Мда, никто их не предупредил, что долбать-то тут нужно осторожно. Раскололи они ещё один горшок остриём копьяжаркое пламя метнулось из-под колёс, солдаты невольно шарахнулись назад, бросив древки, и столкнулись спиной с теми, кто их щитами прикрывал. Крики, ругательства. Потеха.
Наконец, нихельцы поставили несколько человек выталкивать злополучную колымагу за передок. Эти уже сообразили, что на канавку наступать нельзя ни в коем случае, и обошлось без жутких ожогов. В конце-концов, потеряв несколько человек от наших стрел, враги откатили-таки своё стенобитное орудие, да только проку от этого было мало: брызги «негасимого огня» попали на незащищённое деревянное днище, высушенное временеми как прикажете их там погасить, внизу? Они отчаянно хлестали рубахами по колёсам, обмазанным адской смесью на треть, и видели, что и от этого тоже никакого толку: сбитый огонь разгорался вновь, как проклятый. И как оттереть эти горящие колёса??? Рубахи, цепляя «вечный огонь», сами разгорались. Какой-то умник стал топтать свою горящую рубахуи убежал от нас босиком.
Обозлённые враги кинулись штурмовать ворота с лестницами. Они бежали, держа лестницу над головами, а потом первые резко приседали, отходили в сторонулестница упиралась рогами в землю. За верхнюю перекладину был привязан шест, который тоже держали несколько человеквот эти, последние бегущие, напрягаясь, шестом поднимали задний конец лестницы, падавший затем на стену.
Три штурмовые лестницы одна за другой бухнулись на наши зубцы. Оно бы ничего, но оружие у нас было, сами знаете, какое И людишки подобрались ненадёжные. Я схватил друга за воротник и заорал ему в ухо:
Малёк! Тына эту, яна ту!
Он кивнул и бросился к приставленной лестнице, сражаться. Я, схватив щит и меч, отбежал к другой, вставшей вообще даже не на позицию нашего десятка.
Камни! Камни, сукины дети! это уже десятники взялись командовать.
Вам, уважаемый читатель, кажется, что кидать камни сверху вниз на наступающихсущее удовольствие? Оно бы так, но, если проклятые вражеские лучники садят по вашим бойницам стрелы тучами, то удовольствие от такой войны резко падает. Они укрывались за большими деревянными щитами на опорах, несколько дней пролежавшими в воде и поэтому плохо горящими. Стреляли прицельно по бойницам, не давая нашим высунуться. Смерть непрерывно свистела у нас под ухом.
Камни! Камни! Камни! Камни! этот хриплый рёв разносился не только на нашем парапете, но и вдоль всей стены.
Десятники угрожали копьями тем, кто боялся подняться. Один из штрафников сжался в комочек и заскулил, прислонившись к стенекомандир с размаху вогнал в него остриё, вырвал, упершись ногой в несчастного, потом вонзил его ещё и ещё раз, проворачивая древко. Оскалился озверело, показав нам забрызганную кровью рожуостальные мигом схватились за валуны, и вскоре мы услышали крики невезучих противников, кого мы сумели ими достать.
Почти сразу после этого другому штрафнику стрела вонзилась в голову, и он рухнул на парапет. Десятник, отдышавшись, рукавом смахнул с лица пот и пинком сбросил тело внизкак мешок с ненужным мусором, чтобы оно не мешалось под ногами.
Мой Учитель не являлся высокоморальным чистоплюем, и учёба в его школе шла не как сладкий праздник. Но, тем не менее, на настоящей войне я постоянно сталкивался с тем, к чему не был готов. Я понимал, что ЭТО нельзя оспаривать: это нужно принять и проглотить, но из-за этой горькой отравы моя душа грубела и черствела, и отдалялась от Пресветлого всё дальше и дальше. Бросить войну, вернуться домой? но это же измена Родине, которая, напрягаясь, сражалась из последних сил. Оставалось только отупеть, чтобы не сойти с ума от диких ужасов.
Внизу послышался шлепок от сброшенного тела штрафника. Бой продолжался.
Десятник грубо отпихнул от бойницы солдата, сбросившего очередной камень, высунулся в неё и яростно саданул вниз копьём: оно со стуком вонзилось в подставленный нихельцем щит. Наш воин замычал, как разъярённый бык, толкая древко обеими руками вниз и пытаясь столкнуть противника с лестницы. Одолел: нихелец закричал, завалился на бок и, задержав на миг своё падение свободной правой рукой, вцепившейся в перекладину, ухнул внизвместе со щитом и застрявшим в нём копьём.
Хрумк! Хрумк! В десятника вонзились сразу две стрелы и он, зарычав диким зверем, отступил назад под силой их удара и упал вниз, вслед за сброшенным им телом убитого штрафника. Я встал на его место, разминая руку вращением меча.
Эй, придурки! крикнул я направо-налево. Прикройте меня! Кто струситпосле боя тому сам лично башку срублю, собакой буду, если не так!
Я и сам не ожидал от себя такого. То ли тогда очень жить хотел, то ли разозлился не на шутку. Но, чувствовал, что был готов и убить, если кто-то вздумает филонить. Наверное, злобный дух убитого десятника не захотел уйти с миром в тихие небеса и вселился в меня, чтобы не мыкаться неприкаянно.
В бойницу между каменных зубцов втиснулся первый нихелец, с перекошенным от напряжённого азарта лицом. Кинулся на меня, обезумевший от страха и безнадёжного отчаяния, но тотчас получил от наших камнем в левый бок. Я, пользуясь возникшей заминкой, рубанул его по шее, уже совершенно не ощущая на своём лице брызнувшую из нанесённой раны кровь, так как вошёл в боевой транс.
Тут же влез и второй. Он слишком рано замахнулсяя ударил ногой в его щит, отправив торопыгу, от которого остался только неразборчивый полувскрик, в обратный полёт.
Враги прорвались по средней лестнице, которую мы с Мальком удержать не могли чисто физически: не разорваться же нам. Пользуясь паузой, возникшей из-за отлетевшего торопыги, я скомандовал парням, чтобы они встали вместо меня, и кинулся в центр: там нихельцы уже встали на парапет, намереваясь расширить прорыв, и зарубили ещё одного штрафника.
Началась смертельная карусель. Я, пользуясь теснотой, ухватил нихельский щит за край, рванул к себе. Враг, потеряв равновесие, невольно шагнул ко мне и получил удар рукояткой меча в висок. Я спихнул обмякшее тело вниз, схватился со следующим противником, но того Малёк ударил по затылку, и этот нихелец тоже отправился внутрь города, и тоже не по ступенькам.
Наверное, тот бой стал бы для меня последним, но нас поддержали «обычные» солдаты. На наш парапет прибежали воины с рогатинами и мигом отпихнули прочь все три поставленные лестницы. Приближался жаркий полдень, остудивший пыл врагов, отступивших назад, на заслуженный обед.
Мы сидели на земле, ошарашенные и невменяемые, не в силах черпать ложками из котла. Рядом с нами горожане суетливо оттаскивали тела павших в сражении, своих и чужих. Пришёл служитель Пресветлого, певший заупокойную отповедь высоким и чистым голосом, задрав бородёнку в небеса, словно видел там шествие отходящих душ. Может, и виделя же не знаю способности тех, кто не воюет.
Догорало вражеское брошенное стенобитное орудиеветерок изредка приносил нам через стену вонючий запах пожарища, но мы были уже не в силах обсуждать, какая же там дрянь так чадно горит. Вот теперь я смог разглядеть, что за нашими ранеными ухаживали горожанки, и даже узнал среди них Солнышко в белом платочке, которая, улучив минутку, принесла воды и нашему сотнику (ну, да, как же, понятно).
Держи, закури, послышался грубый голос в упор, от которого я невольно вздрогнул.
Наш десятник протягивал мне цигарку. Мне показалось, что я окончательно сбрендил.
Держи; чё, уснул, что ли?!
Я не курю.
Правильно, покладисто согласился десятник, имени которого я так и не узнал. Я тоже не курю фигню всякую. А это моровкасамое оно то.
Я взял самокрутку, бездумно поднял головёшку из потухающего костра и подпалил. Закашлялся с непривычки, но пробрало меня изрядно. Полегчало.
От моровки меня развезло. Контуры товарищей стали размазываться, двоиться. Вдруг появилась Солнышко, прижала к моему лбу холодную влажную тряпку, провела по щеке. Это, конечно, был уже морок, так как никаких скабрезных звуков от моих соседей не послышалось, а они уж не упустили бы такой случай
Я встряхнулся. Никакой девицы рядом, разумеется, не оказалось.
Везёт тебе сказал десятник, затягиваясь. И с телегой этой нихельской, и вообще Вон дочка сотника на тебя глаз положила. Да