Какая дочка? я всё никак не мог разобраться с границей между явью и наркотическим мороком. Где?
Ну, ты даёшь Здорово тебя вставило. Подходила к тебе, только что. Ушла уже Ничего. Твоя будет. Бабыони такие, десятник неопределённо повёл рукой, оставив в воздухе желтоватую дымную петлю от своей цигарки, глядя в пространство пустыми глазами.
Потом меня стошнило. Слава богу, хватило сил дойти до выгребной ямы, а не то позору-то было бы. С тех пор я моровку никогда больше не курил. Ну, пока совсем юным был. Да и потомменьше других.
Будни осаждённого города
Если бы нихельцы на другой день снова пошли на штурм, то без проблем меня убили бы. Или убил десятник, если бы я вздумал остаться. Голова словно разламывалась изнутри, а во рту горела сухость, которую никак не удавалось залить водой.
Ближе к обеду я оклемался и пошёл к сотнику:
Господин центурион, разрешите обратиться?
Слушаю, сухо ответил тот. Видимо, заметил вчера, как Солнышко мне лоб обтирала.
Я желаю вернуться в армию. Считаю, что это право честно заслужил.
Да, заслужил, не стал спорить помрачневший сотник. Оружие вон у стены лежит: выбирай любое. Пойдёшь у меня в пятый десятоквон к тому десятнику.
Только со мной ещё и мой друг должен пойти. Мы с ним вместе ловушку ставили. И ворота он оборонял геройски.
За друга, значит, переживаешь. Ну-ну, молодец. Не последняя, видать, ты сволочь. Что ж, пусть тоже идёт вместе с тобой.
Слушаюсь! я, радостный, вытянулся и приготовился сорваться с места.
Только ты, это, смотри у меня! Вот если что учудишья ж тебе сам, своей рукой, яйца твои поганые отрежу, по самый корень. И корень тоже, заодно. Ты понял, солдат?!
А чего ж не понять? Всё понятно. Армейские командиры удивительно доходчиво умеют объяснять, даже переспрашивать и уточнять у них не нужно. Вот скажет такой вояка иной раз: «По самый корень!»и сразу всё ясно: отрежет, как пить датьотрежет.
Вот так мы с Мальком и вернулись назад, в «обычную» армию. Впрочем, всем оставшимся штрафникам тоже дали копья, и мечи они могли себе заменить, по желанию, так как после убитых всё оружие оставалось тут же, возле стен. Я себе и шлем взял, а Малёк отказался: ходить на летней жаре с таким котелком на голове ему казалось несподручным.
Самым невыносимым для нас казалось одевать доспехи после убитых. Горожане готовили павших к последней тризне, а для этого раздевали их и заворачивали в саван, для сожжения. Так что нам достались вполне хорошие кожаные «рубахи», со стальными защитными пластинами. Только вот воняли они чужим потом и тухлой кровью, но, если их промыть, то носить вполне можно.
Для меня ношение доспеха означало: ятакой же, как все, а не штрафник бесправный. Ради этого я готов был и потерпеть.
Меч я себе тоже подобрал другой, поудобнее и не ржавый. Вздохнул: у кого же теперь меч моего Учителя? Хорошая была вещь, а профукал я её ни за что. Обидно, но винить-то некого, кроме самого себя.
Хоть мы и стали «обычными» солдатами, но в карманах денег не было ни гроша, а без деньжат с девицами не загуляешь, и в кабаке делать нечего. Оставалось ждать конца месяца, очередного расчёта. Мы дождались, вот только не своих солдатских грошиков
В один из дней земля под ногами слегка вздрогнула.
Требушеты бьют! закричал часовой в башне. Недолёт!
Мы сломя голову кинулись на стены. Однорукие величественные механизмы раскручивали гигантские валуны и швыряли их в нашу сторону. Они падали на землю, подпрыгивали, как мячики и, приближаясь к стене, останавливалисьэта красивая картинка была похожа на детскую забаву, и никакого ужаса не внушала.
Пристреливаются, сволочи, процедил сквозь зубы один из бывалых.
Один из камней пролетел выше стены и рухнул в город. Через некоторое время оттуда послышался визгливый крик сварливой бабы, да такой отчётливый, что мы разбирали каждое слово. Она очень темпераментно высказала всё, что думает о нихельцах и об их ближайших родственниках, а также о войне вообще и о мужиках в частности. Мы надрывали животики, ухохатываясь, прижимаясь с зубцам стены, чтобы ненароком не скатиться на землю.
Бах! Один валун всё-таки врезался в стену. Нас тряхнуло так, как будто каждого в спину ударило и, казалось, могло запросто стряхнуть наземь, как ничтожных блох с рубахи, как мелкие пуговицы с навесной полки. Ого! Моё сердце ухнуло вниз так, как будто бы я сиганул с огромной высоты.
А ведь стена казалась такой монолитно-незыблемой, и мы не думали, что валуны, даже большие, могут её поколебать. Смех сразу стих.
Удар, ещё удар. Требушеты лупили в стену, как в бубен. Валуны от удара раскалывались, и некоторые обломки перелетали через зубцы.
А вот и первое попадание в зубец. Он брызнул во все стороны каменными осколками и строительной пыльюкто-то жутко закричал, получив страшный удар. Сразу несколько человек скорчились, зажимая кровоточащие раны. Одного солдата просто смахнуло вниз, вместе с ограждающими перилами, в куче битого камня, мы даже взглядом не успели проследить его полёт, настолько быстро его сбросилои вот он уже лежит на земле неподвижно, почти невидимый под грудой обломков. Шутки кончились.
Вот ещё одно попадание в зубец, и ещё Крики, стоны, кровь, удушающая пыль, каменная крошка под ногами. Удар в стенуслышно, как осыпаются разбитые камни. Нихельцы угодили в башнюеё островерхая крыша начала заваливаться на бок, и солдаты в ужасе бросились прочь от неё по парапету, создавая давкукто-то сам спрыгнул вниз, не надеясь вовремя пробиться сквозь толпу. Мда, старая крепость оказалась совершенно не готовой к такому оружию
Потом появились ещё и катапульты. Эти нам были не опасны: они швыряли свой груз через стены в город. Вот только горожанам пришлось не сладко: на них рушились с небес бочки с горящей смолой. От удара о землю они разбивались в щепки, разбрызгивая содержимое в разные стороныв городе поднялся бабий вой, крики ужаса и безнадёжного отчаяния; кто-то принялся командовать тушением пожаров. Густые чёрные дымы повалили в небо, пачкая его, принося к нам вонючий запах горелого.
Городские ворота были пропитаны огнезащитным составом, так что сжечь их было совсем не просто, а вот деревянные дома горожан такой защиты не имели Нихельцы, наверное, могли нам и «негасимый огонь» кидать, но только это оружиедорогое, и швырять его наугадбольшая роскошь. Бочка горящей смолы вполне могла натворить бед не меньше, и стоила гораздо дешевле.
А мы сидели, сжавшись, как кролики, на парапете, в страхе отслеживая траектории полёта камней из требушетови ничего поделать не могли. Нихельская армия сплошной стеной закрывала свои катапульты, и атаковать её командующий не решился: наверняка нас бы ожидал фланговый удар вражеской конницы, с отсечением от ворот и окружением.
Ещё один удар в зубец, грохот обвала, брызги крупных камней. Я невольно отследил взглядом их падениеи не поверил своим глазам: на земле сидела девушка, торопливо перевязывая раненого, а камни на излёте плюхались от неё совсем неподалёку. Белый платочек, из-под которого выбиваются огненно-рыжие волосы, белое платье без рукавовэто та самая девушка из моего морочного видения.
Я и сам не заметил, как оказался радом с ней. Да, так оно и было: только-только сидел на стенеи вот уже грубо хватаю её за плечо:
Ты что, совсем сдурела?!! Уходи отсюда, живо! Жить тебе надоело, что ли?!!
Она вырвалась, отмахнулась:
Не мешай! Видишь, я занята?!
Она занята! А мы, стало быть, просто так тут сидим, скучаем!!!
Помоги лучше оттащить его подальше. А то прибьёт его тут ненароком.
Да, совсем шальная девка. Но делать нечего: пришлось ей помогать, чтобы она тоже отошла отсюда подальше. Я подхватил бесчувственное тело под мышки, Солнышко взялась за ногитак мы и отнесли беднягу в сторонку.
Я заметил, что платье у неё всё в кровавых пятнах, и руки все окровавленные. Я погладил её голое плечо: кожа оказалась удивительно нежной и мягкойпальцы как будто тонули в ней.
Ты, это осторожнее, пожалуйста. Тебя ведь убить могут
Она лукаво глянула, склонив голову на плечо:
Ты что, за меня переживаешь, что ли?
Ещё чего! я фыркнул. Больно надо!