Забравшись к брату в кровать, Глеб прижался к его холодному, но всё также мерно дышащему телу и тихонько заплакал. С улицы, через завешанное окно опять донеслась стрельба, а потом всё стихло, и вымотанная за день психика просто выключила его сознание, несмотря на протестующий от голода желудок. За весь день, он так и не поел, даже приготовленные утром мамой оладьи остались лежать на столе нетронутыми.
В наступившее утро второго дня, Глеб уже был собран и деловит не по годам. Выбросив из головы все не нужные переживания, он с решительностью вскрыл оружейный сейф отца. Дети очень много знают о своих родителях и о семейных тайнах, да, родители усиленно делают вид, что это ребёнок, и мало чего ещё понимает, но, зачастую, это просто самообман.
Глеб давно знал код от сейфа. Подсмотрел, как-то в записной книжке отца разные наборы цифр и, с присущим любому ребёнку любопытству, начал подбирать их ко всему, что только могло содержать код, рабочему ноутбуку, к разным мелким гаджетам, к охранной сигнализации на даче и, естественно, к оружейному сейфу. Без злого умысла или желания что-то стащить, просто, было жутко интересно. Тайна!
В сейфе лежало два автомата Калашникова, точных цифр модели он не помнил, однако прекрасно умел ими пользоваться, благо выезды на дачные пострелушки были довольно частыми, особенно летом.
Взяв оба автомата, он положил один на пол, между кроватью и зашторенным окном, а со вторым старался не расставаться, даже при хождении в туалет и готовке еды. Нацепив на себя походный костюм из водоотталкивающего материала, всунул в поясной карман один из шести автоматных магазинов, было жутко неудобно, но Глеб стоически терпел, ощущая себя в гораздо большей безопасности вооруженным.
С едой проблем не было, всё что лежало в холодильнике было осмотрено на пригодность хранения вне, и сложено обратно по разным полкам, дабы не путать. Свет ещё был, однако, когда он исчезнет неизвестно, а он обязательно исчезнет, так писалось во всех книгах и показывалось в фильмах.
Брату не становилось лучше, он не переставал дышать рывками, едва заметно поднимая грудь, словно спал не человеческий ребёнок, а котёнок. Хотя, даже котята глубже дышат.
К обеду второго дня, Глеб перенёс телевизор в их убежище, подцепил приставку и позволил себе поиграть без звука. Минут пять не больше, мог бы больше, но ему стало до слёз скучно, потом противно, а дальше, и вовсе обидно. Мишка лежал рядом и не прыгал, как обычно, вокруг с криками и воплями, не пихал его в важных моментах, не хихикал как пришибленный во время гибели персонажа брата.
Серёгу, может, и вовсе, съели, когда он пытался защитить маму.
Откинув джойстик так, что корпус не выдержал встречи со стенкой, пустив крупные трещины по корпусу, Глеб занялся обедом. Отцовские консервы он отложил на чёрный день, понимая, опять же, что рано или поздно свет отключат, а вот охлаждённая куриная грудка, со скоропортящейся полки холодильника, подошла в самый раз. Мишке нужен бульон, раз он болен.
В делах прошёл второй день совсем незаметно, а ночью опять слышалась стрельба, долгая и явно не одиночная.
Покормив брата бульоном, раз пятый-шестой за день, Глеб прижался к нему, как и в первую ночь, но, теперь, уже не плакал, а крепко обнимал, не выпуская из зажатой руки автомат. Он рассказывал ему, что-то о школьных друзьях, о девчонках, которые нравятся, о том, как Мишка родился и они, с отцом и Серёгой, ездили встречать маму в роддом.
Глеб надеялся, что младший брат его слышит, где-то там, далеко, где блуждает его сознание, и, может, именно его голос не даст ему заблудиться.
Миша!
Он часто слышал голос брата и, по началу, пытался идти на него через серую мглу, что окружала его. Она была похожа на туман, только гораздо гуще, чем-то, отдалённо, напоминая мамин кисель, ждущий их, с братом, по утрам выходных дней за завтраком. Только, этот туман, был одноцветен и, даже, скучен. Миша совсем его не боялся, он чувствовал, что туман, скорее, его оберегает, чем готовит какую-то пакость.
Как он ни старался, как ни шёл часами на голос, дойти он не мог. Нет, он шёл, довольно долго, вот только сблизится не получалось. Иногда Глеб шептал, казалось, прямо рядом, на ухо, где-то справа, но, стоило сделать пару шагов в том направлении, как звук отдалялся, словно играя с ним в догонялки.
Так продолжалось довольно долго, настолько, что наступило время, когда ноги стали тяжёлыми от усталости и, как бы Миша не сопротивлялся, пришлось лечь, дабы выспаться и восстановить силы.
Открыв глаза, он первым делом испугался. Вокруг был песок, камни и странные горы с тёмно-коричневыми верхушками. Палило солнце, а небо было голубое и прозрачное, словно океан. Он находился на склоне одной из гор, внизу был виден лес и кусочек, уже настоящего, океана, а то, что он, по началу, было принял за песок, оказалось пылью раскрошенных костей.
Кости были повсюду, какие-то раскрошились от неумолимого времени, а какие-то, как страшный череп возле его правой руки, были совсем свежие, если так можно говорить о костях.
Обернувшись, он обнаружил, двоих людей, неподвижно сидящих напротив друг друга. Их разделяли остатки небольшого костерка, неуместно чернеющего на дне скалистой чащи усыпанной серой, костной пылью.
Страх пропал, как только взгляд Миши упал на лицо сухого человека. Отчего-то, его глаза вызывали доверие, даже, скорее, саму веру. А вот лица второго человека было не видно за черным капюшоном, опущенным настолько низко, что едва-едва виднелся подбородок.
Быстро встав, Мишка осторожно подошёл к сидящим, под предательский хруст разламываемых костей.
Тот, что с сидел с глазами полными веры, был бледен, но не как давно не видящий солнца человек, а так, словно у него выкачали из тела последнюю каплю крови, и, теперь, он застыл иссыхая, на жутко палящем солнце.
Остановившись напротив застекленелых глаз, к своему удивлению, Мишка понял, что этот человек жив, он просто впал в спячку, как это делают медведи, ну или черепахи. Дыхание было неровным, прерывистым и едва заметным, но, все же, было.
Проведя рукой рядом с его лицом, краем глаза Миша заметил странное, желтеющее пятно на уровне пояса. Оно чрезмерно сильно выделялось на фоне его потрёпанной одежды. Мишке, даже подумалось, что он не менял истлевающую рубашку и полностью выцветшие джинсы, уже много-много лет.
Он наклонился, и обнаружил жёлтую, до блеска отполированную рукоять револьвера в старой, массивной кобуре.
«Сандаловая». Произнёс он в слух и испугался собственного голоса. Что это за слово и, что оно обозначает, он не имел понятия, но, точно знал, именно оно подходит к тому, что он видит сейчас.
Протянув руку, в привычном порыве любопытства, Мишка хотел вытащить револьвер из кобуры.
Нет! Он не твой, ты ещё не увидел лицо своего отца! Прохрипел человек в чёрном капюшоне сухим, не терпящим непослушания голосом.
От неожиданности Мишка упал на задницу, инстинктивно пытаясь смягчить падение руками. Кости больно впились в ладошки, вызвав резкий крик боли.
Тебе тут не место, это не твой мир! Прошипел капюшон и поднял голову. И, тут, Мишка увидел его лицо, отчего волосы на голове встали дыбом, а руки перестали чувствовать боль.
Перед ним сидел настоящий мертвец, с едва обтянутой высохшей кожей лицом. Вместо глаз была чёрная пустота, губы отсутствовали, обнажая белые зубы.
Я не знаю, как. Только и смог выдавить из себя Мишка.
Мертвец кивнул.
Я помогу, но больше не приходи, иначе не сможешь вернуться.
А, что с ним? Кивнул Мишка на застывшего, бледного мужчину с револьвером.
Он ждёт своего времени, миры соприкасаются не так часто, как хотелось бы.
Выставив костлявый указательный палец, в отличии от лица, уже без остатков кожи, мертвец принялся рисовать странные знаки, в пыли у своих ног.
Вы отправите меня назад, домой?
Нет, у меня не хватит сил, всё, что у меня осталось нужно ему. И, человек в чёрном капюшоне кивнул на сидящего напротив, с револьвером. Но, я помогу тебе увидеть путь.
Ещё около минуты он рисовал неразборчивые каракули, а после посмотрел пустыми глазницами прямо в Мишкины глаза.
Ты увидишь луч, он состоит из миллиардов и миллиардов нитей, одна из них твоя. Тебе нужно просто схватить её, как хвост воздушного змея. Схватить и не приходить в этот мир, никогда, он уже умер, в отличии от твоего, это мир смерти.