Сколько я ни пытался нащупать замочную скважину, мне это не удалось, поэтому на планы по взлому замка время можно было не тратить. Никаких щелей и стыков камней в полу и стенах не обнаружилось, из чего я сделал неутешительный вывод: камера, скорее всего, выдолблена в скале, расковырять раствор и вытащить отдельные камни, из которых могли бы быть сложены стены, как и организовать подкоп, у меня не получится. Тут не поможет ни металлическая ложка, ни ручка от ковша с едой, разве что где-то раздобыть отбойный молоток, но мечты о нем были сродни желанию заполучить автоматнереальные и несбыточные. Из камеры вел только один выход, через чертову дверь, так я сюда попал, лишь таким же способом ее и покину.
Период бурной деятельности сменился полной апатией. Мысли вязли во тьме не хуже, чем мухи при попадании в мед. Все попытки составить план натыкались на несокрушимую железную дверь, которая в моих мыслях представала некой точкой, вехой, дальше которой начинался другой мир. Как обойти это препятствие, как разрушить, открыть, просочиться сквозь щели, я придумать не мог, любой способ был бы хорош, если бы вел наружу, но в том-то и дело, что пока с этим не слишком ладилось.
Мне оставалось лишь ждать, что будет дальше.
До этих пор я и не догадывался, как опасна может быть темнота. Она, независимо от твоего желания, будит твое воображение, но это не то безобидное чувство, которое свойственно детям и позволяет им спокойно играть одним, часами проводя время с машинками, куклами или солдатиками, на ходу выстраивая забавные истории о приключениях любимых героев. О! Все гораздо хуже, чем вы себе представляете.
Издревле люди боялись темноты и всячески избегали сумрачных мест, она всегда ассоциировалась с опасностью, страхом и неизвестностью. И горе тем, кто вынужден остаться во мраке надолго, но есть вещи гораздо хуже: когда темнота и тишина встречаются вместе и сами начинают нашептывать тебе сказки.
Чувство времени в одиночестве пропадает сразу, если же тебе нечем заняться, оно растягивается до бесконечности и от него не спасает ни сон, ни бешеная активность, потому что ты не знаешь пределов тому и другому. Очутившись в самом углу своей камеры, я забился туда, как в нору, словно в этом месте до меня не доберутся страхи, пронизанные темнотой. Зажатые коленями руки почти перестали дрожать, холодный камень пола и стен пробирался под кожу, вгоняя в состояние, близкое к бессознательному, словно делая из меня эмбрион, без мыслей, без желаний, почти что без жизни. Так я, видимо, и заснул, забывшись в каком-то полусне-полузабытьи, периодически вздрагивая от ожидания звуков, но тьма безмолвствовала, не давая глазам ни капли пищи.
Три раза мне приносили пищу, а я так и не понял, как она попадала в камеру: со стороны двери раздавался сильный скрип, я бросался на него грудью, как будто герои последних войн на пулемет, но так ни разу и не обнаружил даже следа окошка, через которое мне подавали миску. Несколько раз я кричал им вслед, требуя позвать отца Тука, направляя в безответную тьму вопросы и проклятия попеременно, но и эти мои проделки так и остались совсем без ответа.
Вы любите острые ощущения? Лично я никогда не понимал тех, кто пускался во все тяжкие, чтобы ему не было скучно. В жизни и так полно бесплатных развлечений на любой вкус, чтобы еще платить за то, чтобы тебя скинули с моста на длинной веревке или молиться под куполом парашюта, глядя на точки домов под ногами. На первом месте для меня всегда был ресторан, в котором ты должен принимать пищу в абсолютнейшей темноте. Особым шиком считается, когда ты лезешь в тарелку руками. Что ты ешь? Чем тебя кормят предприимчивые ребята? Я, как мог, отбивался от этой истории дома, хотя приятели звали наперебой. И в очередной раз убеждаюсь в том, что Вселенная явно насмехается над нашими мелочными потугами. Мне достался наиболее мрачный из всех вариант.
Мне казалось, что в этом мире меня больше нечем смутить, как же я ошибался! В шахтах я как минимум видел, что мне приходилось есть, и желудок, хоть и протестовал, но кое-как мне удавалось прийти с ним к соглашению. На этот раз дела обстояли гораздо хуже, и доводов разума он не слышал. Воображение подсовывало какие-то совсем уж отвратительные ассоциации, и я просто не мог себя заставить даже взять миску в руки. Вполне хватало запаха, который заполнял камеру, чтобы, отойдя от безуспешных попыток найти щель в двери, я забивался в дальний угол камеры и старался не думать о еде, но она занимала все мысли.
На второй раз я все-таки попытался заставить себя поесть, но все закончилось опрокинутой миской и разлитой едой, а меня вывернуло наизнанку при мысли, что я грязными руками загребаю шевелящееся нечто в тарелке Господи, я долго потом не мог успокоиться, трясущиеся руки пытался прижать коленями к полу. И дело тут вовсе не в перепачканных рукахя не какой-нибудь там чистюля, а в проклятом воображении, что рисовало мне невесть что.
Только в четвертый раз, когда от голода стало сводить внутренности, я смог дотронуться до пищи и даже, закрывая нос и отчаянно представляя себе что угодно, но только не сам процесс, сделал несколько глотков жиживоду тюремщик явно сливал в ту же самую емкость, предпочитая не заморачиваться с разной посудой.
Чего мне стоило спокойно поставить миску на землю, а не разбить ее о железную дверь, я сказать не берусь. Но с этих пор я почувствовал, что ещё один слой цивилизованного общества слетел с меня, как высохшая луковичная шелуха. Больше меня не трогали ни вонь в камере, ни скользкие от грязи полы, ни влажная слизь на стенах. Во мне словно надломился последний стержень, за который держалась моя прежняя личность.
Вечная тишина и темнота постепенно наполнялись звуками, которых я поначалу не слышал. Стоило с силой зажмуриться, перед глазами плыли картины, нарисованные воображением и домысленные, дописанные в голове, которой больше нечем заняться. Темнота и одиночество гораздо быстрее справлялись с моим рассудком, чем бессмысленная работа день ото дня.
В один из таких моментов, когда день для меня перепутался с ночью, а небыль с реальностью, за металлической стеной, ставшей для меня символом моего заточения, возникли легкие шаги, к ним присоединилось шарканье ног тюремщика, которое я уже безошибочно различал в оглушающей тишине. Ого! Что-то новенькое?! Я стремительно выпутался из сетей своих грез, поднял голову и принялся вслушиваться в новые для меня звуки.
Загремел, заскрежетал замок, я от неожиданности вскочил на ноги: неужели срок моего пребывания закончился?! Я знал, что я здесь ненадолго, потому что не зря же отец Тук был так озабочен, когда я рассказывал ему об изувеченных телах людей и эльфов. Теперь настало время узнать о том поподробнее.
Дверь отчаянно заскрипела и первое, что мне бросилось в глаза, свет факелов, от которого я успел совершенно отвыкнуть. Чтобы не ослепнуть, мне пришлось прикрыться руками, так что даже число гостей осталось для меня загадкой.
Отец Тук? позвал я. Отец Тук, вы здесь?
Ответом мне было несколько нестройных смешков, а затем кто-то буркнул:
Что он здесь такого не видел? голос грубый и незнакомый. Давайте не тяните, вам что нравится эта вонь? Заканчивайте побыстрее!
Я оторопел: заканчивать с чем они собирались?!
В камеру ввалилось ещё несколько человек: я услышал их торопливые и резкие шаги. Затем цепкие и сильные пальцы схватили меня за руки, отодрав их от лица, но по-прежнему я не мог открыть глаз, чувствуя, что прошло слишком мало времени, и к свету они не привыкли.
Эй, что вы делаете?! услышал я свой возмущённый вопль.
Заткни ему рот, недовольно бросили рядом, и практически сразу мне в лицо ткнули чем-то мокрым и грубым. Я попробовал сопротивляться, но заработал лишь удар в живот и проклятия с двух сторон. Будешь себя плохо вести, нам придётся заняться тобой чуть раньше, чем будет необходимо, прошипели мне в ухо, и я вынужден был признать, что им удалось меня напугать.
Мне воткнули кляп, кто-то держал за руки, несмотря на прибавившееся освещение, я начал приоткрывать глаза: пока передо мной плавали разноцветные пятна, да покатились слезы, как будто надышался резаным луком.
Где-то рядом загремело железо, звук приближался, не предвещая ничего хорошего.
Куда бить? осведомился неприятный утробный голос, на что я отчаянно закрутил головой и сжался, предчувствуя скорую развязку.