Вы кто? удивлённо прошептал очкарик. Он мгновенно выхватил откуда-то маленький нож. Здесь никто не ходит!
Эй-эй, погоди, Кассандра сделала два осторожных шага в его сторону и на всякий случай подняла руки над головой. Я просто заблудилась.
Никто здесь не ходит, упрямо повторил мальчик. Стойте, не подходите ближе!
Нет, честно! Кассандра едва сдержала смех. С ней всегда так было: когда она говорила правду, но никто не верил, ей становилось ужасно смешно, так что все только ещё больше утверждались в мысли, что она врёт. Я просто искала
Но договорить она не успела. Кассандра почувствовала движение за спиной, вспышку болии потеряла сознание.
В последние дни Мари совсем не могла спать, но виной тому был не тонкий матрас следственного изолятора, а тревожные сны. Мари чувствовала себя разбитой, и ей даже не нужно было смотреть на себя в зеркало, которого у неё, впрочем, не было, чтобы понять, как сильно она похудела за прошедшие пару недель.
Ей снилась Кассандрапочти всегда только она одна, но иногда ещё мать и отец, Стафис и друзья из школы. С друзьями Мари ходила на рынок и на речку, Стафис показывал ей, как делать перевязки, и читал вслух любимые стихи, родители снова были вместе и пили чай на веранде. Кассандра же в каждом сне, который Мари удавалось запомнить, вернее, не удавалось забыть, умирала. Иногда у Мари получалось проснуться раньше, чем это происходило, и всё равно она знала, что будет потом. Глупое подсознание! Оно продолжало бояться за Кассандру, хотя в опасности была она, Мари. Вот и сейчасони опять куда-то её перевозят, а ведь она уже почти привыкла к изолятору в Роттербурге. Зачем?
Мари сложила руки на груди и постаралась устроиться поудобнее на узкой скамейке в фургоне автозака. Было темно: слабый свет едва проникал сквозь замызганное толстое стекло, отделявшее фургон от кабины водителя. Куда они едут, Мари не знала, но бояться уже не моглаустала.
Даже в полумраке она отчётливо видела синяки, усыпавшие её руки и ноги. Они били её за то, что она отказывалась рассказать им правду, но при этом делала вид, будто эту правду знает. Мари и сама не понимала, зачем так поступает и чем это поможет ей или Кассандре. Всё это было какой-то ошибкой, мороком, и она ждала, что придёт главный надсмотрщик, этот невысокий тип с седыми волосами, Госс, извинится и отпустит её на все четыре стороны. Она готова была проделать обратный путь сама, даже пешком готова была пойтилишь бы только они её отпустили!
Но нет. Автозак, тихо шурша шинами, всё дальше и дальше удалялся от Роттербурга, и Мари медитировала с закрытыми глазами, пытаясь отвлечься от боли в спине. Она сама не заметила, как сползла на холодный пол и привалилась к скамейке плечом. Так было удобнее, и на мгновение она уже было подумала, что сможет уснуть, как вдруг резкий удар отшвырнул её к стене, за ним последовал ещё один, вспыхнул свет, и запахло гарью.
Мари распахнула глаза. Фургон перевернулся, и прикрученная болтами скамейка висела теперь у неё над головой. Фонарь в кабине опрокинулся и светил прямо в камеру Мари, куда сквозь вентиляционную решётку уже просачивался дым. За перегородкой водитель отчаянно ругался на незнакомом языке.
Мари перекатилась на бок и поджала ноги. Дым раздражал нос и горло и хотелось откашляться, но стоило набрать воздух в лёгкие, как с жалобным свистом она тут же снова выдохнула. Боль была нестерпимая: она и в сравнение не шла с синяками и ноющей поясницей. Мари осторожно положила одну руку на грудь, потом другую и замерла, едва дыша.
Прошло несколько минут. Она чувствовала, что задыхается, но ей некому было сообщить об этом. Наконец двери автозака отворились. Разглядев Госса в ореоле из седых волос, подсвеченного со спины ярким солнцем, Мари осторожно пошевелила кистью, указывая на грудь, и прохрипела:
У меня тут сломано ребро наверное. Это так задумано?
Пока Госс яростно о чём-то спорил с охранниками и водителем, Мари ожидала на носилках у обочины. Несмотря на травму, они связали ей руки и ногикак будто она могла сбежать в таком состоянии! Зато теперь, решив, что связанная пленница точно никуда не денется, они словно забыли о её существовании. Мари слышала их голоса, но не могла уловить смысл. Она различала лишь обрывки фраз вроде «посреди поля», «больница» и «приказ Роттера».
Автозак, в котором её везли, пострадал гораздо сильнее, чем ей показалось вначале. Скорее всего, фургон был из какого-то особо прочного металла: он даже не погнулся, хотя машина перевернуласьи половины кабины как не бывало. Сопровождавший охранник погиб, но водителю повезло.
Ещё Мари сразу заметила второй такой же автозак, целый и невредимый, рядом со служебным автомобилем Госса. Обе машины вернулись, когда увидели аварию. Но для чего же нужен второй, неужели запасной? И сейчас они решают, продолжать путь или везти её в больницу?
Она чуть повернула голову и снова прислушалась. Водитель продолжал ругаться на своём языке, Госс командовал охраной. Двое сопровождающих направились к Мари, и ей ничего не оставалось, кроме как тревожно смотреть на них снизу вверх. Они подняли носилки и понесли их ко второму автозаку.
Меня не отвезут в больницу? спросила Мари.
Ответа не последовало. Мари было почти всё равно. Если дышать по чуть-чуть, редко и медленно, то было не очень больно. Мужчины раскрыли двери машины и затолкали носилки внутрь.
Что случилось? спросил испуганный голос из темноты.
Никаких разговоров! прикрикнул один из охранников. А то рот заткнём. Сидите молча, в кабине всё слышно, они захлопнули двери и удалились.
В этом фургоне было ещё темнее, чем в первом. Мари знала, что в кабине пока никого нет, и потому быстро прошептала в темноту:
Привет! Иди сюда, я не могу двигаться. Мы можем говорить тихо во время движения они не заметят.
Я поняла, отозвалась девочка, и Мари услышала, как шуршит по полу ткань. Кажется, незнакомка была одета в какой-то плащ или балахон наподобие тюремного, хотя Мари оставили её домашнюю одежду. Откинув длинные волосы с лица, девочка нагнулась к самому уху Мари.
Что случилось? Почему мы стоим?
Произошла авария, ответила Мари. Мой автозак перевернулся, и я сломала ребро. Или что-то ещё не знаю.
Ого! прошептала девочка. А что такое автозак?
Мари постаралась разглядеть её лицо, чтобы определить возраст собеседницы, но было слишком темно.
Мы сейчас с тобой в автозаке. Это машина для заключённых. Ну, которых под стражей держат. Я вот заключённая Меня Мари зовут. А ты?..
Тс-с! заметила девочка, потому что Мари слишком повысила голос. Да, теперь ясно, спасибо. Я тоже заключённая. Меня зовут Вероникадевочка помялась, всхлипнула и добавила дрожащим голосом: Вероника Амейн.
Мари ахнула и содрогнулась от боли в груди.
Да, печально сказала девочка. Кажется, ты в курсе.
Что за Нет, извини. Я не в курсе, я вообще с Земли и ничего не знаю про ваше королевство.
Но знаешь, как зовут принцессу? удивилась Вероника.
Да это случайно. Мы все думали, что вы давно
Мари оборвала себя на полуслове. Она не знала, как закончить это предложение, чтобы не задеть неожиданную попутчицу. К тому же было слышно, что водитель и охранник вернулись в кабину. Заворчал мотор, и машина рванула с места. Мари потянула Веронику за руку, чтобы та придвинулась ближе.
Расскажи мне всё. Как ты здесь оказалась? Только тихо
«Наверное, не надо было просить её рассказывать всё», подумала Мари, теряя нить запутанного повествования. Кажется, Вероника давно ни с кем не разговаривала и теперь вот решила довериться Мари. Интересно, с чего вдруг? Потому что Мари такая же одинокая пленница, разлучённая с семьёй, да ещё и вдвойне беспомощная в её теперешнем состоянии? Скорее всего, Веронике было неважно, кто перед ней. Её слушали и не перебивали, её держали за руку. Мари чувствовала, что свободной рукой Вероника вытирает слёзы. Девочка плакала, вспоминая, как прощалась с ней мать и как они радовались, что спустя столько лет её выпускают на волю, а Мари думала: «Разве можно быть такой наивной? Я бы никогда не поверила в эту сказку про школу».