Лже-Ликвир поджал губы и склонил голову к плечу.
Ты одна, сказал негромко, а как при этом трудно тебя одну перевоспитать. И ведь мы ни разу тебе не угрожали. Мы даже братьям не мешали с тобой возиться. И не перечили, когда они сказали, что ты поможешь. Ты одна
а тогда таких, как ты, было много, подхватила шанниэрдка, приподняв подол платья и направившись к «братцу». Они не понимали нашего языка, боялись нас, а когда боялись, становились опасными. Как викхартка, которую я придумал. Мы с братьями Разрушения будем меньше наведываться и вмешиваться в жизнь Фадрагоса, когда наконец-то отгремят последствия героического поступка моих братьев Созидания. Их светлейшие методы не всегда приводят к светлому исходу. А помыслы и стремления у нас у всех одинаковые. Теперь ты меня узнаешь?
Всего мгновение, незаметное взгляду, и на месте двух шанниэрдов стоял старик. Его глаза блестели бельмом, седые волосы были грязны и пыльны. Он горбился под лохмотьями тряпок, надетых вместо плаща и платья, опирался на кривую, с ободранной корой палку.
Я убрала кинжал в ножны и прошептала:
Тавирд Слепой безумный старик.
Тавирд, кривляясь прокряхтел он. Каких только имен мне не давали, но это привязалось особенно сильно. Этот идиот, воскликнул с какой-то изумленной интонацией, спрятался в пещере и все строчил, и строчил. Дурень! Грань там вновь стала плотной, и я никак не мог до него добраться. А он еще взялся прощения у всех за грехи молить! Тьфу! Я уж думал, что упустил эту черную душу. Но горе дракона было сильнее, чем раскаяние этого Дряблое лицо сильнее покрылось морщинами; слабые руки затряслись, да и сам старик натурально, по-старчески, затрясся. Этого
Человека, подсказала я.
Человека Умным он был, хитрым. Это его и погубило. И ты такая же. Он на меня глаза поднял, и я невольно отшатнулась. Слепые глаза двигались так, будто читали что-то на моей груди. В моей груди, внутри.
Ты все еще чужая Фадрагосу, и вряд ли, даже со стараниями моих братьев, когда-нибудь станешь своей. Десиен, этот милый, отчаявшийся балкор, ищет свою жертву. Ты бы ему не подошла, но ему знать об этом не обязательно. У него впереди еще длинная дорога, и тебе придется ему помочь. А теперь забирай свою подругу и уходи, скоро сюда придет лишний народ, и мне бы хотелось успеть закончить до их прихода. Светлые души хоть обречены на страдания не будут, но и перерождаться им рано.
Растерянность завладела сознанием. Я смотрела на низкорослого старичка, немного вредного, очень слабого и с виду побитого жизнью, и никак не могла увидеть в нем Повелителя. Ни в голосе, ни во внешности, ни в поведении не было ничего общего между братом и сестрой, пришедшими сюда несколько часов назад.
Уходи! скрипучим голосом потребовал старик и даже нервно палкой о землю стукнул.
Я отступила от такого неожиданного напора и головой неуверенно помоталавода сильнее в сапог натекла. Отказ прозвучал тихо:
Нет.
Тавирд сморщился, будто обиженный ребенок, который вот-вот расплачется из-за глупого каприза. Я продвинулась на пару шагов вперед и тверже произнесла:
Не уйду.
Душевные раны долго лечить будешь. Склонил голову к плечу. Умрет твоя подруга.
Оставь поселение в покое!
Не могу, он свел кустистые брови на переносице.
Не можешь? Я вздернула подбородок. Угроза Елрех из его уст только раззадорила меняне отступлю.
Не хочу, недовольно признался он. Они жадные.
Они жадные? я повысила голос и вскинула подбородок. Да ты, Повелитель, ничего о мировой жадности не знаешь.
Он меня слепыми глазами оценивающе осмотрел. Подумал немного и выдал:
И жестокие.
Жестокие?
Страх исчез полностью. Короткое времяпровождение на Земле напомнило мне обо всех прелестях выживания дома, и у меня хватило времени, чтобы обдумать все, взвесить и сравнить. Чувствуя, как наливаются свинцом ноги, я подступила близко к Тавирду. Глядя на него сверху вниз, руки на груди скрестила и напомнила.
Ты ведь знаешь, из какого я мира.
Он скривил рот, выдавая недовольное согласие.
У нас жадности синоним придумали и экономическое обоснование. Смелые идут по головам добрых и уступчивых. Вторых больше, но о них никто не знает, потому что чужая жадность убивает их незаметно и законно. У вас этого нет, Тавирд. За что же ты наказываешь свой народ?
За помыслы, дитя. Он сгорбился, будто хотел от меня что-то спрятать, отступил и стал отворачиваться. Я не хочу, чтобы Фадрагос стал таким, как твой дом.
Убивать не обязательно.
Я поддалась любопытству и склонилась к старику, чтобы разглядеть, что он пытается заслонить от меня, но он только спину горбатую подставлял, вороном кружась на месте, и отвечал скрипуче:
Тогда они рано или поздно начнут сами уничтожать себе подобных. Разве не об этом ты только что сказала? И ради чего? Не ради благ Из жадности. Синоним ей придумают
До капитализма вам еще очень далеко.
Не дальше, чем ты думаешь. Зачем ты защищаешь тех, кто не в состоянии удержать себя перед искушением? Думаешь, они безобидны, если их не провоцировать? Вопрос лишь он закашлял, склоняясь ниже к земле и безобразно прикрывая смех.
Времени, вместо него завершила я, отступая. Между прочим, это не смешно. Ты Повелитель, а ведешь сейчас себя, как вредный старик, и разговор превращаешь в фарс. А тем самым время идет, и не нужно мне о нем напоминать.
Он на меня украдкой глаза скосил, и в бельме под светом луны я разглядела темные точки, словно черви белое яблоко проели.
Вы смертные цените время, но недооцениваете его. Оно глубже, чем просто как это называется в твоем доме? Стрелки на часах? Глупцы. Не я убиваю васвы сами себя пороками убиваете. И голосом звонким, чистым спросил:Хочешь напомню, как это бывает?
Я оцепенела; волосы на затылке приподнялись, сердце замерло. Седовласый старик выпрямился молодой, но измученной девушкой. Пыльная походная одежда сидела ей не по размеру. Она поправила полуседые волосы, закатила темные глаза и повела плечами.
Если я расскажу Кейелу правду, то буду счастлива, принялась рассуждать «я». Правда, потом он умрет, и я снова останусь одна. Ты, кстати, не знаешь, куда исчезают Вольные? Курносый нос вздернула выше, почесала шрамы на щеке. Все никак не могу определиться: мне важно сиюминутное счастье с ним, или неразрушенный мир в перспективе. О, Духи Фадрагоса! О чем я вообще думаю? Я ведь все равно предам его и уничтожу весь мир. Как ни крути, а в Фадрагосе мне ловить нечего!
Прекрати.
Почему? изумленно спросила «я», но темноволосая. От ее наивности и веры в чудеса, написанных на лице, зачесалось в горле.
Мне не нравятся кривляния, чистосердечно призналась я. Ну не угрожать же Повелителю!
Тебе много чего не нравится, прозвучал хриплый голос.
Мир закружился, с губ слетел выдох-стон, на глаза мигом навернулись слезы. Я отступила на ватных ногах, теряясь в собственных желаниях и утонув в смятении.
Он заправил волосы за уши, стал устало рассматривать поляну, будто решал, оставаться нам тут на ночлег или поискать место лучше. С его губ слетали привычные претензии, а шрамы, оставленные мною, то заливались холодным лунным светом, то исчезали в непроглядной ночной тьме.
Ты многим недовольна, разве я против? Постоянно что-то утаиваешь, шушукаешься со своими дружками у меня за спиной. Аня, я устал. Развел руками, поднимая на меня глаза, блестящие от слез, и сглотнул. Я хочу хоть кому-то доверять. Я хочу доверять тебе.
Прекрати, прошептала я.
Он услышал. Кивнул и покладисто замолчал, снова изучая поляну. Его волосы стали короче, шрам исчез, морщины утратили резкую глубину. Я вспомнила, как он молчал всю дорогу до леса после того, как обманом оставил нас наедине и вынудил меня следовать за ним. Тогда он был моложе и счастливее.
Прекрати! громче потребовала я, сжимая кулаки.
Он посмотрел на меня, покачал головой и произнес, раздирая сердце:
Аня, я не понимаю тебя.
Я бросилась на него с кулаками, опустила их на его грудь. Прошла насквозь и упала на влажную траву. Стоя на коленях обернуласьвместо Кейела стоял недовольный Волтуар.