Обадайя, видевший это благодаря чарам Енотовых Глаз, пошёл следом. Его сапоги взбивали пыль и древесную стружку, из левой ладони проросла белая веточка с золотыми листьями и жёлудем на конце, волшебная палочка. Сердце билось гулко, шумела кровь, юноша двигался в дальний конец трюма к куче непонятно чего, свернувшегося на полу и плакавшего. Встав рядом, он склонился и осторожно опустил руку.
Грязная, разодранная сутана висела лентами на измождённом человеке. Он вздрогнул, почувствовав касание, но ласковый голос Оби успокоил бы и льва. То был старый мужчина с разодранным в кровь лицом и совершенно безумными глазами. Искусанные губы непрестанно шевелились, текли слёзы и слюни, под ногтями гнили кусочки кожи, а волосы были почти полностью выдраны.
Что с тобой, дитя?
Безумные глаза прекратили метаться и сосредоточились, бормотание стихло, взгляд оказался почти осмысленным.
Ты пришёл убить меня?
Нет, дитя
Почему? Я так хочу священник заскулил.
Что случилось, дитя?
Начавшее расплываться сознание вновь собралось.
Разве ты не слышишь его?
Его я слышу всё чаще, дитя, но ты ведь говоришь не о Господе?
Н-нет, пискнул старик, дрожа как лист на ветру. Господнего гласа я давно уже не слышу но его голос всё громче! Неужели ты не о-о-о-о, как же он кричит!
Расскажи мне, дитя.
Кричит! заплакал безумец, впиваясь ногтями в гноящееся лицо. Он ревёт! И рычит! И воет! Он ненавидит нас! Всех нас ненавидит! Он говорит, что скоро придёт и будет рвать наши тела на куски, перешивать на новый лад! Он заберёт нас заберёт
Куда заберёт?
На дно, прорыдал старик, он выйдет из пучины морской и отдаст нас всех Господам! Они грядут, слышишь?! Господа грядут Из глубин восстанут они!!!
В горле его забулькало, священник вцепился Обадайе в плечи, широко раскрыл рот и наружу хлынула вода. Она лилась и лилась, вынося из тела обрывки водорослей, ила, мелких крабов, а когда сквозь гортань пролезли иглы морского ежа, Оби увидел смерть и не успел произнести даже слова, бессмертная душа растаяла.
Господь милосердный начал он было, но осёкся, ведь молиться оказалось не о чем, душа просто исчезла. Господи.
///
Когда он вернулся к церкви, перед ней стоял большой фургон с зарешечёнными окнами, а само здание окружала цепь солдат в сером, Церковный Караул, войска, подчинённые Инвестигации.
Сквозь одно из окошек фургона выглядывали радостные и удивлённые глаза.
Обадайя приблизился к оцеплению.
У меня есть ценные сведения для следствия.
Ничего не ответив, один из серых вошёл внутрь, а вернулся вместе с мужчиной в неброском, но хорошем дворянском платье; на его перевязи был меч, звенели рыцарские шпоры при ходьбе.
Назовись и говори, велел инвестигатор.
Внутри.
Внутрь нельзя, юнец. На твоём месте
Лучезарное касание опустилось на макушку Обадайи.
Коль ты истинно веруешь в Господа нашего Кузнеца, мы пройдём внутрь, сказал он.
Пронзительный взгляд инвестигатора переменился вдруг на спокойный и лояльный.
Да, пройдём.
Они вошли под свод церкви, юноша огляделся.
Зрелище было пугающее и болезненное, так изувечить дом Божий. Все стены, полы, каждая поверхность, всё было исписано. Сначала бедный священник работал чернилами, затем где-то раздобыл краску, а когда и она закончилась, стал писать зловонной смесью из собственной крови, мочи и фекалий. Всё начиналось строчками, затем он перешёл на столбцы, ну а после на спирали. Жуткий хаос царил в его работе: смесь церковно-гроганского, вестерлингвы и совершенно непонятного языка, на символы которого больно было смотреть. Когда Обадайя задерживал взгляд, ему казалось, что они находились не на стенах, а на его собственных глазах, что шевелились, жили какой-то мерзкой жизнью и хотели заползти внутрь черепа.
Сердцем всей той богомерзкой композиции был огромный знак на дальней стене, что-то вроде солнца с кривыми лучами и единственным оком в центре.
Яков, к дворянину подошёл высокий худой монах в бардовом хабите с чёрным поясом, кто это и зачем
Коль ты истинно веруешь в Господа нашего Кузнеца, моё присутствие тебя не смутит.
Савлит действительно верил, и посторонний на месте расследования перестал казаться ему лишним.
Так везде?
Нет, ответил дворянин, ему перестало хватать жидкости, и вся эта мерзость оборвалась. Когда стража взломала двери, безумец сидел в своей спальне среди вороха простыней и сломанных вещей. Всё там похоже на некое уродливое гнездо, зловонье невыносимое
Однако же стоило солдатам проникнуть внутрь, одержимый напал на них, изрёк савлит. Нечестивые духи дают одержимым силу.
Он не был одержим, сказал Оби, как и безумен. Несчастный отец Харвен обладал зачатками дара, который встречается редко. Он был пророком, инвестигаторы. Слышал голоса извне, те, которых не слышат ни клирики, ни маги. Что-то взывало к нему со дна морского, грозя скорой расправой. Бедный, бедный отец Харвен, он познал муки сравнимые с Пеклом прижизненно.
Мужчины переглянулись.
Демоны? Ни о чём другом савлит думать пока не желал.
Всякий дух, что не от Господа, демон есть. Так гласит Слово Кузнеца, юноша вздохнул. Но не всякий демонот Пекла. Многие из них зовутся богами лесов и зверей, что есть ложь, ибо лишь одинБог. Я пришёл сказать, что тело отца Харвена найдёте на судоверфи, в одном из недостроенных кораблей. Он утонул, так и не добравшись до воды. Перед смертью предрекал явление неких господ, которые принесут великие беды. Советую вам обратиться к архивам Инвестигации и ордена святого апостола Савла, рассмотреть случаи одержимости со схожими обстоятельствами за последнее время. Пошлите весть волшебникам Академии, это не навредит. Всё, что нанесено на стены, следует переписать в тайные книги и попытаться разобрать. Только писарей меняйте почаще, дабы не вырвали они себе глаза. И вот что ещё, отпустите нищего. Он ни в чём не виноват.
Юноша покинул храм и растворился среди люда, а инвестигаторы приказали выпустить из фургона радостного старика. Лишь через несколько часов какая-то пелена спала с их умов и двое поражённо уставились друг на друга.
Им предстояло подать очень много письменных объяснений, а затем пройти очищающее заключение под стражей, пока комиссия не решит, что сэр Яков из Каменных Клыков и брат Изекииль Курвиус всё ещё благонадёжны. Или не предстояло, если инвестигаторы сделают вид, что ничего не было, а солдаты будут держать языки за зубами.
* * *
Лучезарное касание отпустило его, когда за спиной остались самые окраинные фермы. Юноша едва не упал без чувств, такая накатила усталость. Путь служения требовал немыслимых усилий, а он был ещё не готов, ещё слишком слаб.
Обадайя кое-как добрался до места, где ждал торгаст. Чудесный конь, что не нуждался ни в отдыхе, ни в пище, поприветствовал всадника тихим ржанием, но у того не было сил даже погладить скакуна. Хотелось спать, безумно, безудержно клонило к земле. Не будь юноша столь хорошо тренирован, потерял бы сознание, но нет, пока держался. Он полез в сумку, вытащил хлеба, овощей и фруктов, покрытых Лаком Обновления, убрал оболочку и через силу стал есть. Набив желудок, кое-как взобрался в седло. Господи, не дай упасть.
Торгаст начал разбег, взмыл и поскакал по небу на восток.
Глава 4
День 13 месяца окетеба (X) года 1650 Этой Эпохи, небеса Вестеррайха.
Ладья шла по поверхности мирового океана магии, смотря лебединым носом на восток. В определённый момент, где-то над северным Шехвером она стала снижаться. Всё на борту соответствовало устройству обычного корабля, снасти, вёсла, лавки для гребцов, даже доски палубы можно было снять и рассмотреть киль. Только экипажа не было.
Голем из Беркагоста стоял на носу недвижно, смотрел на приближающиеся горы своими линзами. Ему было всё равно, а вот люди от долгого путешествия утомились. Райла сидела у фальшборта, прижимая к себе Лаухальганду, гладя его по гладкой «резиновой» голове, слушая мурчание; она утомилась. Майрон держался намного дольше, часами бродил от носа к корме, разглядывал необъятные просторы, особенно на горы. Они всегда звали. Впрочем, в конце концов и он уселся рядом, достал трубку.