Ревиан, жизнькрайне жестокая сволочь. Она забрала наших родителей, а вместе с ними несметные числа благородных людей. А ты один из самых достойных учеников Храма Мечей. Ты умнее меня, Ревиан, и куда нравственнее, и, я уверен, ты очень далеко пойдешь, братик. Я не позволю року судьбы отправить тебя кормить грифов-падальщиков так рано.
Они смотрели друг другу в глаза, пока старший говорил, но под конец его речи темноволосый парниша едва удерживал слезы. Дрожащими губами он прошептал:
Хорошо, Глоддрик, хорошо, мальчик слабо проговорил, хлюпая носом, скажи честно, сокрушенно опустив глаза под ноги, начал юнец, ты сам хочешь воевать?
Сложный вопрос для юноши, не знавшего о войне ровно ничего, кроме преданий старины и рассказов бывалых ветеранов заварушек прошлого, которые звучат за кружкой пива в кабаках и в хмельном веселье и желании впечатлить слушателей зачастую бывают приукрашены. Глоддрик понимал, что в словах брата скрываются и другие посылыбоится ли он ступать на тропу войны. Парню захотелось признаться в своей слабости и поведать брату о своем страхе, что словно червь-паразит в желудке, отравлял его душу, но он овладел собой в нужный момент. Старшие всегда должны давать пример тем, кто идет вслед за нимиговаривал бывало отец давным-давно, казалось, в прошлой жизни, должны, даже если для этого приходится надеть личину того, кем ты не являешься. Всегда есть надежда, что молодежь превзойдет своих наставителей.
Ревиан, я хочу одногочтобы люди Союза жили, не зная страха и гнета. Хотелось бы еще мира с соседями, но что поделать, коль это невозможно. Если каждый побоится воевать, ведь придется бросить семью и уютные дома, если народ захочет отсидеться за крепкими стенами пограничья, ведь армии Аргои, гвардии Карайраса и кучки мастеров-Стражей вполне хватит, сюда ломанутся равшары. И тогда погибнет в десятки раз больше народу, чем если бы способные держать оружие и даже использовать его мужчины обнаружили бы, что у них есть-таки яйца между ног. Я Страж, и мой долгсражаться за родину. Так сложилась судьба. Выбора нет. Понимаешь, Ревиан.
Люди продолжали проходить мимо, осматривать товары, вести будничные разговоры. Владелец лавки благ, годившихся для любого порядочного менестреля, с хваткостью орлиного глаза выискивал среди прохожих потенциальных покупателей.
Как насчет вас, ребята? окликнул он братьев, в самые мрачные дни сумрак развеют чистейшие звучания музыки. Насладитесь же ими сполна, пока можете! он обвел рукой ассортимент товаров, среди которых красовались резные флейты, расписные лютни, клирийские барабаны, обернутые натянутой кожей, а то и ритуальные безделушки клирийских шаманов, что, по поверьям, наводили связь с миром духов, предлагая мистическим существам насладиться искусной игрой призывателей. Глоддрика это не интересовало.
Отчего нет! отозвался Глоддрик и повернулся к брату, отсутствующим взглядом скользившему по инструментам, хотя в обычной жизни он бы глядел на них с неколебимым вожделением, Ревиан, прогуляйся-ка, полюбуйся памятником Лангорта Основателя, не знаю, на заклинателя змей погляди, он махнул рукой в сторону темнокожего клирийца в тюрбане, сидящего на коленях и играющего на свирели перед лицом кобры, шипящей во все клыки и распустившей пестрый капюшон, пока ты хлопаешь глазами, все светила небесные угаснут.
Тряхнув брата за плечо, Глоддрик направился к лавке. Ревиан, вздохнув, со скучающим видом поплелся по тропе в сторону церкви Арая Илгериаса. Невдалеке стоял проповедникдородный мужчина в сутане, отпустивший густую бороду, читал народу проповедь. Его заунывный голос вещал о грядущих испытаниях, что суждено выдержать народу Союза лишь в единстве, о долге друг перед другом и королем Ганзарулом Вторым. Мальчик усмехнулся про себякак же низко для священнослужителя играть на чести и единстве народа, вкрапляя в эти узы ложную преданность монарху, который хоть и отстроил Союз заново, укрепив его дорогами, бастионами, заставил его городами и новыми селами, но все же относился к людям как к расходному материалу. Стоило все же признать, что глаза женщин искрились надеждой, а мужчины сжимали кулаки при громких словах о преданности престолу и строительстве славного будущего Союза.
Каждый из вас вершит историю, своей славной гибелью на поле брани, помощью раненым или же чистой женской слезой, мольбами за души ваших храбрых мужей, преданной заботой о стране в их отсутствии хранительниц очагов. Вы уже герои, я вижу это по вашим лицам, полным блаженства, которого лишены равшары! Эти порождения прогнившего дерева посягнули на нашу святую землю, но мы покажем им, что Арай Илгериас на стороне Союза братских народов!
Ревиан пнул обломок кирпича и побрел к лавкам. Ему было противно слушать, как краснобай-священник извращает святую веру и связь человека с Богом ради пропаганды власти короны. Мальчик всем сердцем хотел, чтобы люди отстояли страну, он бы многое отдал за то, чтобы стать старше, умелее, как Глоддрик, встать с ним плечом к плечу и крошить головы демонов пустоши. Но ради людей, а не отпрыска королевского рода, даже не знающего о его существовании.
Ревиан! окликнул его брат, обогнувший лавку, набитую перезрелыми овощами, твои друзья сказали, ты собирался намостыриться играть на такой?
В руках он нес деревянный банджо, окрашенный черным лаком, на котором были вырезаны изящные фигуры драконов, переплетавшихся в диком танце, эти драконы, очерченные золотой краской, сновали меж отрисованных молний, изрезавших блестящий корпус инструмента.
Брат, зачем, на сей раз из глаз Ревиана слезы потекли вправду, она же, наверное, стоит
Плевать! отрезал старший брат, могу же я потратиться, если хочу услышать когда-нибудь, как мой братец изливает прекрасную музыку? И не вздумай филонить, как с войны приду, проверим, чему ты тут научился.
Глоддрик, Ревиан ухватился за гриф и свободной рукой крепко обнял брата, я счастлив, что ты есть.
Я тоже, представь себе! смеясь, похлопал брата по спине он, ладно, хватит соплей, выпустив младшего брата, он пригладил его волосы и осмотрел, точно хотел понять, готов ли тот остаться один, без твердой руки старшего друга, пора возвращаться в Храм, Ревиан.
И они вышли в путь, осознавая, что это их последняя совместная дорога в пристанище детства и юности, последняя перед долгими днями разлуки. Так они и шагали, Глоддрикдумая о том, как его изменит война и сможет ли он быть тем же беспечным веселым парнем, живущим изнурительными тренировками, посиделками с Гуаррахом и Шибуи в лапшичной с девчонками и заботой о брате, вернувшись с нее, не потеряет ли он себя, а Ревиан сжимал гриф банджо тонкими пальцами и думал, как изменится его жизнь, потеряй он брата. В молчании они держали путь к дому Стражей.
***
1675 год. Ганрай. Храм Мечей.
Ревиан, ты должен уйти.
Парень смотрел прямо перед собой и молча мог лишь хлопать глазами. Он знал, что мастер Агриппа им очень недоволен, но не мог предположить, что старый учитель Стражей решится выгнать его из Храма Мечей. Ревиану недавно исполнилось восемнадцать, к этому времени, обычно, ученики проходили тяжкие испытания и становились полноправными Стражами. Сказать, что испытания были суровыми, ничего не сказать. В один день воспитанник Храма в Драконовых Горах по извилистым и стертым тысячами ног каменным лестницам должен был взбежать на вершину в тяжеленными ведрами на коромысле, наполнить их и, не пролив ни капли, снести к подножию скалы. Продержаться в рукопашном бою с десятью завершившими обучение стражами в течение трех минут. Самое главноепоймать стрелу, пущенную мастером Агриппой в грудь молодому ученику, рукой на лету. Ревиан и близко не был готов к этим испытаниям. Неделями он пропадал на чердаке, уткнувшись в высоченные стопки книг, украденных из городской библиотеки. Юноша отощал, поскольку потерял интерес к еде и зачастую пропускал приемы пищи с братьями. Вскоре он утратил заинтересованность и в чтении, не думая о тренировках, он спускался с холмов в город и подолгу шатался там, возвращаясь изрядно выпившим с пятнами жира от праздной еды на тренировочной одежде. Наставники, разумеется, понимали, что Ревиан давно сошел с пути ученичества и толкового Стража из него не получится. Любого другого они бы избили палками и заставили бы тренироваться до потери пульса, выбив всю дурь, но Ревиан был для них слишком безнадежен. Агриппа, наставники и соученики видели, что он другой, не из того же теста, что они. Но никто не решался ему об этом сказать. Затем Ревиан перестал ходить в город и подолгу отдыхал, полулежа на стене вдоль сада камней. Закинув ногу на ногу, он расслабленно наигрывал плавные мелодии на банджоединственной вещи, благодаря которой он мог ощутить присутствие брата. С Глоддриком им довелось увидеться с год тому назад. Но встреча была совсем не такой, как себе представлял юноша. От прежнего старшего брата, добродушного, озорного, заботливого, с мягким сердцем и теплым отношением к окружающим мало что осталось. Холодный взгляд хищника, похожий на вид гремучей змеи, наевшейся грызунов и сыто глядящей на своих будущих жертв. Красноглазый и резко поседевший, брат не выразил и толики радости, увидев место, подарившее ему братьев, мастерство и спасение от голодной смерти на улицах Вархула. Ревиан расспрашивал мастера Агриппу, что случилось с его братом, но старик лишь уклончиво отвечал, мол, война свернула его брата на новый путь. Пришлось разбираться самому, и Ревиан, читая хроники жизнеописания древних Стражей, узнал нечто новое о Темных Стражах, черпавших энергию из преисподнеи, далеких подземелий Азрога. Эти люди чаще всего становились на путь зла, поскольку немногим удавалось обуздать демоническую силу и направить ее на праведный путь, достойный Стража. Глоддрик не стал интересоваться жизнью Ревиана, ограничившись лишь тем, что выразил радость о благополучном состоянии брата. Да и радость эта была не слишком бурной и даже неискренней. Как будто во всем нутре старшего брата Ревиана каленым железом выжгли его личность, душу, а вернулась лишь пустая оболочка, изуродованная демонической энергией подземелий. Гуаррах и Шибуи, напротив, встретили Ревиана с искренней радостью и сводили его в город на долгую пьянку и гуляния. Хотя они и провели долгие часы в душевных разговорах о Храме, о том, как проходит обучение новичков и кто уже из знакомых Ревиана сдал экзамены, оба отказывались говорить о войне, как бы Ревиан ни просил. На вопрос, что случилось с братом, уклончиво ответил Шибуи: