Чужая страна, полная загадок и секретов. Родина Веча. Где-то там, на незнакомой земле - разрушенный войной церкаль, по которому скучает Веч. Он спит и видит, как бы поскорее заняться восстановлением. Там его семья, его близкие, к которым Веч рвется всей душой.
И меркла улыбка Айями, и сутулились плечи.
Что выбрать? Забраться в лодку и пустить её по течению, как и посоветовала однажды Эммалиэ? И будь что будет. Как судьба захочет, туда судёнышко и прибьет. А сейчас почему бы не почувствовать себя счастливой?
И все же счастье отдавало терпкой горечью. Нет-нет, а и покалывало сердце иголкой. Укором совести за предательство памяти мужа - и с кем? С чужаком, прошедшим маршевым строем победителя по проспектам Алахэллы. И неопределенностью тревожного будущего. И настороженным ожиданием: как-то отреагируют горожане, прознав, что их соотечественница спуталась с даганном.
Невероятно, но Веч угадывал перепады её настроения. Каким-то образом определял, когда Айями одолевала хандра. И выпытывал. Приходилось Айями выдумывать разные причины. То чашка разбилась утром, то дочка накануне капризничала, упаси святые, лишь бы не заболела. То переключалась на другие насущные дела. Например, на то, что морозы пошли на спад, и горожане потянулись к реке с тележками и ведрами. Однако проталины появились посередине русла, а полынья у набережной замерзла. Продолбленных прорубей - раз-два и обчелся, и около них собиралось много народу, поэтому следовало выходить из дому загодя, чтобы набрать воды в бидон и поспеть на работу.
Веч выслушал с интересом, а на следующий день горожане стали свидетелями того, как солдаты рубили возле берега широкие проруби и расчищали снег, устраивая удобный спуск к реке. Пересудов среди населения хватило на неделю.
Он предложил, чтобы воду доставляли во флягах на дом, но Айями отказалась едва ли не со слезами.
- Не могу я, понимаешь? Весь город ходит за водой к реке, а я, что, белая ворона?
Веч хмурился. Ему не нравилось, что Айями, надсаживаясь, волочит по снегу тележку с тяжелым бидоном. А в выходные дни устраивает и до трех ходок к реке, если позволяет погода.
- Скоро как четыре года хожу пешочком за водой, и ничего. Жива, здорова, - парировала Айями. - Я признательна за предложенную помощь, но вынуждена отказаться, - заключила церемонно.
Веч тогда вспылил и выругался, продемонстрировав основательный словарный запас. Прошелся по маслянистой амидарейской дипломатичности, упомянул о нелепой гордости, не забыл и о пустых необоснованных страхах, мол, Айями нечего и некого бояться в этом городишке. Но она лишь выше подняла голову: нет и всё. Уж с водой как-нибудь сами разберемся. Разве что губы дрожали от собственной смелости - надо же, хватило дерзости препираться с даганном.
Наконец, выплеснув словесное недовольство, Веч опустился рядом на корточки.
- Ну, почему ты не хочешь прислушаться?
- И согласиться? - Айями продолжила мысль и получила утвердительный кивок. - А почему ты не хочешь поставить себя на мое место?
- Думать и поступать как женщина? Уволь, - хохотнул Веч и осекся под её взглядом. - Хорошо, сдаюсь. Мы на земле Амидареи, и ты в своём праве.
- Благодарю, - ответила Айями, склонив царственно голову, и Веч, не выдержав, рассмеялся. Сел рядом и притянул к себе.
- Иди сюда, воробьишко. Ишь, нахохлилась. Перышки распушила, глаза сверкают.
Подобные разногласия случались нечасто и, как правило, заканчивались тем, что Веч шел на уступки. Похоже, его забавляла решимость, с коей Айями отстаивала свои интересы. Да что там. Она бы предположила, что Вечу нравились вспышки её принципиальности, но, скорей всего, это впечатление было обманчивым.
Имар по-прежнему помогал с переводами, но строго в рамках "начальник - подчиненная". Правда, поводов для помощи набиралось раз, два и обчелся: при случае объяснить непонятное слово или фразу и не более того. И посматривал - не то с любопытством, не то изучающе. И держал дистанцию.
Однажды он столкнулся с Айями в коридоре.
- Как у вас дела?
- Хорошо, - ответила она смущенно.
- Теперь я вижу, что ваш ответ совпадает с действительностью, - сказал Имар, чем смутил еще больше.
С недавних пор всё общение между ними свелось к ежедневным "здравствуйте" и "до свидания", а роль главного помощника перешла к Вечу. Тот появлялся каждый день на втором этаже и усаживался напротив Айями. Проверял переведенный текст, исправлял ошибки и неточности, разъяснял грамматику и орфографию. Айями вдруг вспомнился последний день рождения, когда господин подполковник довел её до истерики, воспитывая и поучая правильному переводу. Тогда Айями и помыслить не могла, что даганский офицер с недовольно поджатыми губами, бросающий отрывистые оскорбительные фразы, станет близок как никогда.
Она опустила голову, чтобы спрятать улыбку. А Веч, конечно же, заметил.
- Я сказал что-то смешное?
- Нет. Просто так.
"Ну-ну, как же" - прочиталось во взгляде с прищуром.
- Нам нужно сдать перевод, или мы хотим поотлынивать?
- Нужно сдать перевод, - согласилась Айями.
- Тогда не отвлекаемся и вникаем.
"Так точно. Слушаюсь" - кивнула она по-военному, и Веч не сдержал смешка.
Так и осваивали вдвоем сложные речевые обороты на даганском, играя меж делом в гляделки, и не догадывались, что приглушенный разговор, машинальные прикосновения и сдержанные улыбки, адресуемые собеседнику, выглядят со стороны как ненавязчивый флирт людей, успевших мало-мальски изучить характеры и привычки друг друга. И не замечали взглядов, которыми обменивались невольные свидетельницы свойского общения.
Однажды во время обеденного перерыва Риарили заметила:
- Вы словно светитесь изнутри. А еще напеваете. В точности, как моя мама, пока не началась война, и папа ушел на фронт.
Айями не нашлась с ответом и в замешательстве отвернулась к окну, словно её уличили в чем-то постыдном и неправильном. Наверняка в глазах напарниц она выглядит глупо-влюбленной.
А Мариаль промолчала. Посмотрела понимающе, и как показалось, с грустью и перевела разговор на насущное. На новшество, о котором гудел весь город. Даганны не только оборудовали широкие проруби, но и осветили приречную улицу, установив прожекторы на крышах. И начали регулярно расчищать от снега набережную и близлежащие проулки. А с недавних пор патрули взяли этот район под наблюдение, чего отродясь не бывало.
Айями слушала восторги переводчиц и помалкивала. Ведь это из-за неё затеялся сыр-бор у реки. Одно плохо - рискованно брать с собой стилет. Не ровен час, остановят и обыщут. Хотя, может, это и к лучшему. Зато теперь по утрам она ходит за водой без страха. Путь освещен почти до подъезда, а тележка так и норовит укатиться вперед по ровной дороге.
Подумав, Айями убедила Веча, что неблагоразумно демонстрировать при посторонних отношения, перешедшие на другой уровень. Не стоит лишний раз мозолить глаза любопытным, будь то даганны или амидарейцы, и давать повод для обмусоливания сплетен. И всё же, притворяться, будто с господином подполковником связывает лишь работа, удавалось не ахти. Как-то Айями, забывшись, смахнула соринку с рукава кителя и покраснела, осознав свою оплошность. В другой раз Веч, увлекшись редактированием переведенного текста, пощелкал нетерпеливо пальцами:
- Дай карандаш. Нужно записать, пока не забылось.
И, исправив фразеологический оборот, вернул карандаш, не забыв обласкать её ладошку.
А вчера, пока Айями переписывала набело переведенный отрывок, наблюдал молча. Подняв голову, она встретилась глазами с Вечем. И вдруг стало жарко - также знакомо он смотрел в моменты уединения в гостиничном номере. Как кот на сметану.
Правда, провожая домой по вечерам, Веч соблюдал конспирацию и держался на расстоянии, играя роль охранника. Самолично довозил на машине до подъезда и сопровождал до дверей квартиры, прихватив автомат. Дожидался, когда Эммалиэ откроет на стук, скупо по-армейски кивал в ответ на вежливо-нейтральное: "Добрый вечер" и удалялся. Ничего предосудительного себе не позволял, зато перед расставанием в машине срывал порцию поцелуев "на ночь".
- Твой отец погиб на войне? - спросил как-то Веч.
- Нет, раньше. Умер после инсульта, - ответила Айями, не задумавшись.
- А мать выбрала жизнь, - заключил он.
Айями мысленно охнула. Легенда о вымышленном родстве с Эммалиэ состояла в родственной связи "мать-дочь-внучка" без лишних подробностей.