Но Ашаяти уже ушла, вскочила на клячу и поехала за остальными к порту. А Сардан с тоской поглядывал на веселые заведения Варенаши, остановиться в которых хотя бы на часа лучше на день или десятьне было времени.
Когда Сардан и Ашаяти добрались до порта, шварзяки столпились около небольшой трехмачтовой каравеллы, матросы которой, остановив погрузку тюков с товарами, обеспокоенно глазели на собравшуюся под кораблем аудиторию. Телеги с награбленными отправили куда-то прочь: в укромное местечко или на продажу. Принц стоял на палубе и, недовольно щурясь и почесывая рыло, беседовал с капитаном корабля. Тот же возбужденно махал руками туда-сюда, давая принцу понять, что он может убираться в какую сторону ему заблагорассудится. Красный, бешеный от негодования принц сбежал по сходням на землю, а вместо него на судно тотчас устремилась толпа шварзяков. Завязалась было драка, но силы были существенно неравны, тем более что волки тащили с собой сабли. Портовых грузчиков били по мордам, вышвыривали за борт, а половину матросов загнали в трюмы. Несговорчивого капитана связали по рукам и ногам, и, отпуская не такие уж и остроумные комментарии, повесили на грота-рее вниз головой. Одджи выпятил грудь и гордо вздернул подбородок, очень довольный победой своего войска. Принц с трудом вытирал лоб и фыркалему было очень тяжело в доспехах.
Они, похоже, взяли на вооружение твои методы ведения переговоров с моряками, заметил Сардан, намекая на рыболова, подвозившего их к руинам Сыреша.
Ничего подобного, огрызнулась Ашаяти. Я лодочника не обирала, а просто попросила помочь, чуточку стимулировала его лень и эгоизм, но ничего у него не отнимала, кроме, разве что, самолюбия его поганого. А вот о таком и речи не шло.
Под «вот таким» Ашаяти имела в виду грабеж. Одни шварзяки уже вскрывали закаченные на борт бочки, а другие полезли в трюмыисследовать запечатанные тюки.
Одджи приказал организовать отплытие «по всем правилам» и, довольный собой, пошел размещаться в капитанских апартаментах. Шварзяки высыпали с судна и завалились с саблями в портовую канцелярию, не долго пререкаясь порубали столы с документами, выбросили целые тучи бухгалтерских бумаг в окна, отчего те разлетелись потом по всему городу, избили чиновников, раздели догола казенного лоцмана.
Вскоре всей гурьбой влились обратно на корабль и, вопя, улюлюкая и сквернословя на все округу, отчалили. По пути успели задеть бортом соседнюю каракку.
Оказавшись на палубе, Ашаяти вспомнила недавний сплав по реке, вспомнила то кошмарное чувство, когда земля уходит из-под ног. В панике она вцепилась в грот-мачту когтями, замерла, закрыла глаза и перестала дышать. Оторвать эту кровавую хватку оказалось так же сложно, как руками отгибать и вытаскивать вбитые намертво гвозди. Сардан оттащил Ашаяти на полуют, пока сорвавшиеся с цепи шварзяки опустошали каюты.
Вскоре выяснилось, что развернуть паруса не получится, пока на грота-рее болтается, запутавшись в снастях, подвешенный за ноги капитан, в рот которому затолкали его же собственную бороду. Капитана приказано было снять, но к вечеру, после очередной перебранки, его водрузили обратно, на этот раз вместе с раскрытыми парусами. К утру сняли опять, поругались и вернули, и так несколько раз.
Спустя минут пятнадцать после выхода корабля в море, шварзяки, оттеснив по углам оставшихся матросов, отыскали в трюмах бутылки гараги, шнапса и крепчайшего рома, и началась безудержная, варварская свалка. Из трюмов повытаскивали пижонские костюмы для богатой молодежи севера, и тотчас, побросав за борт собственные мундиры, серые волки вырядились аристократами. В глаза налепили пенсне, а потом отыскали трубки, папиросы, табак, закурили так, что от пошедшего дыма копотью покрылись паруса. Один свински пьяныйс пенковой трубкой в зубах и бутылками шнапса в липких лапахрухнул на тюки и подпалил груз. Тушили всей ватагой. Но пока двое разливали драгоценную пресную водутрое брызгали сверху ромом, отчего пожар чудом не перекинулся на весь корабль. Утихомирить пламя удалось лишь после того, как выбросили, с воплями и плясками, часть груза за борт.
Покончив с этим, пьяная гурьба побежала спаивать матросов. Те, злые и перепуганные, отказали в сердцах, за что были побиты, раздеты и споены силой. После чего одна орда бросилась в первобытный пляс, разломав половину палубных досок, другая продолжила обыскивать корабль, а остальные бесчувственно валялись то тут, то там. К вечеру недосчитались двоихпьяные вывались за борт, когда корабль наклонило волной.
Ашаяти, мертвецки бледная, измученная морской болезнью и едва живая в целом, сидела у гакаборта. Рядом пристроился Сардан, одной рукой поглаживал девушку по спине, а пальцами другой, искалеченной, потирал маленький понг-донгбарабанчик размером с чашку. Его легкий шелест должен был отгонять рвоту, но получалось пока не очень. Вскоре подошли троевсе голые и в шляпах, волосатые, грязные, пьяные, болтающие туда-сюда своими здоровенными волчьими достоинствами. Центральный, предводитель отряда, выступил вперед и приблизился к Ашаяти на расстояние вытянутой руки, вывесив свой вялый орган перед самым ее носом.
Леди, к вам три добрых жмантальона, сказал он, соблаговолите обслужить, не обделите вниманием.
Ашаяти подняла мутные, бесцветные в этот миг глаза и уставилась на раскачивающееся у ее лица волосатое нечто. Вот и все, подумал Сардан, сейчас она схватит наглеца за орган и вышвырнет за борт. Но вышло иначе. Сидящая на коленях, сраженная тошнотой девушка взлетела стремительно вверх, разметала в воздухе великолепные свои ноги и так врезала ступнями голому шварзяку в грудь, что он взмыл над полуютом, пронесся мимо бизани и, не долетев до шкафута, запутался в вантах, размахивая яростно во все стороны своим безразмерным хозяйством. Пока шварзяки не успели опомниться, Ашаяти ткнула ближайшего из них открытой ладонью сначала в грудь, потом в длинный волчий нос, обхватила всю морду его пальцами и с силой вбила затылком в бизань-мачту. Затем, никому не давая передышки, уперев в ту же мачту одну ногу, второй так толкнула жертву свою в грудь, что голый волк перевернулся в воздухе, упал и кувыркаясь полетел в груду побитых бочек. А третьему и вовсе стало не до драки. Ноги бедолаги чего-то подкосились, он упал и пополз быстро-быстро к фальшборту. Только успел перегнуться через планшир, как его вырвало в море. Ашаяти, не знающая жалости, подбежала к страдальцу и дважды пнула ногой в зад, но, услышав издаваемые шварзяком звуки, вспомнила, что ее терзает та же мука.
Она хотела уже было присоединиться к своей жертве, но тут на полуют посыпались, как пчелы из растревоженного улья, шварзяки со всех концов корабля. В руках замелькали сабли. Сардан наконец-то вскочил и бросился к своему ящику в поисках чего-нибудь успокоительного.
Отставить это хрен знает что! крикнули откуда-то снизу.
Шварзяки обернулись. У грот-мачты стояли Одджи и принц Ямар. Боров что-то сказал капитану шварзяков, тот недовольно поморщил нос, но все же кивнул.
Троих зачинщиков драки демонстративно развесили за руки на реях. Главный заместитель Одджи, большой черный волк, показательно выпорол буянов, а остальные вынуждены были наблюдать за наказанием стоя у бортов на коленях и читая какие-то непонятные молитвы. Сардан угадывал в них мотивы даришанских текстов, но безграмотно переиначенных, перекрученных и высмеянных. Отложив плетку, черный волк вынул из походной сумки бутыль с надписью «вода святая» и спрыснул раны наказанных. Шварзяки завопили пуще прежнего.
Принц пристроился у входа в каюты и, довольный зрелищем, кивал и улыбался.
Самое главное, сказал он проходящему мимо Сардану, не забывать молиться богам. От всей души и искренне.
Сардан не обратил на эти слова внимания и отвел Ашаяти в выделенную им каюту, которая всего день назад была подсобкой в комнате старпома.
Закончилась порказатихли и молитвы. И все пошло по-старому. Понеслись гулять по морю похабные песни, загрохотали пещерные танцы, потекли с бортов блевотные реки и даже хуже. Одному шварзяку его же товарищи пробили голову бутылкой, двух матросов, пытавшихся перестроить паруса по ветру, связали вместе и заставили в таком виде плясать, кто-то, нажравшись до беспамятства, решил прогуляться по планширу. Кто это былникто теперь и не узнает. Не прошло и половины дня, как поразбивали все корабельные фонари, которыми щедро увешивались суда Матараджана. Вскоре, когда закончились бутылки, из трюма выкатили бочкис вином и гарагой, поразбивали крышки и стали хлебать прямо оттуда, ныряя в бочку мордой. Закончилось дело всеобщей оргией, когда чуть более живые шварзяки хватали своих чуть менее живых коллег за ноги и макали в бочки головой вниз. А на следующий день из последних сил пытались припомнить не потонул ли кто-нибудь во время этой процедуры.