Кирилл Баранов
Песня любви Хрустального Паука. Часть II. Книги Юга
Часть третья. Демоны и их родственники
1
Сардан аккуратно снял с Кюимеи доху и теперь с кислой гримасой разглядывал торчащую из плеча шаманки стрелу. Лес шелестел и пел свои песни, а красно-золотистые листья осин тихо спускались с веток и падали на ноги Кюимеи. Она была без сознания.
Ашаяти насупилась, с оскорбленным видом уселась подальше и повернулась спиной, а Джэйгэ всё ходил где-то в кустах шиповника и искал тропу. Когда он наконец вернулся, Сардан попросил его помочь вынуть стрелу сам музыкант не знал, как к этому подступиться. От каждого стона раненой шаманки его самого как будто хлестали по лицу.
Ооюты убивают своих врагов, а не спасают их жизни, сказал Джэйгэ, кинул на Кюимеи презрительный взгляд, а потом развернулся и опять скрылся в осенней листве.
Сардан угрюмо посмотрел ему вслед и прикусил губу. В конце концов согласилась помочь Ашаяти, и вдвоем, трясущимися руками, перепуганные и смущенные, они вытащили стрелу из плеча Кюимеи. Из раны вытекло несколько капель темной крови и не больше. Но и от этого Ашаяти стало тошно, и только закончили она поспешила убраться обратно к костру, а Сардан принялся накладывать на плечо шаманки мази из аптечки в своем ящике. Вскоре кровь остановилась. Музыкант кое-как перевязал рану тканью, в которую прежде была завернута треснувшая от морозов «флейта весны».
Мазь жгла рану. Кюимеи морщилась, стонала, но в сознание не приходила.
По ветке над головой пробежала огненно-рыжая белка, остановилась и глянула на пришельцев внизу черными глазками. Ашаяти подскочила, и белка бросилась наутек, неловко взлетела по стволу и выронила орешек. В кустах прыгали и порхали сероватые птички и переговаривались мелодичным речитативом, совсем как в опере. Шумел ветерок, пахло соснами и сырыми осенними листьями. Ничего в этом ярком лесу не напоминало те волшебные ледяные просторы, по которым брели Сардан, Джэйгэ и Ашаяти какую-то неделю назад. Впрочем, кто его знает, как давно это было? В тех местах не было ночей.
Когда Джэйгэ вернулся, они натянули между двумя каарзымами шкуру и положили туда шаманку. Сардан долго возился с шаткой конструкцией, подтягивал ремни, ходил кругами и всё думал, что еще можно сделать, но так ничего и не решил.
И долго ты собираешься ее таскать? спросила Ашаяти. Куда мы вообще теперь идем?
Сардан задумался, развел руками.
Бандиты из Ургылура говорили, что рабов увели на юг, сказал он и посмотрел на Джэйгэ. Но юг большой. На юге от Ооюта весь мир.
Они пошли в Кокотук, сквозь зубы проговорил Джэйгэ. Улус у Большой Реки. Лодки Ланхрааса по реке увозят рабов.
Ты знаешь дорогу?
Я туда не доходил, сказал Джэйгэ. Но в лесу есть дорога через ущелья. Она проходит через Ургылур и наверняка приведет в Кокотук.
Когда нагруженные и связанные каарзымы спустились в ущелье настала ночь. На рассвете поднявшийся ветер подхватил опавшие листья, и они, путаясь в обсыпанных ягодами шиповниках, полетели кругом цветастыми брызгами. Вскоре выяснилось, что дорога в ущелье завалена камнями. Они были увиты корнями старых деревьев и, облепленные ягелями и лишайниками, бугрили дорогу. Каарзымы еле тащились, фыркали, недовольные стянувшими их ремнями, и Сардану то и дело приходилось их успокаивать неловкое движение могло вышвырнуть шаманку из носилок.
Через пару дней, когда они кое-как поднялись на невысокое взгорье, музыкант обернулся и увидел совсем недалеко склон, по которому не так и давно спустились в ущелье. Из-за камней и носилок, которые приходилось поддерживать на завалах, они плелись как улитки, и Сардан не знал, что с этим поделать. А Джэйгэ всё чаще поглядывал на шаманку, и всё мрачнее был его взгляд.
Из-за проклятой дочери людоеда мы опоздаем в Кокотук, сказал он наконец. Когда она умрет мы пойдем быстрее.
Нельзя спасать одну жизнь, жертвуя другой, сердито ответил Сардан.
Джэйгэ холодно посмотрел на него, отвернулся и плюнул в траву.
На взгорье росли большие фиолетовые цветы. Лепестки их, размером с ладонь, медленно и мягко развевались на ветру, и казалось, что по земле текут сиреневые волны. Ашаяти вышла вперед, и Сардан заметил у нее на голове корону, найденную в развалинах Ургылура. Драгоценные камни безжизненно мерцали на солнце.
Голову не давит? спросил Сардан. Оно же весит, наверное, как ведро с помоями.
Если не больше! отозвалась Ашаяти и принялась поправлять корону. Уже вся голова в мозолях. У тех, кто такое носит, вместо головы полено должно быть.
Так сними, зачем ты мучаешься?
Красиво же, Ашаяти помолчала и посмотрела на Сардана. Красиво?
Сардан так серьезно уставился на Ашаяти, что даже скривился от напряжения.
Не знаю, сказал он после паузы. Ничего не вижу. Чарующее сияние твоих волшебных глаз застилает от меня эти скучные бриллиантики с изумрудиками.
Ашаяти заулыбалась.
Глаза есть у всех, сказала она протяжно. А бриллиантики с изумрудиками только у самых-самых.
Каких «самых»? Самых прыщавых? Самых протухлых?
Не надо завидовать, видела я одну принцессу, Ашаяти улыбнулась краем глаза. Она хорошо зажигала мужские сердца.
Да, великая куча благородных господ сгорела в пламени ее страсти.
С цветущего склона они спустились в лес и скоро наткнулись на речку. Джэйгэ ловко вспрыгнул на зеленоватый от мха валун и долго что-то выглядывал в воде. Потом неторопливо снял с плеча лук, прицелился, как всегда неспешно, и выстрелил. Стрела скрылась в воде. Сардан смотрел за Джэйгэ в недоумении. А тот соскочил с камня прямо в реку и поднял со дна стрелу. На наконечнике болталась рыба.
Ох, тяжело вздохнула Ашаяти, когда мы ели в прошлый раз? Года три назад?
Так давно, что я теперь и не вспомню, как это делается.
Ну и хорошо, мне больше останется.
Вечером, после ужина, Ашаяти скрылась в кустах, а Сардан полез разглядывать рану Кюимеи. Шаманка стонала и привлекала к себе сумрачные взгляды Джэйгэ. Сардан прочистил рану и заменил мазь. Вскоре вернулась Ашаяти она искупалась в реке, и была теперь мокрой, чистой, посвежевшей. Волосы, за последнее время отросшие до лопаток, липли к телу. Глаза сияли в ночи.
Щупаешь, сказала она, глядя на то, как музыкант возится с плечом шаманки.
Щупаю, подтвердил Сардан.
А лучше бы сторонам смотрел, вдруг кинжал прилетит.
Надо же пощупать.
Кинжал тебя в лоб пощупает.
Сардан уложил Кюимеи и снова перевязал ей плечо, потом увидел, что несколько пальцев на ее правой руке искривлены.
У нее два пальца сломано, сказал Сардан.
Морщась так, будто это ему больно, он кое-как выправил пальцы и привязал к ним прутья.
Можешь сильно с ней не усердствовать, сообщила Ашаяти, вертевшая в руках собственные волосы она думала не завязать ли их в косичку. Я ее в любом случае потом надвое переломаю, когда очнется.
Аши, эта корона плохо на тебя влияет, сказал Сардан.
А как болит! Она такая тяжелая, что, кажется, через пару дней мозги выдавит.
Это и происходит со всеми королями. Но тебе-то что? Всё равно мозгами не пользуешься.
У меня они хотя бы есть, в отличие от
Она не договорила, вскочила, схватила лежащий у дерева лук и, выгнувшись, направила куда-то вверх. На ветках в полумраке сидели две большие птицы. Перья их были такими крошечными, что походили скорее на шерсть, из клювов торчали клыки. Птицы не шевелились и как будто не дышали, но зачаровано таращились на пламя костра.
Не стреляй, сказал Джэйгэ. Это окын.
Опять эти шаманские птицы? расстроилась Ашаяти. Надеюсь, как прошлый раз не начнется?
Джэйгэ посмотрел на птиц исподлобья и отвернулся.
Люди говорят, сказал он, что шаманы абааса превращаются в окын, чтобы ходить по Среднему Миру. Шаманы ждут, когда дыхание всех людей станет темным, когда в печени людской останется одно зло. Тогда абааса взберутся на землю из Нижнего Мира.