Но интереса Миры мой нелестный отзыв не умерил.
А много ли он за волка получил?
Не знаю. Ирах сказал, что расчета не даст, пока не получит шкуру, я болезненно сглотнула. Сейчас душегуб как раз этим и занимается.
Глаза подруги алчно вспыхнули. Ну еще бы: недавняя битва на пограничных землях с крэгглами поубавила желающих пересечь межу враждующих королевств, стало быть, путники в трактир почти не захаживалис кого Мире брать деньги? Деревенским-то мужикам деньжата карманы не оттягивают, а прижимистые жены зорко бдят, чтобы лишний медяк не ушел из семьи вслед за взыгравшей похотью мужей. Знаю, что Мире нередко приходится работать в долг, как и трактирщику Ираху, как и многим из нас. Да только вот кое-кто из своих может и позабыть вернуть должок, а кушать молодой девушке хочется всегда. Тут поневоле начнешь тосковать по мирным временам, когда в Три Холма рекой текли путники и торговцы из дальних городовэти почти всегда были при деньгах, и кровать Миры в те дни редко пустовала.
Вот что я тебе скажу, Илва: этот волк умер не зря! Его смерть послужит доброму делу: пополнит мой кошель. Когда чужак вернется, мимо меня не пройдет, она довольно хихикнула и покружилась по комнате, а уж как соберу деньжат, куплю себе новое платье. В воскресенье ярмарка, пойдешь со мной?
Я лишь вздохнула. У меня тоже была мечта: купить красивую толстую книгу обо всех хворях, что есть на белом свете, и обо всех снадобьях, которыми можно их лечить. Иногда ее привозил на ярмарку старьевщик из соседней деревнина нее еще старая Ульва засматривалась, хоть и неграмотная была. Старьевщик говаривал, что попала к нему книга от столичного лекаря, которого сожгли на костре за колдовствоперед смертью бедняга хотел сохранить ее как великую ценность, чтобы не сгорела вместе с ним. Иногда старьевщик позволял мне полистать пожелтевшие страницы, и я с замиранием сердца рассматривала картинки, на которых нарисовано было человеческое тело вместе со всем нутром, жадно запоминала мудреные названия и разные увечья, которые мог получить человек. Я понимала, почему того лекаря предали смерти: в книге сказано было, что из человека можно вынуть хворые внутренности, положенные ему для бытия Создателем, и после этого действакоторое в книге называлось «операцией»тот все равно сможет жить, и даже стать здоровее, чем прежде. Не иначе как колдовство Так сочли те глупые люди, что обвинили лекаря в ереси и богохульстве. Но я-то в Создателя не верилаот Ульвы переняла уважение к старым духам.
Страсть как дорого стоила та книга, но я не теряла надежды и упорно копила на нее медяки. Воскресная ярмарка могла принести еще одну встречу с моей потаенной мечтой.
Пойду, кивнула в ответ, но не за платьем. Картошки надо прикупить на зиму да зерна для кур
Фу, ты как старая бабка, Илва! Мира смешно наморщила точеный вздернутый носик. Картошка, куры! Ты посмотри на себя, глянь только на свои руки!
Смотреть было не на чтои без того ясно, что руки мозолистые и шершавые, загрубевшие от тяжелой работы. Не сравнить с руками Миры, белыми и холеными, не знавшими иного труда, кроме постельных утех.
Мне пора, вздохнула я и вновь натянула платок.
Идем вместе, провожу тебя. Страсть как охота на чужака твоего поглазеть.
Он не мой.
И то правдамой будет, рассмеялась Мира.
Глиняный кувшин со свежим молоком дожидался меня на стойке у Ираха. Подхватив его, я распрощалась с подругой и вышла во двор.
Эй, Илва! услышала позади себя, едва дошла до калитки.
Не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто зовет меняконечно же, Хакон.
Чего тебе?
Э-э-э я хотел
Ну, чего? Говори быстрей, я тороплюсь.
Кузнец все не оставлял надежду добиться моей благосклонности. Но разговоры разговаривать у него всегда получалось плохо, а могучие мышцы, которыми он так любил похвалиться, не производили на меня должного впечатления. В моей памяти сохранились лишь последние пять лет жизни, но их хватило на то, чтобы помнить, как он обошелся со мной в тот первый год. Он и его подельники.
До сих пор содрогаюсь, когда вижу кого-то из них. Тех, что решили посмеяться над блаженной доверчивой сиротой без роду и племени. Хакон тогда притворился, что хочет стать моим женихом, говорил мне красивые слова, подарил оловянное кольцо, которое сам смастерил. Влюбленно смотрел мне в глаза, так сладко целовал мои губы
«Пойдешь за меня замуж?»шептал нежно, а я млела от любви.
«Пойду», говорила.
Глупая дурища.
Так и разыграли они меня, себе на потеху. Хакон велел ничего не говорить Ульве, но нарядиться в свое лучшее платье и прийти вечером к заброшенному алтарю, где он возьмет меня в жены перед лицом старых духов; а оттуда, сказал, поведет меня в церковь, приносить брачные обеты перед Создателем. Там, у алтаря, они и окружили меня: он и его дружки. Хохоча, накинули на меня грязный мешок из рогожки вместо вышитого свадебного платка; каждый из них, издеваясь, произнес надо мной свадебную клятву, получая у старых духов ложное право меня обесчестить
Уж не знаю, как о том прознала Ульва, но подоспела она вовремя. Ее-то они боялись, хоть и немощная была, всего лишь старая женщина. Ведьмой слыла в Трех Холмах, ведьмой и сказалась насильникам, пригрозив, что если не оставят меня в покое, то превратит каждого из них в лягушку, изловит и пустит на свои колдовские снадобья.
Ну а мне после того случая наказала сидеть в доме тихо и без нужды носа в деревню не казать. Объяснила мне, глупой, что на таких, как я, безродных сиротах парни из хороших семей не женятся.
Хакон после просил у меня прощения. Долго потом за мной ходил, говорил, что полюбил теперь по-настоящему. Что ему все равно, кто я есть, что возьмет меня в жены и без благословения родителей.
Я, конечно, простила, но забытьне смогла. И слова пустые больше на веру не принимала. Может, его чувства ко мне и изменились, но нутронет.
Хотя было время, когда я Хакона даже жалела: отец его слег с тяжкой хворью, с которой и Ульва не смогла справиться, да вскоре и отправился к духам забвения. А мать, истратившая почти все сбережения, чтобы спасти кормильца, не смогла уплатить ежегодную подать. Ее отхлестали плетьми и отправили на каменоломни, где она и сгинула навеки. Хакон, бедняга, остался на свете совсем один.
Да только зря я его пожалела: минувшим летом глупость его перешла все границы. Он нарочно распорол себе бок гнутым гвоздем от старой подковы, притворился, что истекает кровью, и послал за мной. Чтобы лечила его. А все для того, чтобы щегольнуть передо мною голым торсом.
Я-то, наивная, ему поначалу поверила. А потом все снова могло закончиться для меня очень плохо, если бы не помог старый шорник, случайно заглянувший в кузницу. Силища-то у кузнеца была такая, что подковы мог гнуть голыми руками!
Старые духи справедливы: его рана потом в самом деле загноилась, и мне пришлось лечить его по-настоящему. И уж я постаралась на славу: его шрам теперь уродливей, чем его поступки, и желания покрасоваться голышом перед девицами у него поубавилось.
Жаль только, что не поубавилось наглости все еще заговаривать со мной.
Тувин Оглобля в будущую седмицу женится.
Пусть счастлив будет. А мне что с того?
Не хочешь пойти на свадьбу?
Я?! Ты рехнулся? Кто ведьму на свадьбу кличет?
Случались все-таки моменты, когда дурная ведьминская слава была мне на руку.
Если ты пойдешь со мной
И не думай.
Илва
Я прищелкнула языком и покачала головой.
И не проси меня наколдовать тебе мозгов. Все, чем духи тебя наделили, у тебя в мышцы ушло. Вот ими и хвались, да не передо мной.
Илва
Его прервало злобное конское ржание, и я испуганно отступила за край ворот. Лошадь у трактира была лишь однатого самого лохматого драчуна, который убил вожака волков и теперь свежует его где-то на окраине.
Настроение окончательно испортилось, я махнула рукой Хакону и поспешила домой.
День и так выдался слишком долгим.
Глава 2. Вторжение
А если бы он вернулся опять,
Что ему я сказать бы могла?
Что я ждала, я хотела ждать,
Пока не умерла.
А если бы он спросил, почему
Ваш дом опустел теперь?