О чем ты говоришь?
Я подумал Извини, о чем мы?
Она отвернулась, однако я успел заметить на ее лице выражение недоверия. Или возмущения. А потом, быстрее молнии, она повернулась ко мне.
Ты что, все время прикидываешься немым? Или ты всегда разговариваешь как пьяный?
Я застыл. Боль и смущение вихрем закружились у меня в голове. Больот оскорбления, смущение от
Вот дела, что происходит-то?
Что? возмутился я. Я не разговариваю как пьяный.
Ты пялишься на меня как пьяный.
Черт, она такая хорошенькая.
Я не пьяный, уточнил я. Глупо. Я тряхнул головой и напомнил себе, что следует рассердитьсяв конце концов, она ведь меня оскорбила, и сказал: П-любому, ты сама подошла ко мне, ясно? Этот разговор затеяла ты. Я не знаю, что тебя взбесило Черт, я совсем не понимаю, почему ты так переживаешь. Не моя вина, что я могу быть невидимым. Так получилось.
А потом Назира скинула капюшон, и ее темные волосы, тяжелые и шелковистые, рассыпались по плечам. Она что-то произнесла, что я совершенно не услышал, мой мозг вскипел от непосильной задачи: должен ли я сказать ей, что вижу ее волосы? Понимает ли она, что я могу их видеть? Разрешает ли она мне на них смотреть? Рассердится она или нет, если скажу, что я их вижу? Притом на всякий случай я и не собирался смотреть на ее волосы, однако не хотел ей говорить, что их вижу, потому что боялсяона опять их спрячет, а я, если честно, от всей души любовался ими.
Назира щелкнула пальцами перед моим лицом.
Что? моргнул я, а потом, понимая, что сегодня перестарался с этим словом, добавил: М-м?
Ты меня не слушаешь.
Я вижу твои волосы, решил я сказать.
Назира возмущенно вздохнула. Она определенно раздражена.
Я не всегда закрываю волосы.
Я потряс головой.
Я не знал.
Я не могу, даже если бы хотела. Это незаконно, понимаешь?
Я хмурюсь.
Тогда почему ты покрываешь голову? Что за ерунда?
Она скрестила руки на груди. Волосы у неедлинные. Темные. Глазаглубокие, цвета майского меда. Они ярко блестели на смуглом лице. Назира была пугающе красива.
Я знаю многих женщин, которых лишили права так одеваться, когда к власти пришло Оздоровление. В Азии раньше жило много мусульман, ты знал? Ответа она не ждала. Я была вынуждена молча смотреть, как мой отец отдает приказы раздевать женщин. Солдаты гонялись за ними по улицам и срывали с них одежду. Рвали платки с их голов, позорили. Это было жестоко и бесчеловечно, и всему этому я свидетель. Мне исполнилось только одиннадцать лет, прошептала Назира. Я возненавидела отца за то, что он сделал. Я ненавидела его за то, что заставлял меня смотреть. Поэтому я, как могу, стараюсь отдать дань уважения этим женщинам. Для меня это символ протеста.
А-а.
Назира вздохнула. Она выглядела расстроенной, а потом вдруг усмехнулась. Невесело как-то, скорее горестно, но я подумал, что это уже прогресс.
Я только что рассказала тебе кое-что очень важное для меня, и все, что ты можешь сказать, «а-а»?
Я подумал. Потом, с осторожностью:
Нет.
Она внезапно улыбнулась, почемунепонятно. Закатила глаза, но лицо ее просветлело, и она как-то сразу стала выглядеть моложе и симпатичнее, и я не мог отвести от нее взгляд. Я не понял, что сделал такого, чтобы заслужить ее улыбку. Возможно, и не заслужил. Просто она смеялась надо мной.
Все равно.
Я, м-м, думаю, это реально круто, проговорил я, надо же было что-нибудь выдать по поводу важности того, что она мне рассказала.
Ты думаешь, это круто? удивилась Назира.
Ты знаешь. Я кивнул, указывая на ее волосы. То, что делаешь. Твоя история. Ты знаешь.
Вот теперь она расхохоталась по-настоящему. Громко. Прерывая смех, закусила губу и покачала головой. Мягко сказала:
Ты расстроился, да? Тебе совсем плохо от этого.
Я моргнул. Не понял ее вопроса.
Тебе ужасно не нравится со мной разговаривать, пояснила она. Я заставляю тебя нервничать.
Я побледнел.
Да. Нет. Я не то хотел сказать
Наверное, я была немного жестока с тобой, вздохнула Назира. Отвела взгляд. Опять закусила губу. Мне показалосьв первую нашу встречу, показалось, что ты будешь вести себя как засранец. Она посмотрела мне прямо в глаза. Ну, думала, ты со мной заигрываешь. Чтобы подцепить меня. Поиграть и бросить.
Что? Моему удивлению не было предела. Я? Никогда!
Да, теперь, кажется, я понимаю, ответила она мягко. Большинство знакомых мне парней, в том числе мой брат, самые настоящие придурки, без стыда и совести, и я не ожидала, что ты такой порядочный.
Я только охнул. Не знал, считать ли это комплиментом.
Э-э, спасибо?
Она снова рассмеялась.
Предлагаю начать все сначала, протянула она руку. ЯНазира. Приятно познакомиться.
Я осторожно взял ее руку. Задержал дыхание. Мягкая, нежнаяпо сравнению с моей мозолистой ладонью.
Привет. ЯКенджи.
Она улыбнулась. Счастливой, искренней улыбкой. Я почувствовал, что эта улыбка меня доконает. Вообще я был абсолютно уверен, что вся ситуация меня точно доконает.
Замечательное имя, сказала она, пожав мне руку. Ты японец, да?
Я кивнул.
По-японски говоришь?
Я качнул головой.
А-а. Сложный язык. Красивый, но сложный. Я учила японский несколько лет, объяснила она, но очень трудно выучить в совершенстве. Овладела только на элементарном уровне. Я на самом деле месяц жила в Япониину, что раньше было Японией. Вообще-то у меня был длительный тур по перекроенному азиатскому континенту.
Назира еще что-то спрашивала, однако я внезапно оглох. И потерял голову. Она рассказывала мне о родине моих родителейо стране, которая по идее должна что-то для меня значить, а я совершенно не мог сосредоточиться. Она касалась своего рта. Обводила пальцем нижнюю губу. Постукивала по алмазу под нижней губой; уверен, что машинально. Смотреть на ее рот, в то время как она разговаривала со мной, обращалась ко мнеодно удовольствие. Я не мог оторваться. Мне хотелось ее поцеловать. Мне много чего хотелось. Прижать к стене. Медленно раздеть. Погладить ее обнаженное тело.
И внезапно
Ледяной душ.
Неожиданно ее улыбка гаснет. Нежным, встревоженным голосом она спрашивает:
Эй, ты в порядке?
Не в порядке.
Назира была очень близко. Слишком близко, мое тело недвусмысленно отреагировало, и я не знаю, как остыть. Отключиться.
Кенджи?
А потом она коснулась моей руки. Она коснулась моей руки; кажется, ее это удивило, она уставилась на свою руку на моем бицепсе, а я замер, стараясь не дрогнуть ни единым мускулом, в то время как ее пальцы касались моей кожи, и от наслаждения, волной прокатившегося по телу, я моментально опьянел.
Она отдернула руку и отвела взгляд. Снова посмотрела на меня.
Явно смутилась.
Вот дерьмо, тихо сказал я. Кажется, я в тебя влюбился.
Тут меня будто молния ударила в голову. Громовым раскатом вбила меня в собственную шкуру. Мне показалось, я умер. Действительно умер, от стыда. Я хотел. Я хотел провалиться сквозь землю. Испариться. Исчезнуть.
Черт, я почти так и сделал.
Я не мог поверить, что произнес эти слова вслух. Не мог поверить, что мой язык предал меня.
Назира, смущенная и ошеломленная, уставилась на меня, а потом как-тоне иначе каким-то чудомя ухитрился очнуться.
Я рассмеялся.
Расхохотался. И сказал, вполне себе равнодушно:
Я пошутил. Понятно? Я просто валюсь с ног. Пока. Доброй ночи.
Я смог спокойноне бегомвернуться в свою комнату и сохранить остатки достоинства. Наверное.
Кто ж знает, что будет потом.
Вот опять встречусь с ней, возможно очень скоро, и пусть скажет: планировать мне прямой перелет к Солнцу или как.
Черт!
Выключаю воду. Не вытираюсь. Потом глубоко вдыхаю и от ненависти к себе встаю под ледяной душ на десять долгих секунд.
Сработало. Головапустая. Сердцехолодное.
Я возвращаюсь из душа.
Тащусь через зал, заставляю колени сгибаться, двигаюсь как инвалид. Гляжу на часы, висящие на стене, и беззвучно чертыхаюсь. Опоздал. Уорнер меня убьет. Мне бы еще часок на растяжкумышцы все еще зажаты, даже горячий душ не помог, однако времени у меня нет. Я с досадой понимаю: Уорнер прав. Еще час-другой утром был бы кстати.