Но пришла пора все рассказать. Мне необходимо поделиться этим. Вот только сейчас, судя по часам на телефоне, семь пятнадцать утра. Слишком рано для разговора в духе: «Ты не поверишь, но ты присутствуешь в моем видении!»
«Клара?» раздается его сонный голос у меня в голове.
«Вот черт, прости. Не хотела тебя будить».
«Где ты?»
«На улице под твоим окном».
Я набираю его номер, и он отвечает после первого же гудка.
Что случилось? Ты в порядке?
Не хочешь прогуляться? спрашиваю я. Понимаю, еще рано, но вдруг
Конечно, хочу, отвечает он с улыбкой на лице, которую слышно даже через трубку. Давай прогуляемся.
Ох, хорошо.
Только дай мне надеть брюки.
Без проблем, говорю я, радуясь, что он не видит, как покраснели мои щеки от мысли, что на нем сейчас лишь одни бо́ксеры.
Я быстро.
Кристиан появляется через несколько минут со взъерошенными волосами, в джинсах и новенькой толстовке с логотипом Стэнфорда. Он сдерживается и не тянется меня обнять, но все же рад меня видеть, несмотря на нашу ссору у книжного магазина. Он хочет извиниться и сказать, что поддержит любую мою идею.
Вот только ему не обязательно произносить все это вслух.
Спасибо, бормочу я. Это очень важно для меня.
Так что же произошло? спрашивает он.
Еще бы понять, с чего начать разговор.
Не хочешь ненадолго выбраться из кампуса?
С удовольствием, соглашается он, и в его зеленых глазах вспыхивает любопытство. Первые занятия начнутся только в одиннадцать.
Я разворачиваюсь и шагаю к «Робл».
Так давай прокатимся, бросаю я через плечо.
И он срывается на бег, чтобы догнать меня.
Двадцать минут спустя мы уже петляем по улочкам Маунтин-Вью, где прошло мое детство.
Улица Сострадания, читает Кристиан название. Мы едем по центру городка, куда я завернула в поисках моего любимого кафе, где делают такие восхитительные пончики с кленовым сиропом, что хочется плакать от удовольствия. Церковная улица. Улица Надежд. Мне кажется или тут есть какая-то связь?
Это всего лишь названия, Кристиан. Но, думаю, кому-то показалось смешным расположить здание администрации на улице Кастро между Церковной и улицей Сострадания. Но на этом все.
Я смотрю в зеркало заднего вида и едва ли не вздрагиваю от неожиданности, встретившись с пристальным взглядом.
И тут же отвожу глаза.
Не знаю, чего он ожидает от меня теперь, когда я официально одинока. Как и того, чего жду от себя я сама. Поэтому до сих пор не понимаю, как себя вести.
Я ничего не жду от тебя, Клара, не глядя на меня, говорит он. Если хочешь погулять вместе, я рад. Если решишь, что тебе нужно пространство, я не буду настаивать.
Эти слова приносят облегчение. Мы не станем торопиться и попытаемся разобраться, что на самом деле означает «мы созданы друг для друга». Нам не нужно спешить. Для начала мы можем просто дружить.
Спасибо, благодарю я. И поверь, я бы не стала предлагать прогуляться, если бы не хотела провести с тобой время.
Мне хочется добавить: «Ты же мой лучший друг». Но я этого не делаю.
Он улыбается, а затем внезапно выпаливает:
Покажи мне свой дом. Мне очень хочется увидеть, где ты жила.
Видимо, время неловких разговоров прошло. Я послушно сворачиваю направо к своему старому району. Вот только это уже не мой дом. Теперь в нем живет кто-то другой. И от мысли, что кто-то еще спит в моей кровати или любит стоять у кухонного окна, как мама, и наблюдать за порхающими от цветка к цветку колибри, мне становится грустно. Но такова жизнь. И именно это означает взросление: покидать любимые места и двигаться дальше.
Когда мы добираемся до нужной улицы, солнце поднимается над домами. Из-за разбрызгивателей над травой повисла легкая дымка. Я опускаю стекло и высовываю левую руку, наслаждаясь утренней прохладой и вдыхая привычные с детства ароматы мокрого асфальта, свежескошенной травы, бекона и блинчиков, которые смешиваются с ароматами садовых роз и магнолий. Кажется нереальным, что я еду по знакомым, усаженным деревьями улицам и вижу те же машины, припаркованные на подъездных дорожках, а также людей, спешащих на работу, и детей, идущих в школу, которые, правда, немного подросли. Меня охватывает ощущение, будто время остановилось, а прошедших двух лет и всех тех безумных событий в Вайоминге просто не было.
Я останавливаю машину напротив своего старого дома.
Симпатичный, говорит Кристиан, глядя в открытое окно на двухэтажный зеленый дом с голубыми ставнями, в котором я прожила первые шестнадцать лет моей жизни. С белым забором и прочим.
Да, мама старалась придерживаться традиций.
За прошедшие годы дом ни капли не изменился. Я не могу отвести взгляда от баскетбольного кольца, установленного над гаражом. Кажется, стоит закрыть глаза, и я услышу, как Джеффри бьет мячом об асфальт, как скрипят его кеды, его резкий вздох, когда он подпрыгивает, как стучит доска о стену гаража от удара, как скользит кожа по сетке и как брат выдыхает: «Здорово». Сколько раз я делала домашние задания под эти звуки на заднем плане?
Он еще объявится, успокаивает меня Кристиан.
Я поворачиваюсь и смотрю на него.
Ему шестнадцать. Он должен находиться дома. О нем должен кто-то заботиться.
Джеффри сильный. И может сам постоять за себя. Ты действительно хочешь, чтобы он вернулся домой и его арестовали?
Нет, признаюсь я. Просто я переживаю
Ты хорошая сестра, говорит он.
Я фыркаю:
Да я же все ему испоганила.
Ты его любишь. И помогла бы ему, если бы он тебе все рассказал.
Я отвожу взгляд:
Откуда ты знаешь? Может, я бы отмахнулась от него и думала бы только о себе? У меня же это так хорошо получается.
Это не твоя вина, Клара, вздохнув, более уверенно говорит Кристиан.
Вот только я все равно ему не верю.
В машине повисает тишина, но в этот раз более тяжелая.
Нужно рассказать ему о видении. И перестать оттягивать время. Я даже не понимаю, почему тяну его.
Ну же, расскажи, говорит он, поворачиваясь ко мне и упираясь спиной в дверь.
Этих слов хватает, чтобы я выложила ему все детали, которые только могу вспомнить, закончив признанием, что он находился в темной комнате вместе со мной и кричал мне: «Спускайся!»
После моего рассказа он некоторое время молчит.
Ну, это не совсем видение, верно?
Верно, там ничего не видно, а из ощущений лишь всплески адреналина. Что думаешь?
Он озадаченно качает головой.
А что говорит Анджела?
Я нервно ерзаю на сиденье.
На самом деле мы об этом не говорили.
Ты хоть кому-нибудь рассказала об этом? прищурившись, спрашивает он. И, распознав мой виноватый взгляд, добавляет: Но почему?
Даже не знаю, вздыхаю я.
Почему ты ничего не рассказала Билли? Она ведь стала твоим опекуном, чтобы помогать в таких вопросах.
«Потому что она не мама», хочется сказать мне.
Она ведь только вышла замуж, объясняю я. И мне не хотелось вываливать свои депрессивные видения на нее во время медового месяца. А у Анджелы, ну, у нее свои заботы из-за Италии.
Что за заботы? нахмурившись, спрашивает он.
Я прикусываю губу. Жаль, что не могу рассказать ему о Пене.
Кто такой Пен? спрашивает Кристиан с еле заметной улыбкой, уловив мои мысли. Подожди-ка, не тот ли это ангел, который когда-то рассказал Анджеле о Чернокрылых? Его глаза расширяются, когда мы встречаемся взглядами. Так это он ее таинственный итальянский друг?
Черт. Я совершенно не умею хранить секреты. Особенно от него.
Эй! Перестань читать мои мысли! Я обещала ничего не говорить! бормочу я.
Тогда перестань об этом думать, говорит он, будто не знает, что стоит запретить человеку о чем-то думать, как только об этом мысли и лезут. Стой! Анджела и ангел. А что насчет серых крыльев?
Кристиан!
Он ведь не Чернокрылый?
Кристиан выглядит искренне обеспокоенным, как и всегда, когда разговор заходит о Чернокрылых. Но это неудивительно, ведь они убили его мать.
Нет, он не Я замолкаю. Я бы рассказала тебе, если бы Кристиан!
Прости, бормочет он, но ему совсем не жаль. Так, ну Давай вернемся к твоему видению. Почему ты молчала? Ведь ты в любой момент могла поделиться со мной.