Заметано,соврала я.
Ипожалуйста, не дай себя укокошить.
Я шутливо отдала честьдвумя пальцами коснулась виска и отправила их по дуге в сторону Филиппа.
Я наблюдала за тем, как владелец «Сада Любви» отключает светодиодную панораму, как гаснет водная гладь под загорающимся точечным освещением. Как достает мой рюкзак и куртку из платяного шкафаиз пасти старого деревянного монстра ростом с того парня, которого я видела на вокзале. Активное покрытие паразитировало на всем, кроме массивного стола с орнаментом из виноградных лоз по боками, и кожаных кресел. Филипп знал, какого эффекта хотел в итоге добиться. Его он и добился. Я заново осматривалась, сжимая в руках лямку ранца. Глядя по сторонам, я никак не могла решить, что всетаки краше: панорама кораллового моря и сумеречного неба на ним, или же то, что скрывалось по ней. Здесь преобладали три цвета: малахитовый, а так же вкрапления фиолетового, смородинного и черничного.
Филипп притянул к себе Нелли, как если бы пытался защитить ее от видимого только ему чудовища. Возможно, так и было. Возможно также, что этим чудовищем была я.
Ли, как думаешь, она она понимает, что изменения необратимы?коснувшись губами уха девушки, спросил Филипп.
Да, но ей нужно время смириться.
Смириться.
У нас с Филиппом одинаковые глаза. Одна боль на двоих.
Когда Филиппа убьют, умру и я. Потому что мы теперь связаны прочнее, чем кровные родственники. Гораздо прочнее. Достаточно весомая причина, чтобы остаться и не искать приключений на свою наши задницы. Сама по себе эта связь уже способна остановить Виктора. Он не сделает мне больно, следовательноФилиппу. Я могла остаться в «Саду Любви». Могла просто остаться ждать.
Да, могла бы. Но не стану.
Я найду Виктора.
Как думаешь, я правильно поступаю, отпуская ее?
Ее не удержать силой. Как и зарю, как и снежную бурю, Аврору не удержать силой.
Филипп закрыл глаза и кивнул.
Я закрыла глаза и вздохнула с облегчением.
Глава 9
Я сказала, что хочу забрать из ванных покоев, будь они сто раз неладны, оставшиеся там вещи и под этим предлогом слиняла. Ненавижу прощания; если я прочувствую момент прощания, то гарантированно распущу нюни.
Куда летим? Где пожар?
Я замедлила шаг и посмотрела на Никиту. И ухмыльнулась так, будто эта ухмылка предназначалась не парню, а страху, сидящими глубоко во мне. Жутковатая по всем статьям ухмылка.
Спешу припудрить пятак, помнишь такое?
Разговор состоялся?
Я прикинула: не исключено, что Ник не в курсе всего этого водевиля, всего этого бразильского мыла. А что, если незнаниесила? Что, если я сейчас смотрю на самого настоящего счастливчика?
Будь уверен.
Надеюсь, в ближайшее время ты не собираешься пропадать? Я устрою тебе экскурсию по «Саду Любви». Ты уже придумала себе сценический образ? А псевдоним? Как на счет Вечерней Зари?
Черт. Таки не курсе. Думает, я новый кадр в «Саду», очередная раздевалка в стрип-храме. Блаженное неведение.
Клёво. Вечерняя Заря звучит клёво.Я подняла руки с оттопыренными большими пальцами.
Я уже было вновь легла на курс, когда рыжеволосый паренек, перебирая струны, окликнул меня:
Георг сказал, что ты лакомый кусочек.
Этот мутный проститут в меховом пальто. Этот господин Целуювручку.
Я сжала руки в кулаки и рванула прочь. Миновала темный коридор, соединяющий изумрудное сердце «Сада Любви» с центральным клапаном, через который в сердце с наступлением темноты хлещут деньги, кураж и смех; высвечивающая конструкция была отключена, и я, словно в зеркале, наблюдала свое крадущееся отражение.
«Убирайся к чертовой матери, ты, немочь белобрысая!»любил драть глотку мой дядя перед каждой выволочкой. Признаться, «немочь белобрысая» было единственным, в чем я могла с ним согласиться. Бледная немочь. Худющая, высокая, сутулая от воинства терзающих ее эмоций. А волосы белые-белые, как снег на картинках, как чистый лист бумаги. Рождающаяся под прикосновением Ника мелодия бежала вслед за мной, терлась о мои бока, просила вернуться. Но я упрямо шла дальше, и мелодия становилась все тише и тише
Я вышла в проулок, под серый свет, какой скорее застрял между днем и ночью, чем соответствует определенному времени суток. Но я-то знала, что к чему.
Прошла ночь.
В Пороге светало.
Мой первый рассвет в столице.
Проулок был пустынен, но вдалеке гудела дорога. Столица никогда не спит. Вывеска «Сада Любви», в том числе крест и некогда горячие, неоновые девочки,все сливалось с кирпичной стеной; мусор, окурки, стекло устилали асфальт. Бездомный с подозрительно мохнатыми щеками свернулся калачиком под дальней стеной.
Накинув куртку и устраивая поудобнее ранец на спине, я направилась к искусственной клумбе.
Ну наконец-то! Заждался уж я Вашего Сиятельства.
Я подскочила на месте, автоматически принимая боевую стойку, стала шарить взглядом по проулку.
А потом увидела его.
Георг стоял у дальней стены, привалившись плечом к кирпичной кладке, укутанный предрассветными тенями, будто вуалью. Его лицо было обращено в мою сторону. Глаза отражали свет, были большими белыми монетками. Стена за ним, будто мясной пирог паразитами, кишела граффити, обличающими правящую верхушку во всех мыслимых и немыслимых грехах, вплоть до распланированного убийства нашего предыдущего Президента. Меховое пальто Георг запахнул, рыжий мех на черном фоне походил на языки пламени в ночи.
Чего бы он ни хотел от меня, какие бы цели не преследовал, карауля меня в предрассветном холоде, кутаясь в пальто, плевать я хотела на это с высокой колокольни.
Что-то потеряла?
Не твое дело,отрезала я, разжимая кулаки.
Наклонившись, я в плохо скрываемой спешке начала ощупывать цветник. Просто хотела как можно быстрее забрать свое и уйти.
Не боишься так отвечать?
Ни фига!гаркнула я, чтобы свести эту вынужденную беседу к минимуму.
Пистолет лег в рукухолодный, тяжелый, по телу прокатилась волна облегчения. Значит, таки повезло. Везение и я вновь спим в одной кровати? Скинув ранец, я сунула внутрь пистолет.
Это что, оружие?Георг рассмеялся.
Я сжала зубы. Мой дядя любил свой «дерринджер» как жену, которой у него никогда не было. Иногда, по пьяни, он доставал его и со своим закадычным приятелем Художником (Художник, потому что каждый вечер он систематически превращал лицо своей жены в абстрактное багровозелено-желтое полотнище), таким же свирепым сукиным сыном, как и он сам, шел отстреливать бродячих собак и кошек. Когда цыплята из Общества защиты животных однажды пришли к нам домой, дядя выкатился в коридор, попутно закатывая рукава, оголяя огромные мускулистые руки с тянущимися по ним жилами, и ревел: «Я не потерплю нищих духом скотов в моем доме! Аврора, где мое средство от всех болезней?» Разумеется, «под средством от всех болезней» он подразумевал «дерринджер». Он считал, что местные своры псов являются разносчиками всякой заразы, в том числе бешенства. К тому же, когда один из его приятелей слег со всеми признаками бешенства, дядя и Художник и вовсе возомнили из себя ковбоев сраных, спасителей всего нашего микрорайона. Я-то догадываюсь, что бешенство его друг-извращенец подхватил от своей последней пассиитой, что с мохнатыми ушами и когтистыми пальцами; прежде чем пойти прошвырнуться по барам, он с ней заглядывал к нам фаст-фуд хряпнуть мясного пирога, поэтому я в теме.
В общем, зря Георг смеетсяон просто не знает всего послужного списка этого пистолета: в кого он только не смотрел, в чьем рту только не был Естественно, сейчас масса пукалок поновее «дерринджера». Но на некоторые вещицы есть спрос даже спустя десятилетия. И обусловлено это человеческим фактором, привычкой. Привычканаше второе «я».
Я говорюне твое дело,повторила я, застегивая молнию на ранце.
Я услышала шорох, будто от кружащих в пыльном смерче листьев. Но где взяться паршивым сухим листьям в переулке Порога? Тут и деревьевто нет. Обернувшись, я вскрикнула. Георг стоял в метре от меня, волосы толькотолько опустились ему на плечи. Во рту пересохло, сердцебиение застряло в глотке. Еще один фокусник, еще одна порция салонных фокусов на мою бедную головушку.
Не надо,шепнул Георг, обдавая меня разгоряченным дыханием,не надо испытывать мое терпение. Оно не бесконечно.
Чувствуя, как расширяются мои глаза, я выдохнула:
Я не боюсь тебя. И знаешь почему? Я видела тебя с Нелли. Нелли разбирается в людях.
С ухмылкой, от которой хладнокровные люди с воем стали бы карабкаться на деревья, Георг сказал:
Ты знаешь Нелли.
Мы обе из Аскании, жили в одном дворе, ходили в одну школуя запнулась. Серьезно, Востокова, ты собралась откровенничать с этим незнакомцем? Я нахохлилась и угрюмо спросила:А ты откуда ее знаешь?
У меня широкий круг знакомств. Я знаю пол Порога, но тебя, белокурая девочка, вижу впервые. К твоему сведению, Филипп тоже разбирается в людях и отнюдь не всех подпускает к себе. Лишь определенную категориючерноволосый окинул меня таким взглядом, что сразу стало понятно, что уж кто-кто, а я как нельзя лучше подхожу под эту категорию,людей,закончил он и ухмыльнулся с хорошо рассчитанной издевкой.
Определенная категория людей, значит. Слушай, меня время поджимает, пора падать в нору вслед за белым кроликом, просекаешь расклад? Надеюсь, это все, о чем ты хотел поболтать. Тик-так,я постучала ноготком по запястью.
Дай подумать,Георг приосанился, поглаживая острый подбородок, устремив взгляд туда, где по задумке Всевышнего должен быть небосвод, но по вине мэра Порога не видный за хаотичным переплетением переходов, балконов, террас. Тусклый свет цвета детского недоразумения с почти различимым жирным плеском вливался в проулок откудато сбоку. Я не знала и знать не хотела Георга, но могла поспорить на что угодно, что он сейчас выделывается.Нет, не всё.
Не успела я и глазом моргнуть, как черноволосый сгреб меня за плечи, и внимательно вгляделся мне в лицо. Я опешила настолько, что даже не попыталась вдвинуть колено ему в пах.
А где же твои манеры?У меня перехватило дыхание.
Не будьте придирчивой.Он смотрел на меня долгим взглядом.
Эй, полегче! Ты смотришь на меня так, будто хочешь меня съесть. Бабушка, бабушка, зачем тебе такие большие глаза?
Достаточно долгим, чтобы пробудить во мне глупость.
Без «будто»,произнес Георг, проигнорировав бесценную реплику из детской сказочки.
«Лакомый кусочек»так, кажется, он сказал Никите? Меня словно окатили ледяной водой.
Мой голос прозвучал вполне убедительно:
Для полноты образа тебе не хватает чепчика.
Плюс я заслужила честным старанием. «Оскара», впрочем, мне не видать, как собственных ушей.
Этот Георг. Этот мерзавец встряхнул меня, будто тот шарик со снежной панорамой Порога внутри. Как если бы хотел убедиться, что я настоящая, что не взметнуть в воздух снежным облаком.
Кто бы мог подумать!зацокал он языком, придирчиво осматривая меня.Самородок из навозной кучи.
И деланно заботливо струсил невидимые пылинки с моей куртки.
Сам ты навозная куча!рявкнула я. От мужчины веяло табаком и, не меняя интонации, я добавила:Угостишь сигаретой?
Тебе же, наверное, и шестнадцати нет, белокурая девочка. Куда тебе курить? Пагубные привычки, приобретенные в столь трепетном возрасте, со временем сделают из твоего гладкого личика дряблую задницу.
Знаешь, а ты бы спелся с Боснаком, нашим учителем биологии. Помнится, он, брызжа слюной, шипел, что я умру от рака ротовой полости или, что еще хуже, от скуки, если так и буду продолжать баловаться раковой палочкой. А сам, мудозвон, сел на загробный экспресс из-за какой-то малюсенькой рыбной косточки, застрявшей в его дыхательном горле во время семейного обеда. По-моему, ему никто и не попытался помочьон был настоящим тираном и психопатом и
Я захлопнула пасть, не договоривГеорг внимательно слушал. Нет, это куда хуже саранчи и лягушек в кубках с вином! Поскольку Георг слушал и запоминал, понимаете? Он не притворялся, что слушает, не глазел по сторонамон действительно слушал. И ему было интересно слушать старушку Востокову!
Черт подери.
Прошу, Ваше Сиятельство, продолжайте,черноволосый выудил пачку сигарет их кармана.Белокурая девочка, ты щебечешь совсем как райская птичка.
«Ваше Сиятельство» и «белокурая девочка»сарказм чистой воды. Но я старательно напомнила себе о недавнем стремительном и практически бесшумном финте Георгав одну секунду он у дальней стены, привалился к ней совсем как ковбой гребаный Мальборо, а в следующуювозле меня. Люди так не умеют.
Я молча взяла пачку, вытрусила сигарету и сунула ее в уголок рта, Георг щелкнул зажигалкой и подкурил мне. Вдохнув дым поглубже, я сделала шаг назад, ступив прямехонько в клумбу. Я лихорадочно прикидывала в уме, как бы оторваться от этого мутного проститута.
Георг тоже закурил. Стоял, с практически непристойным любопытством разглядывая меня, тлеющая сигарету между средним и указательным пальцами левой руки, сама рука слегла отведена в сторону, чтобы дым не попадал в глаза. Ткнув в мою сторону рукой с сигаретой, спросил:
Когда приехала в Порог?
Его осанка, взгляд, интонациявсе предупреждало о том, что лучше уж мне впредь отвечать на задаваемые им вопросы. Так он быстрее заскучает.
Вчера вечером.
Вчера А, кажется, с тех пор, как иссиня-черный василиск-поезд зашипел, тормозя у платформы центрального вокзала столицы, прошла целая вечность.
Георг щелкнул пальцами:
Из Аскании, говоришь. Что, приехала покорять столицу? Нет-нет, белокурая девочка, скорее, столица покорит тебя, чем ты ее. Причем, покорит еще быстрее, если ты сию минуту не осознаешь щекотливость положения, в котором оказалась.
К чертям собачьим всю эту чушь о покорении столицы. Многие приезжают в Порог в поисках славы, денег, любви. Мне же нужен был только мой брат. И немного свободного пространства, чтобы вдохнуть. Я хотела остаться наедине со своими мыслями, Георг же всячески оттягивал этот момент.
Хлопая глазами, я молчала.
Не может быть! Тебя что, никто не просветил? Филипп, Нелли? Нет? Ах, детка, детка, ты непременно разозлишься, узнав правду,покачал он головой.
Прикрыв глаза, Георг с блаженством затянулся. Так ведут себя только актеры погорелого театравыдерживают эффектные паузы, томят ожиданием, волей-неволей подхлестывают интерес собеседника. Это равносильно тому, когда на радио на середине обрывают песню, и гремят барабанные оды рекламы.