро поверить этим невеждам, но не вышло. Кашель выжимал из королевы все силы, доводил до хрипоты и лишал чувств. От неутихающих болей в горле она мало ела и почти не говорила. Хворь обратила её в бледную тень, и каждую ночь Райнеро боялся, что она истает с рассветом.
И насколько же сладкой пилюлей принц заел своё горе? едва ли донна Морено сказала ему столько слов за минувший год, сколько за этот вечер.
Осторожнее, сеньора. Держите за вуалью свой длинный нос. Вечер начался с того, что Райнеро один, без охраны и свиты, по обыкновению нагрянул к аптекарю на Тинктурной улице. Пройдоха исподволь торговал травками и снадобьями из Восточной Петли, чьи знахари знали толк в спасении жизней. Кое-какие лекарства приносили матери облегчение, и аптекарь тотчас оказался у принца на хорошем счету. А его дочка, понимавшая в аптекарском деле не меньше отца, сегодня вплела в волосы кустовые розы и предложила для утешения средство, от которого Райнеро просто не мог отказаться
Эти глаза желают жечь южным пламенем, но я гляжусь в зелень льда. Не имея возможности показать усмешку, донна Морено вложила её в голос:Зачем же вы ничего не переняли от нашего короля?