Ругаясь сквозь стиснутые зубы, я прикрыла глаза. Не помню, чтобы по поводу меня строили планы серьезнее, чем намерения моего дяди-садиста. Никто никогда не говорил мне «для вашего блага». Никто никогда не обращался ко мне на «вы». Все, с чем мне приходилось сталкиваться, заживало через неделю-другую; все, с кем я конфликтовала, были бойки на пинки, но не на слова. Сейчас же я находилась на грани фола, и привкус страха становился все слаще. Большая нехорошая шутка начинала надоедать.
Аврора.
Нелли коснулась моей щеки. Как для той, кому я недавно хотела причинить, возможно, неисправимый вред, она выглядела, нет, не перепуганной, а взволнованной, и лишь всклокоченные волосы напоминали о моих дружеских порывах.
Чего тебе?
Я не держу на тебя зла. Все хорошо. Слышишь? Все хорошо.
Она что, прикалывается? Нет, серьезно, это шутка такая?
Я понятия не имею, во что успела впутаться, не пробыв в Пороге и двух часов. Оказавшись хрен знает где, получив по морде от какого-то здоровяка с пружинящей ходой медведя, который без зазрения совести ломает мой нос, я слышу «я не держу на тебя зла» от той, по чьей подлости я стала счастливой обладательницей горбинки. А, черт, где здесь туалет?
Нелли, детка, я тебя тоже безумно люблю,пробормотала я, не глядя на нее.
Было больно смотреть на нее, и эта боль была отнюдь не физической.
Ладонь Нелли легла мне на лоб. При всем моем желании я не могла задать ей за это в зубы.
Нам надо поговорить,сказала она ласково.И тогда я все объясню, ладно?.. Аврора, ну же, пожалуйста
«Пожалуйста» потому, что я уже не слушала.
Я закрыла глаза и почувствовала, как в уголках глаз скапливаются слезы.
К чему был весь этот спектакль?
Нелли сделала то, о чем я просил ее,сказал Филипп.
Что, хотите выпотрошить меня и продать по частям?
Действительно, какого черта? У меня нет ничего, кроме моего тела.
А она потешная,бородач в ретро-ботинках засмеялся. По телу пробежала дрожь и, кажется, это заметила Нелли. Так смотрят на сбитую собаку. Кажется, я недалека от истины.Да если бы мы этого хотели, бородач обращался непосредственно ко мне,то сделали бы это давным-давно.
Я продавила сквозь зубы «сукин сын». А то как же, малышка, тебе полегчало. Я не могла себя защититьлежала пластом окровавленного дерьма и чувствовала плечами адский холодок. Давление на грудную клетку усиливалось, паника произрастала, взгляд Нелли мутнел. «Чудненько!»вовсю веселился такой же сукин сын внутри моей головы.
Ян хочет сказать, что мы не причиним вам вреда,объяснил Филипп.
Отличный перифраз, а то бы я не поняла. Его рыжие волосы рассыпались по плечам, владея брызгами света как чем-то вполне материальным.
Да, конечно. А больной лев съел лисицу не из-за коварства, а из жалости.
Мы не причиним вам вреда, Аврора.
Да что вы заладили одно и то же? Вы уже навредили мне.
И мне очень жаль,согласился Филипп, волосы упали ему на глаза.
Я никак не могла понять, что больше раздражает меняего волосы или легкая интонация, с которой он заверяет, что меня не будут резать на куски.
Воцарилась тишина. Я чувствовала, как сердцебиение, словно подбитая галка, трепыхается в горле, и хлопки ее крыльев раскатисто отдавались в голове. Хотела рассказать всем, откуда они на самом деле взялись, но подумала, что мой голос поставит меня в неловкое положение. Единственное, что я моглахлопать глазами. Не много, правда?
Филипп, я защищал твои интересы,прогремел бородач, по-видимому, приняв упрек тишины в свой адрес. От частот, на которых мог звучать его голос, болели перепонки. Как рык льва, только звучащий из человеческой глотки.
О, ради всего святого, Ян,выплюнула Нелли,ты прекрасно знаешь, как это теперь называется.
Ради всего святого?переспросил бородач.Нелли, крошка, ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Не надоело еще?
Девушка сжала кулаки.
Все заживет, не останется ни шрамов, ни искривления,поспешил заверить Филипп, за чьи интересы царапались человек и зверолюд. Вероятно, не хотел больше сцен. Дайте мне только сжать руку в кулак, и я устрою вам сценуАврора, вы пострадали, и это мое упущение. Зерно уже активировано. Пусть это будет моя маленькая компенсация. Тем более,добавил Филипп,это меньшее, что я могу для вас сделать.
Некоторое время я пялилась на Филиппа, силясь сообразить, шутит он или нет. Кажется, не шутил. И тогда мне захотелось заорать. Заорать! До меня дошел смысл одного-единственного слова. Одно короткое слово, от которого иглами закололо в висках.
Зерно.
Маленькая компенсация? И этот смазливый негодяй называет это меньшим из того, что может сделать?!
Я знала, как дорого они стоят. Нано гребаные роботы. А именноих зерно, их колыбель. Стоимость зерна определяется, прежде всего, уникальностью давным-давно потерянных секретов «старой цивилизации» (так теперь в книгах пишется). Цивилизации, которая оставила после себя много чего занимательного. Среди прочегоэти самые зерна, выполняющие различно рода функции, начиная от реконструкции и модификации любого организма и заканчивая горизонтом возможностей в окружающем нас паскудстве. Нет такого, чего не смогли бы нано. Они выстилают мир, они пронизали все сферы нашей жизни. Это крошечные частички размером с вирус, работающие на невероятных скоростях, способны собираться в интеллектуальные гнезда. Главное и неоспоримое препятствие зерених редкость. Ну и, разумеется, цена. На зерна можно подсесть, ведь они могут сплести даже крылья. Как говорят здравомыслящие мира сего, в неумелых руках нанороботы станут безудержно развиваться, а размножившиеся репликаторы сожрут все живое, сровняв жизнь, превратив все в пустыню. Нельзя сравнивать атомные бомбардировки с чумой «серой слизи»просто в истории еще не было чумы, которая действует избирательно, и распространяется слишком быстро, чтобы ее можно было остановить. Поэтому, всякий раз, когда кто-то манипулирует с подобными технологиями, жди последствий.
Филипп. Дело в его осанке, дыхании. Сквозящая порода, не как у всякого бритоголового жулья у нас в Аскании. Я по-новому посмотрела на него, и орать хотелось все сильнее. Он знал, что делает. Знал, понимаете?
Вы активировали для меня зерно? Косметическая операция? У меня сломан нос, и чтобы это исправить, вы враз сжираете бюджет маленькой страны. Да что с вами не так, серьезно?
Вам легче?спросил Филипп, будто и не слышал моего вопля.
Ей-богу, лучше бы меня снова хлопнули по морде. Где Филипп достал зерно? И что самое главное: как, черт подери, он его активировал? Владеет интуитивной математикой?
Филипп повторил вопрос. А выражение лица Он напомнил мне одного на тех лощеных Жигало, которые сопровождают состоятельных кошелок на мерзких скопищах таких же кошелок и обрюзглых чемоданов.
Ладно, если я буду отвечать на ваши вопросы, вы ответите на мои. Да, мне лучше. Нет, я не понимаю, какого черта тут происходит. Объясните?
И он объяснил:
Видите ли, Аврора, теперь ваша больмоя боль.
Я уставилась на рыжеволосого змея как на форменного психа. Это не смешно, нет-нет, ни капли не смешно Филипп, впрочем, тоже не находил в своих словах ничего смешного. Наоборот, они пугали его. Будто не до конца верил в них.
Нелли всхлипнула.
А моя больваша,добавил Филипп и протянул бородачу по имени Ян руку.
Закатив глаза, Ян достал из крепящихся на поясе ножен тесак. Я выругаласьгромко, отчаянно, практически плача. В этот момент я буквально каждой клеткой тела чувствовала уязвимость. Лопоча что-то успокаивающее, Нелли опустилась на колени и свернулась в клубок возле меня, положив голову мне на живот. Я пялилась на Филиппа. Если он захочет меня прикончить, что ж, зеленый свет, полный вперед. Однако вместе с этим это будет верхом безрассудства. В мой нос же теперь вложена куча бабок, забыли?
Филипп полоснул себя. Мгновение-другое кожа на его ладони сохраняла зрительную целостность, потом выступила кровь. Несколько багряных, как глаза быка, капель упали на черную плитку. У меня перехватило дыхание. Нет, не от вида крови, увольте. Дело в том, что моя левая ладонь горела будто лезвие коснулось и моей кожи. Всепожирающее ощущение двойственности. Филипп медленно указал на свою скулу, затемна свой нос. Я подумала о том, что у меня повреждения в тех же местах.
Что случилось? Что вы со мной сделали?взвыла я.
Нелли всхлипнула, ее руки обвили мои бока. Вдруг отчаянно захотелось прижаться к ней в ответ, ощутить тепло человека, который сопереживает? Мой живот был мокрым от ее слез.
Из угла комнаты донесся смехсухой, как громыхание костей в гробу. Ян или как там величать этого сукина бородатого сына, получает от происходящего весьма явное удовольствие.
Смех и слезы.
Ненавижу мелодраматичное дерьмо.
Именно об этом нам и надо с вами поговорить.
Значит, я все-таки верно сформулировала вопрос: со мной что-то сделали.
Обмотав руку платком, Филипп помог Нелли подняться. Девушка прижалась к нему, и он поцеловал еелегонько коснулся губами ее губ. Когда она отошла, он некоторое время смотрел ей вслед, затем поднял меня на руки и уложил на злосчастный диван. Как игрушку, которую сопливый спиногрыз непрерывно мусолит с места на место. Мне это совершенно определенно начинало, блин, надоедать. Если бы я не одеревенела от транквилизатора, я бы затеяла драку.
Потерпите еще четверть часа, онемение пройдет.
Нет.
Он улыбнулся, нависая надо мной. Улыбка парила над его губамибесплотная, как сон русалки.
Филипп, это хреново, вы понимаете это? Все это. Хреново. Очень.
Четверть часа, прошу вас.
Наши глаза встретились.
Я смотрела в свои же глаза.
Нет,выдохнула я,не может быть.
Филипп посоветовал мне расслабиться. Положив руку на талию Нелли, он ушел.
Клокочущий смешок Яна вывел меня из ступора:
Лицо болит?
Я промолчала.
Скоро будешь как новенькая,продолжал Ян.Веришь или нет, но ты меня не на шутку взбесила. Никогда прежде не видел такого безрассудства. А когда ты попыталась пырнуть меняон с запалом футбольного болельщика хохотнул.Черт, такая маленькая и такая злобная белокурая малышка!
Я молчала. Молчала достаточно долго, чтобы услышать щелчок дверного замка. Все правильно, я никудышный собеседник.
Катись оно все куда подальше.
Я закрыла глаза.
Глава 5
Тело наливалось чувствительностьюхолодной, недружелюбной. Спустя какое-то время я уже сидела, свесив ноги на пол.
Помещение было не просто большимоно подавляло. Я была испугана, рассержена, расстроена, обескуражена, и я не хотела больше терять ни минуты. Не собиралась дожидаться того момента, когда со мной еще чего вытворят. Ясно одно: может быть либо больно, либо очень больно. Либо вообще никак.
Я с отвращением покосилась на ладоньпокрасневшая полоска кожи. Магия, или какая здесь замешена хрень. Выходит, мы с Филиппом какимто образом связаны?
Так, ладно, пора делать ноги.
Стряхнув рукавом куртки шелуху свернувшейся крови с лица, я прижала ладонь к скуле. Боли нет, как если бы это была старая рана. Ощупав нос и убедившись, что хрящ на месте, я встала с дивана.
Я огляделась по сторонам. Складское помещение, бетонные стены, черная плитка на полу. По углам рассована шикарная мебель, в том числе кожаные диваны, торшеры, книжные шкафы, и там же сконцентрированы картины. Никогда прежде не видела столько красивых вещей, собранных в одном месте.
На столе осталась еда и я, волоча ноги, обошла овальную лакированную столешницу, оглянулась по сторонам и оприходовала кусок сыра и два ломтя черного хлеба. Не прекращая жевать, я исследовала бетонный склеп. Кусок застрял в горле. Никакой лазейки.
Я опустилась на корточки и привалилась к стене.
Отсюда не выбраться, кроме как через дверь. А через дверь мне путь заказан.
Мой зодиакальный знак, черный скорпион, сонно шевельнулся на запястье и перебежал к локтю, словно был недоволен чемто. Меня всегда восхищала та торжественность, с которой паукообразные в сумерках выходят охотиться, как они высасывают жидкие ткани добычи Холодная жесткая расчетливость.
Не много же ты принес мне счастья, малыш,невесело улыбнулась я.
Скорпион замер.
Я подняла голову.
Низко-низко у пола засквозило. По ногам побежали мурашки. Волосы всколыхнулись, и я накрыла рот рукой.
Мотылек, молочно-белый мотылек, излучающий блеклый свет, парил в пяти метрах от меня. Легкое дуновение, прижимающееся к полу, вдруг потянулось к нему, выгибаясь локоном. Оставляя за собой перламутровый размывчатый след, мотылек взмыл под потолок, и завис там новогодним ангелом. Стараясь не думать о том, как здесь могло оказаться насекомое, я поднесла ладонь к полу. Дуновение вырывалось из-под двери и взвивалось к потолку. Значит, в потолке должна быть ниша.
Я наблюдала за мотыльком, чувствуя, как шевелятся волосы на затылке. Сыр оставил во рту кислый привкус. Кислый привкус страха.
Вокруг мотылька ворочался жидкий перламутр, оставленный тонкими крылышками. Я присмотрелась. Кажется, надо мной был какой-то ход, возможно, вентиляция. Холодный поток воздуха, подхвативший мотылька, просачивался за одну из потолочных панелей.
Ухватившись обеими руками за стол, я подтянула его под сквозную панель. Паршивый стол оказался куда тяжелее, чем я думала. Настоящее дерево, как-никак. Один такой стол может обеспечить мне безбедное существование. Деревотакая же роскошь, как чистый воздух. Не для быдла вроде меня.
Убрав легкие, точно пыль, фарфоровые тарелки, и взяв один из полированных, с витой ручкой (вероятнее всего, раритет былых лет) ножей, я залезла на столешницу и встала на цыпочки. Во мне метр восемьдесят пять, но я все равно с трудом дотягивалась до панели. Мотылек шуршал крыльями возле моего лица, и белесое сверкающее месиво застилало глаза. Я всунула нож в шов. Панель скрипнула, тяга усилилась, играя моими волосами.
Сняв квадрат обшивки, я подпрыгнула и повисла на краях разверзшейся вентиляционной дыры. Мотылек запутался в моих волосах, оставляя на них пыль. Это прикосновение, это шуршание молочных крылышек
Аврора.
Ударил колокол. Или это было мое сердце?
Из вентиляционного отверстия внезапно повеяло холодом, обжигающим мои белые ресницы. Ток неописуемой энергии пробежал по телу.
Вскрикнув, я разжала пальцы. Потеряв равновесие, слетела со стола. Даже не попыталась удержаться. Но не боль и досада наполняли меня. Какимто непостижимым образом я уже знала, что не одна в бетонной коробке. Перевернувшись на живот, я таращилась на моего брата. Вокруг Виктора, словно саван, шевелилась гарь, и лишь лицо оставалось светлым пятном.