Аврора,повторил мой брат,иди к морю грез.
Я протянула к нему руку, когда дверь с треском распахнулась. В комнату с рычанием ввалился Ян. Ему хватило одного взглядаон ринулся ко мне, будто не видя Виктора. Без «будто». Нет, нет, тупой козел! К своему ужасу я уже знала, что должно произойти. Мой брат все еще смотрел на меня, когда этот долбаный здоровяк прошел сквозь него. Видение разлетелось клочьями дыма, которые подхватил ворвавшийся вместе с Яном порыв ветра. Клочья затянуло в пасть вентиляции.
Меня, как куклу, подняли под мышки, руки плетями повисли вдоль тела. Кажется, Ян чтото орал мне в лицо, но я не слышала ни одного треклятого словатаращилась туда, где секунду назад был мой брат. Илинечто, бывшее моим братом?
Ян встряхнул меня, да так сильно, что я до крови прикусила язык. Меня передали в руки неизвестно откуда взявшегося Филиппа. Я моргнула и в упор посмотрела в его лицо. Оно находилось в трех сантиметрах от моего. Тогда я прижала ладони к его груди и отодвинулась насколько могла.
Зачем? Зачем вы это сделали?раздраженно и между тем неожиданно смиренно спросил он.
Ныли локти и поясница, кровь в пасти сводила с ума.
Судя по кислому выражению лица Филиппа, его тоже.
Нет,я покачала головой, глядя туда, где совсем недавно был Виктор. Качала головой и не могла остановиться. Папка в моей голове под названием «отборная ругань пьяного поэта» куда-то задевалась, и мне приходилось качать головой, точно у меня эпилептический припадок.Нет. Моя очередь задавать вопросы. Моя, слышите вы это, черт побери! Слышите или нет?
Ян, оставь нас.
Бородач шумно задышал:
Но этаон сказал словечко, которому явно научился не от мамочки,неконтролируема. Филипп, пусть только она
Ян, я сказал оставить нас.
Таким образом, бородач ушел, хлопнув дверью.
Не обращайте внимания,сказал Филипп.
Он был чересчур близко. Его невероятные глаза встретились с моими и на один удар сердца мне показалось, что окружающее размякает, уплывает.
Я падала, падала в глубокую кроличью нору
Стоп, что за хрень?
Я толкнула рыжеволосого в грудь. Улыбнувшись, он отступил от меня.
Теперь, надеюсь, мы можем поговорить?спросила я.
Все, что я сейчас узнаю, будут просто слова, просто еще одна стайка слов. То же, что и дым из жерла крупного промышленного узла. Или дым, в который обратился мой брат. Просто дым, понимаете? Истинные намерения на то и намерения, чтобы о них не болтали на каждом углу. Филипп будет говорить, но говорить то, что посчитает нужным.
Создавая столько шума, сколько мог бы человек в три раза тяжелее меня, я забралась в кресло с высокой спинкой и приготовилась слушать. Собственно, мне больше ничего не оставалось.
Глава 6
Горели лампы, отбрасывая пушистые клубки желтого, как масло, света. Между мной и Филиппом были восемь метров черного плиточного льда. Впрочем, для меня и ста было бы недостаточно. Сам факт, что этот ловкач какимто образом владеет зерном, будоражил.
Вжимаясь в спинку кресла, я прислушивалась к голосам из коридора. Под дверью наверняка крутится этот бородатый кретин Ян. Стоит Филиппу щелкнуть пальцами и нас станет трое. От улыбки бородача сжимались внутренности, хотя она ни капли не напоминала улыбку моего дяди.
Филипп сидел на узком кожаном диване и его тело, облаченное во все оттенки черного, было окружено бардовыми подушками. Робость и претензия.
Я кивнула на картины с изображениями птиц: горлиц, филинов, лебедей, фламинго, жаворонков, пеликанов, журавлей и фрегатов. Я бы сказала, что это безвкусно, но в полотнах была изюминка. Птицы были как живые. Причудливые позы, игра света на перьях.
Где вы откапываете такие картины?спросила я.
Филипп посмотрел на меня, непонимающе нахмурив брови:
Простите, как?
Я имею в видугде берете?объяснила я.
Яхудожник.
Пишите только птиц?
Сейчасда.
Я не стала спрашивать, что он писал до птиц и почему, собственно, стал писать пернатых. А спросила другое:
Мы все еще в «Саду Любви»?
Технически «да». Мы под «Садом», в прилегающих помещениях.
Интересно, какой остряк назвал стрип-бар «Садом Любви»?
Филипп пожал плечами:
Этот остряк сидит перед вами. Заведение названо в честь одноименного стихотворения Вильяма Блейка.
В Обозревателе сказано, что в столице «Сад Любви»один из мастодонтов развлекательного бизнеса. И его владелец сейчас смотрит на меня.
Блейк не раз перевернулся в гробу,пробормотала я.
Чтобы не потерять хватку, я призвала на выручку всю свою злость и недоумение, и опустила взгляд на свою ладонь: полоска покрасневшей кожи, каждое прикосновениеглубокий внутренний зуд. Затем ткнула ладонью в сторону Филиппа.
Сделайте так, чтобы я поверила,сказала я, чувствуя, что больше не могу злиться.Потому что все это неправильно. Я знаю Нелли с восьми лет, и она У нее должна была быть очень серьезная причина так поступить. Вернее, у вас,я приложила ладонь ко лбу.Боже, как я устала. Поверить не могу, что несу весь этот вздор.Я подняла голову и в упор посмотрела на рыжеволосого:Почему я чувствую вашу боль, а вы мою? Что это? Проклятие? Сатанизм? Манипуляции с эманацией? Внушение? Магия?
Не совсем, но чтото приближенное.
Как понимать «не совсем»?
Я повысила голос:
Что-то приближенное, говорите? Что, будем играть в «холодно-теплее-горячо»?
Он замялся. Совершенно нелепо у него это вышло. Такие типы, как он, не ломаются, они не ломаки. А этот ломался, причем, изысканно, словно его волновало, как я отреагирую на его слова. Сколько себя помню, никого никогда не волновала подобная муть. Кроме Нелли, разумеется. Аврора Востокова не та, с кем людям хочется ломаться, медлить, церемониться. Я была кем угоднопридурком, драчуном, агрессивной сукой, сквернословом, официанткой, жертвой, нападающим,но никак не леди. Тогда почему Филипп так боится уязвить мои чувства?
Обстоятельства таковы, что уже поздно просить разрешения,произнес Филипп, наконец.Но я посчитал правильным сделать это.
Чудненько. Вот это,я кивнула на ладонь,настоящая чертовщина. А чертовщина не может быть правильной. Она может быть только говенной. Это не мой профиль,горло сжало и я обвела дрогнувшим взглядом зал.Я в фаст-фуде работаю, Филипп. Вернее, работала. Была вынуждена смотаться из Аскании из-за дяди, оня затихла. Подняла взгляд на рыжеволосого.Да какая вам, проклятие, вообще разница?!
Филипп пропустил мимо ушей мои неврастенические вопли.
Вряд ли вам понравится то, что я сейчас скажу.
А вы валяйте, не стесняйтесь. Мне в принципе не нравится все, что вы говорите.
Ваш брат
В груди вдруг стало пусто-пусто; я согнулась пополам, как если бы пыталась закрыть разверзшуюся там дыру.
Аврора, с вами все в порядке?
Чтомой брат?Я предупреждающе выставила вперед руку, мол, не подходи.Вы знакомы?
Филипп хмурился, глядя на меня:
Нет. Мы не знакомы. Я даже не знаю, как он выглядит.
Откинувшись в кресле, я закрыла глаза. Стоит их закрытьи я вижу брата. Но не таким, каким видела его сегодня, а серьезным, собранным, но лучезарным ком; парнем, у которого еще нет продольных морщин на лбу и бороздочки между бровей.
Вспомнилась наша прогулка на пруду, такая же солнечная и лучистая, как голубые глаза Виктора. Мое единственное воспоминание из детства. Воспоминание, когда мы были счастливой семьей, когда родители еще были живы. Мне было пять, Виктору двенадцать. Мы кормили уток, бросая им крошки. Папа с мамой стояли рядом, папа улыбался, положив руку немного ниже маминой спины. В память, точно в яблоко, булавкой воткнулись их счастливые улыбки. И я со звонким смехом кормила тех гнусных уток, щурясь от танцующего на поверхности воды ароматного солнца. На мне был белый сарафанчик и белые носочки под сандалии. Честное слово, белые носки! И вот я хихикаю, швыряю хлеб этим прожорливым клювам, подхожу к пруду, оступаюсь, и оказываюсь по щиколотки в закручивающемся иле. Я опускаю взгляд и начинаю реветь. Ей-богу, я ревела так, что к чертям распугала всех крякающих пернатых! Виктор сказал, что я неряха. Папа молча взял меня на руки. Он не ругал меня. Мама шла рядом, Виктор плелся за нами, ворча: «Я не хочу уходить из-за этой неряхи, не хочу уходить изза этой неряхи» Я выла от горя, и отец велел ему замолчать.
Тот солнечный теплый день. Те белые загубленные носочки. Те теплые руки моего нынче покойного папы. Та красивая улыбка моей нынче покойной мамы.
Все оборачивается дымом: слова, воспоминания, красота, любовь.
Тогда, в тот далекий умытый солнцем день, Виктор замолчал. Без обиды, злости, раздражения. Сунув руки в карманы, он какойто миг пристально смотрел на меня. Просто смотрел, но не был смешен, каким мальчишка может быть в двенадцать. Он больше ничего не сказал, кроме моего имени. Только он может произносить мое имя такукоряюще, устало, любяще, без заносчивости. Как сегодня. И папа, щелкнув меня по носику, шепнул: «Выходи из каждой неприятности с достоинством». Да, именно так. Я запомнила эти его слова.
Выходи из каждой неприятности с достоинством.
Когда я открыла глаза, Филипп был возле меня, хотя я не слышала, как и когда он подошел. Он сидел на корточках возле моих ног, глядя на меня снизу вверх. Он был бледен, кожа казалась тонкой, как бумага.
Ваш брат хочет убить меня.
И Филипп улыбнулся, как будто враз понял всю несправедливость, несовершенство и пакостность этого большого белого мира. Неа, не понял, даже не пытался. Может, наорать на него за это?
Я прокрутила фразу еще раз: мой любимый Виктор хочет убить Филиппа.
Порог неофициально поделен на сферы влияния,заговорил рыжеволосый. Впрочем, теперь, ТЕПЕРЬ мне меньше всего хотелось слушать его. Я бы выбрала танец на званом ужине, чем его объяснения.Борьба за территории ведется между очень влиятельными людьми. И методы этого противоборства, должен вам сказать, совершенно не похожи на те, которые довелось видеть классикам экономической науки. Мне принадлежит практически вся юго-восточная сторона столицы. Я отстаиваю свои территории, свои убеждения по многим причинам. Одна из нихто, что моя воля может распространяться на призраков. Я могу контактировать с ними без ущерба для себя. Даже если эманация пройдет сквозь меня, я останусь,пальцем он коснулся виска,при своем уме.
Филиппу принадлежат земли столицы. Филиппа хочет замочить мой братец. Филипп играет с огнем, вернее, с призраками. Как бы это переварить?
О таком надо говорить в темных комнатах один на один, без свидетелей. Я вцепилась в подлокотники. Потому что я видела, в кого превращались люди после призрачного воздействия. Вернее, во что.
Призраки. Они могут принимать любую форму. Но целостны они в едином. Этомашины убийств, которые существуют за окружающим нас технологическим глянцем. Сложно сказать, когда мы переступили чертутени всегда были, есть, и будут. Люди гибнут от того, что их опустошают, вытрушивают, навсегда забирают нечто сокровенное. Человек гаснет, как свеча.
Так погасли и мои родители, когда мне было тринадцать.
Вы знаете, что существуют эти призрачные махины, и вам достаточно этого знания для того, чтобы постоянно оглядываться через плечо, стеречь свою психическую энергию как важную составляющую сознания. Потому что эти квинтэссенции холодной неразборчивости никогда не оставят нас в покое. Покоя не будет. Потому что покой бывает только после смерти, разумеется, если ваши родственники позаботятся о том, чтобы ваши бренные останки кремировали. Мысли о спокойствии равносильны мыслям о бесконечности или о ее возрасте, желанию потрогать солнце или ударить свет. Покоя не будет никогда. Ну простите, если я реально смотрю на вещи. И для меня оптимизмубогая форма лакировки действительности.
Это ответственность,продолжил Филипп, кладя руки на подлокотники, по обе стороны от моих рук. Хотела рявкнуть «отгребись», но горло перехватило.Даже если я однажды захочу перестать делать то, что делаюон хохотнул. Словно затрещал терновник.Я бы предпочел не использовать это слово, но без него не обойтись. Конкурент. Глафира Тагировамой конкурент. Такова действительность. Под ее перстом находится шестая часть территорий Порога, в ее силе манипулировать многими людьми и их жизнями. В том числе, Аврора, и вашим братом. Он прославился тем, что Мне продолжать?
Виктор. Моего брата зовут Виктор. Да, продолжайте.
Имя. Это важно. Человек меняется, но имя неизменно. Я вот изменилась, но как была Авророй, так ею и осталась. Теперь, кажется, я могла узнать, как изменился мой брат.
Виктор прославился тем, что отправил на тот свет нескольких довольно влиятельных людей. Его имя засветилась в наших кругах после того, как он встал рядом с Глафирой. Дело в том, что Глафиру не интересуют ординарные люди,Филипп невесело улыбнулся.Помимо прочего, ее заводят трупы и калеки. Свои игрушки она держит в подвале, надоевшие выбрасывает, заменяя новыми Ваш брат обладает даром. Он действует с помощью призрачной эманации. И он всецело подчиняется Глафире. В последнее время мои и так сложные взаимоотношения с Глафирой усложнились. Тому много причин. Бессчетное множество! Как результат, на меня спустили призрачного убийцу. Виктора, вашего брата. У Глафиры настоящее чувство юмора. Почему ваш брат? Потому что это символично. Смерть приходит и к Смерти тоже.Филипп поднял руку, обрывая меня.Когда вы связались с Нелли и сказали, что на пути в Порог
Я обвела долгим взглядом бетонный склеп. Отчаянно морща лоб, я пыталась сосредоточиться, но мысли были такими же скользкими, как черви. Я стала замечать за собой невозможность сосредоточиться в напряженных ситуациях после того, как похоронила родителей в стенах больницы. Будто в моей голове сидит обезьяна и, всякий раз, когда мне надо сосредоточиться, она начинает звенеть тарелками.
Аврора, вы понимаете, к чему я клоню?
Да, я понимала.
Не надо орать,рявкнула я.
Но в отличие от Глафиры, я не хочу делать из вас
Зверюшку на поводке. Марионетку. Кем стал Виктор.
Я говорюне надо орать!
Фраза «не надо орать» произносится мной не в зависимости от того, повышает голос человек или нет. Эта фразаподначка, пинок, сигнал собеседнику, что я готова ввязаться в перепалку. Что готова перейти к этапу взаимных оскорблений. Иными словами, соскрести цивилизованный налет с беседы. У многих падает планка, когда они слышат подобное. Но не у Филиппаон не повелся.