Скажу,заверила я,скажу, но вначале ты объяснишь, какого рожна пасешь меня. Это Филипп попросил тебя, да? Но как он догадался, блин!
Черноволосый улыбался. За его спиной проносились машинысигналящий яркий поток,и поднятый ими поток ветра вздымал его волосы, образуя вокруг головы Георга черное облако. Черный нимб. Я поняла, что вот уже с полминуты вплавляю в мужчину одинаково придурковатый взгляд, а он стоит себе и молчит, рыжий мех пальто напоминает языки пламени, вокруг его головычерный нимб, а в глазахглумливые искорки, словно остаточные всплески сгорающих в слоях атмосферы щепок от недавнего падения списанной орбитальной станции.
Глаза Георга были почти на одном уровне с моими. Везде это «почти»он был выше меня на полголовы.
Что же это выходит: белокурая девочка ушла, никого не предупредив?
Я сжала зубы: Георг не стал бы задавать встречный вопрос, если бы Филипп ввел его в курс дела. Значит, не пасет. Это осознание, впрочем, не сделало мое утро лучше.
У меня были на то свои причины,сказала я.
Я не пасу тебя,подтвердил мои догадки черноволосый,тем более по просьбе Филиппа. Пусть с Филом мы и старые добрые друзья, но за подобного рода просьбу ему бы пришлось раскошелится. Фил тут не причем. Успокойся, белокурый ангелок, ты меня просто очень сильно заинтересовала.
Я шепнула:
Насколько сильно?
Настолько, что я полчаса околачивался возле «Сада Любви», затем играл с тобой в догонялки, после чего вытащил из драмы с дрянной газировкой
Себе-то я могу не лгать: Георг действительно помог мне. Без него я бы загремела в больницу после того, как мистер Твидовый Пиджак расколол бы мою голову, точно кокосовый орех в рекламе, или чего хужев Отделение, где отовсюду на тебя будут пялится, пялится, пялится подлые «авиаторы»-телевизоры.
Аврора Востокова,представилась я. Он же ответил на мой вопрос, так?Кстати, знаешь, в какой-то степени ты тоже не человек.Я пощелкала пальцами, подбирая верное слово.Пытливый эгоистэто да, с легкостью верится.
Георг текучим виляющим движением подался ко мне. Я прижалась спиной к витрине. Черноволосый положил руки по обе стороны от меня так, как если бы хотел отжаться, и наклонился низко-низко к моему лицу. Я успела разглядеть мимические морщинки вокруг рта, родинку под правым глазом, каждую ресницу, ощутить накуренное дыхание. После чего остались одни его глаза. Омуты без дна и поверхности, угольно-черные, непроницаемые для света, но стоило заглянуть в них, как начинало мерещиться, словно за ними что-то пробуждается, потягивается, шевелиться, оживает, сверкает. Что-то, чего не должно быть. Россыпь угольков, предметов, которых нет за моей спиной. Я должна была испугаться, но не испугалась.
Георг зарылся лицом в мои волосы. Я почувствовала, как он втянул ноздрями воздух у моей шеи. Его губы коснулись моей мочки:
А мне вот никак не верится, что в тебе, белокурая Аврора Востокова, пляшет призрак.
Я скосила глаза на витрину, где полыхал экран телевизора.
В утренних новостях показывали Мессию.
Глава 10
Молодые люди, отойдите от витрины,пророкотал уваленьохранник.Будьте так любезны,добавил увалень, будто этот вежливый «хвостик» «будьте любезны» не был существенен.
Так и было.
Валентин души не чает в вежливых «хвостиках», расшвыриваясь ими направо и налево, но проблема с Валентином в том, что он никогда ничего не повторяет дваждыдосчитав до трех, молча бьет вас в лицо, в один миг превращая его в лопнувший помидор, ломая вам нос, разбивая рот, выбивая зубы. Фирменная роспись Валентина. Выпивая, он совсем осатаневает; половина его дружков уже поплатилась за то, что наивно верили во фразу: «Друг не раскровенит другу морду». Валентин не из такихВалентин вежливо просит, но всего дважды, считает до трех, после чего делает из вашего лица кровавый фейерверк.
Держу пари, у этого охранника та же проблема. Знаю я такой тип мужчин.
У увальня на раскосые глаза спадала черная челка, делая из него вылитого пирата из «Пиратов Далекого Космоса»низкопробного телевизионного мыла. Рука уже тянется к электрошокеру. Поскольку проверять сноровку охранника я не хотела, то поднырнула под руку Георга и, поправляя ранец, быстрым шагом зашагала по тротуару, мимо угрожающепрекрасных витрин; половина магазинов все еще были закрыты.
Если верить Филиппу, то мой братпризрачный киллер.
Георг сказал, что во мне пляшет призрак.
Востоковы. Одна семья.
Мимо, ревя, пронеслась фура с изображением Патриция в кругу чистеньких, как пасхальные яички, хорошо одетых поросят. Его детей? У Патриция было красивое загорелое лицо человека, который может не волноваться о завтрашнем дне. И завтра, и послезавтра ему и его семье будет что есть, пить, одеть и где преклонить голову. Импортный костюм из вишневого шелка. Лепные скулы, внушающая доверие белозубая улыбка. Патриций, мэр Порога, определенно был человеком.
Я проводила взглядом фуру. Выплевывая клубы выхлопных газов, монстр укатил в сторону реки.
Это напрягает, Аврора, девочка.Схватив меня за руку, Георг развернул меня на девяносто градусоврезко, больно.Напрягает, что ты всё норовишь убежать от меня.
Что ж, наконец наши чувства стали взаимными: я тоже стала напрягать его.
Отпусти! Или я сейчас
Или ты сейчасчто? Позовешь на помощь? Можно полюбопытствовать, кого? Патруль? Что ж, в таком случае ты собственноручно подпишешь себе смертный приговор.
Не понимаю, о чем ты.
Конечно, не понимаешь,согласился Георг.Потому что ты даже не пытаешься.
Понять что? Что ты преследуешь меня с самого «Сада Любви»?пошипела я ему в лицо.Отгребись от меня, Георг, кем бы ты ни был.
Его губы зависли над моими:
Понять то, что в тебе ворочается призрачное начало. Люди боятся того, что не понимают. То, чего они не понимают, они подвергают публичной казни. Вздергивают на Площади. А ты как раз то, чего они не понимают.
Во мнепризрачное начало?
То, что со мной сделал Филипп, чтобы спасти свою шкуру Ритуальная хрень. Так это называется. И призраки здесь не при чем!
Не верю, черт подери,прошептала я, глядя Георгу в глаза.Не хочу в это верить. Потому что если поверю, это перевернет все с ног на голову. И я уже никогда не буду прежней Авророй Востоковой. Потому что стану персоной нон грата. А теперь отпусти меняты делаешь мне больно.
Он отпустил.
В поисковике Обозревателя нет совпадений, в карманеденег. У меня ничего нет, кроме ослиного упрямства и всепожирающего желания найти брата. Если на меня выйдет Глафира Тагировачто ж, посмотрим, из какого теста сделана эта властолюбивая сука, потому что я собираюсь выцарапать ей глаза. Долбанная конкуренция, в которой я по щелчку пальцев становлюсь желаемым трофеем, собачьей косточкой, ленточкой победителя.
Мы с Викторомсемья, и я непременно потребую от него объяснений, с каких пор он может откидывать финты, смахивающие на способности эманаций, возникающих на спиритических сеансах Шоу Риты Палисси. Однажды одна из таких эманаций, фантом с отрезанными губами, заставил какогото беднягу из зала биться головой о пол до тех пор, пока у того не повалила кровь из ушей, а лобные доли не превратились в холодец из крови и осколков белой влажной кости. Рейтинг шоу взлетел.
Я не хочу иметь никакого отношения к той дряни, которая однажды сгубила папу и маму. Не хочу, блин!
Георг качал головой:
Бедное неоперенное дитя.
Глубокая-глубокая нора, в которую я падала, погнавшись за белым кроликом.
А теперь слушай меня предельно внимательно, белокурая девочка. Повернись. Я сказалповернись и смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!С злобой и отчаянием, чувствуя боль, которую дарили пальцы Георга, вновь сомкнувшиеся на моем предплечье, я повернулась и уставилась на него.
Я бы не советовал тебе разгуливать свадебным генералом по улицам столицы. Призракитабу общества. Всё, что с ними связано, все, кто с ними связанугроза. Медиумы и колдуны с корочкой разрешения не в счетони в законе, на гребне волны, рекламы предлагают их услуги, их шоу собирают перед телевизором многомиллионную аудиторию. Иной вопросгигантские концентрации эманации, взмывающие в центре города, в молах, в школах, уносящие жизни десятков и десятков людей. Они не поддаются дрессуре даже самого умелого спирита, их нельзя призвать, их нельзя прогнать. Они сами по себе. Цивилизованное технологически благополучное общество не может обуздать свои пережитки, а посему предпочитает не заглядывать в шкаф, где полным-полно скелетов. Тыодин из этих скелетов. Необузданная, не имеющая рационального объяснения угроза.
Я была еще совсем маленькой, когда дяди с портфелями из крокодильей кожи протащили закон о разрешении публичной казни. Правительству нужен был показательный урок, чтобы приструнить средний класс, трудяг, бедняков, неформаловтот пласт общества, который давал жизнь все новым и новым верованиям, мессиям, пророкам.
Урок был подан. Урок транслировался по национальному телевидению.
Люди висят на столбах. В любом городе, на любой Площади висят. Преподносят урок, хотя ничего уже сказать не могут. А урок заключается в следующем: не кусай кормящую руку, будь тише воды ниже травы, будь как все. Будь нормальным.
Те, что вне закона, болтаются в петле. Те, что в законе, вещают с экранов телевизора, сладеньким голоском рекомендуя добровольцу из зала «не делать резких движений, расслабиться», пока его лобные доли дрессированный фантом с отрезанными губами превращает в холодец. И зрители аплодируют, а потом, когда эфир закончен, расходятся, жуя жевательную резинку и обмениваясь впечатлениями.
Большинство повешенныхте, кто попал под горячую руку. Резко меньше бунтарей, психов, идущие на смерть, преследуя свои цели. И один процент, всего один процент на самом деле одержимых, одержимых своими демонами. Сложно сказать, несут эти люди какую-то опасность или нет. Просто они всю жизнь проводят в своем эфемерном мире. Видят то, что прячется за фасадом. Ударь, толкни их, а они доброжелательно улыбнутся. Человек, подхлестываемый зверскими аппетитами, в свое время опустошил рыбные бассейны; массовый вылов происходил столь дикими темпами, что популяции рыб не успевали восстанавливаться. Человек выиграл у природы и эту схватку. В земных морях не осталось рыбы. Так и с этим одним процентом людей: их не встретишь на улице, даже если будешь самозабвенно искать. Их уничтожили, подхлестываемые страхом.
Но знаете что? Сколько себя помню, мне не давало покоя следующее: одержимых чем? Что они видели за фасадом?
Может, лучшую жизнь?
Слова Филиппа раскатисто гремели в голове: «Моя воля может распространяться на призраков. Я могу контактировать с ними без ущерба для себя. Даже если эманация пройдет сквозь меня, я останусь при своем уме».
Это шаманство, это дерьмовое вуду, эти фокусы-покусы.
«Ли, как думаешь, она она понимает, что изменения необратимы?»
Одна боль на двоих, одинаковые глаза.
Изменения необратимы.
В нас обоихпризрак.
Но, если Филиппа не вздернут в петле, потому что он донная рыбина, то менязапросто.
Кажется, помощи мне не найти даже в одной из этих лавок, доверху набитой благовониями, старыми газетами, пыльными чучелами и фетишами.
Святой Боже.
Филипп
Он рассказал тебе о своем маленьком гадком секретике?
Онемевшими губами я выдавила:
В сукине сыне тоже ворочается призрачное начало.
Георг неприятно ухмыльнулся:
«Началом» это было тогда, когда ему было столько же, сколько тебе сейчас. Но оно пустило корни, окрепло, и сделало его одной из донных рыбтех, что плавают во тьме, под толщей воды, и оттуда, с глубины, способны влиять на жизни всех нас. Что он хотел от тебя? Не на работу же нанимал, хотяон окинул меня взглядом,потенциал у тебя имеется.
В любом случае, всё, что он хотел, он сделал. Сделал со мной.
Призрачное, мать его так, начало.
Я проигнорировала слова черноволосого.
Тогда, в кабинете Филиппа в «Саду Любви», Георг лишь раз заглянул мне в глаза. И сразу разглядел в них то, что сейчас медленно переворачивало мой мир с ног на голову. Могу ли я быть уверена в том, что кто-то другой с такой же легкостью не разглядит привитых мне демонов? Привитых параноиком Филиппом, чтобы спасти свою шкуру.
Нет, никакой уверенности.
Я пошатнулась. Мне хотелось нестись, нестись со всех ног, обратно в «Сад Любви», и разбить красивую голову Филиппа о бетонную стену.
Сволочь! Гадкая сволочь! Он впарил мне призрака, как ненужную рухлядь! Впарил то, что вычистило, опустошило моих родителей, моих папу и маму, превратив их в пустые коконы!
И теперь разбившая мою семью дрянь во мне.
ВО МНЕ!!
Моя жизнь. Будто аттракцион в замедленной съемке: корабль лениво ползет вверх, лица людей вытягиваются, на лицах, словно по цепной реакции, открываются глубокие раны ртов, вместо криковзвенящая тишина. Но если через три минуты отведенное под головокружительные обороты время истечет, то мой мир не прекратит вращение.
А представьте еще: ты в очереди в ночной клуб. Собакоподобный вышибала в колючем ошейнике и кожаной фуражке начинает рыться в твоей сумочке и, в какой-то миг одарив тебя страшной зубастой ухмылкой, кончиками когтей поддевает пакетик с кислотой. А ты до последнего момента улыбалась, кокетничалане знала, корова гребаная, что лежит в собственной торбе. Что уже в ближайшем будущем тебя сгребут и увезут в участок. Была на орбите планеты Святой Себя, предвкушала прекрасный вечер Понимаете, я поступила как поступила, и совесть меня не мучает. Я готова вспоминать эту историю темными зимними вечерами, потягивая чай, греясь у камина, разумеется, если бы я любила чай и у меня был бы камин. То был мой акт правосудия. Та стерва превратила мой последний год обучения в школе в борьбу за выживание.
Ну вы поняли аналогии, да? Поняли, что пакет с кислотойпризрачное начало во мне, а сумочкамое тело?
Самое обидное, что это был НИЧЕЙ акт правосудия.
Я убью его,прошептала я.
Георг что-то спросиля не слышала, так грохотало сердцебиение в ушах.
«Официально заявляю: это безумие,фыркнул внутренний голосок.Его больтвоя боль. Себе же хуже сделаешь».
Резонно.
Георг что-то говорилопять-таки, я не слышала ни одного проклятого слова; положил руку мне на голову. Я грубо спихнула его голову.
Что ж, по крайней мере, я поняла, что Нелли имела ввиду под «смириться». Да, я прикусила удила, но лишь до тех пор, пока дорожка из желтых булыжников вновь не приведет меня к Филиппу. И тогда я плюну на доводы здравого смысла и спущу всех псов на Филиппапущу ему немного крови, разумеется, в поучительных целях.